Страница 96 из 112
Осторожные шаги к сближению немецких государств были сделаны еще во время большой коалиции, теперь процесс был продолжен. К этому времени стало ясно, что можно не признавать границу по Одеру-Нейсе, но она стала реальностью, которую вряд ли удастся изменить, тем более в обстановке международной разрядки. Тем не менее со стороны руководителей ФРГ это был мужественный шаг. Но он мог получить признание только в случае, если и другая сторона признает реальности, сложившиеся в Центральной Европе, — имелась в виду тесная связь ФРГ с Западным Берлином. Но любое западногерманское мероприятие на территории бывшей общегерманской столицы немедленно вызывало протесты ГДР и усиление мелочных придирок на трассах между ФРГ и Берлином. Не был урегулирован и порядок поездок частных лиц.
Вилли Брандт выступает перед 100 тыс. берлинцев из обеих частей города (за ним — федеральный министр иностранных дел Ханс-Дитрих Геншер)
В начале 1970 г., когда начались советско-западногерманские переговоры, выявились различные подходы к проблеме послевоенных границ. Кремль стремился официально закрепить существующее положение, Бонн пытался сохранить возможность их мирного изменения в будущем. После очень сложных и зачастую грозивших провалом переговоров 12 августа 1970 г. Брандт и Шеель подписали в Москве Договор о сотрудничестве и отказе от применения силы. Спустя 15 лет после трудной московской миссии Аденауэра в центре внимания всего мира вновь оказался германский канцлер. На этот раз речь шла о примирении и о сотрудничестве, в том числе и в экономической сфере, особенно интересующей немецких промышленников. Отказываясь от насильственного изменения границ, ФРГ тем не менее не отказывалась от принципиальной возможности их мирной ревизии и от тезиса единой немецкой нации, которая «свободным волеизъявлением восстановит свое единство».
Накануне подписания Московского договора в ФРГ началось брожение умов, поползли самые нелепые слухи, стали раздаваться обвинения в предательстве. Восточная политика расколола общество и вызвала самые ожесточенные дискуссии за всю историю ФРГ.
Нормализация означала для боннской политики отказ от иллюзий. Именно это и произошло в результате заключения договоров с Востоком, содержавших международно-правовые обязательства. Их логика была сложной и неоднозначной, но как раз в этом и заключалась их сила. В них подтверждались сложившиеся политические реалии и послевоенные границы в Европе без формального их признания. Их можно было интерпретировать как угодно. Москва видела в них официальное подтверждение своих внешнеполитических притязаний. Бонн со своей стороны де-факто отказался от своих претензий на территории, утраченные Германией в результате поражения во Второй мировой войне, на возврат которых, собственно, и так уже никто всерьез не рассчитывал. Тем не менее вопрос об оговорке в отношении заключения мирного договора де-юре под давлением оппозиционных партий во главе с ХДС не сходил с повестки дня. Москва скрепя сердце была вынуждена принять это к сведению.
Политическое содержание договоров, которое было очевидно для всех, имело историческое значение. Они подтверждали нерушимость границ и содержали обязательство германской стороны отстаивать свои внешнеполитические интересы исключительно мирными средствами. Впрочем, ФРГ уже никакими средствами не могла вернуть Восточную Пруссию, Померанию и Силезию, которые, хотя и входили «на законных основаниях» в состав «рейха», давно уже принадлежали России и Польше. В этом-то, собственно, и заключался прорыв в восточной политике. Она выражала то, что уже и так было очевидно, но отняла тем не менее у страны призрачную надежду, которой жили многие ее граждане, — надежду на обретение малой родины.
Подписание договоров имело большое значение. Немцы заключили мир с самими собой и со своим прошлым, открыто признав, что восстановление рейха является иллюзией.
7 декабря 1970 г. аналогичный по смыслу договор был подписан между ФРГ и Польшей в Варшаве. В нем также содержалась формула о «неприкосновенности», но не об «окончательности» границы по Одеру — Нейсе и отказ от территориальных претензий. В Варшаве переговоры проходили еще труднее, чем в Москве. Только в 1975 г. после предоставления Польше миллиардного кредита удалось добиться положительного сдвига в переселении оттуда желающих выехать этнических немцев.
Завершением восточных соглашений явилось подписание договора с Чехословакией 11 декабря 1973 г. Здесь камнем преткновения стало Мюнхенское соглашение 1938 г., передававшее Судетскую область Германии. Прага требовала признать его «недействительным с самого начала». Западногерманская сторона указывала, что такая формула вызовет поток материальных исков в немецкие суды и что это соглашение было подписано также западными державами, которые, следовательно, должны участвовать и в его аннулировании. Но после отказа Чехословакии от возмещения материального ущерба от потери Судетов Пражский договор был подписан.
3 сентября 1971 г. четыре державы — СССР, США, Франция, Великобритания — подписали между собой соглашение по Берлину, которого требовал Шеель накануне заключения Московского договора. По этому соглашению СССР впервые признал особые отношения Западного Берлина с ФРГ, поскольку в противном случае бундестаг, скорее всего, отказался бы от ратификации восточных договоров.
Во время заключения договора с Польшей произошло удивительное событие. Вилли Брандт, который как эмигрант не мог иметь ничего общего с нацизмом, опустился в Варшаве на колени перед памятником погибшим повстанцам варшавского гетто. Позднее он говорил известной журналистке и писательнице графине Марион Дёнхоф, что это был спонтанный поступок под влиянием внезапно охвативших его чувств. В октябре 1971 г. Брандту была присуждена Нобелевская премия мира.
Параллельно с подготовкой восточных договоров начались переговоры между ФРГ и ГДР. 19 марта и 21 мая 1970 г. Брандт и Штоф встречались в Эрфурте и Касселе для обсуждения нормализации отношений. Примечательной была сама атмосфера этих встреч, первых после 1947 г. Если эрфуртцы, опрокинув даже полицейские заслоны, горячо приветствовали боннского канцлера, то в Касселе правые экстремисты попытались сорвать встречу, размахивая оскорбительными плакатами. В целом обе встречи не принесли особых результатов. Но изложенные Брандтом в Касселе 20 пунктов постепенной нормализации отношений легли в основу подписанного 21 декабря 1972 г. «Договора об основах отношений». В нем была зафиксирована формула о двух германских государствах, отношения между которыми должны строиться на основе равноправия и отказа от применения силы. Было достигнуто также соглашение об обмене постоянными представительствами в Бонне и Восточном Берлине, хотя ГДР вначале настаивала на обмене посольствами. Как и в Москве, правительство ФРГ приложило к договору письмо о сохранении единства немецкой нации и ее права на свободное самоопределение. Бавария подала на договор жалобу в Федеральный конституционный суд в Карлсруэ, считая этот договор неконституционным, но 31 июля 1973 г. суд отклонил ее, не усмотрев в договоре никаких нарушений Конституции ФРГ. Суд указал также на то, что до заключения мирного договора ответственность за Германию как целое лежит на четырех державах.
После 20 лет пребывания у власти блок ХДС/ХСС оказался совершенно не готов к роли оппозиции. Его надежды на скорое свержение правительства связывались с новым председателем ХДС, интеллигентным и острым на язык Райнером Барцелем, которому можно было смело поручить самые деликатные миссии. ХДС рассчитывал на перебежчиков из правого крыла СвДП, которые могли взорвать хилое правительственное большинство в 12 голосов. Но операция смещения Брандта могла бы выглядеть законной процедурой только при соответствующем настроении общественности. Такую возможность предоставили восточные договора. Разумеется, оппозиция не возражала против них как таковых и против политики разрядки, но она твердила, что если бы переговоры вело правительство ХДС/ХСС, то оно добилось бы гораздо большего и не согласилось бы с фактическим признанием окончательности восточных границ, поскольку СССР и Польша вкладывают в них именно такой смысл. Часть консервативных политиков была настроена более решительно и рассматривала закрепление статус-кво как капитуляцию перед коммунистическим монстром, с которым вообще невозможно вступать в переговоры.