Страница 73 из 112
Интеллигентный и литературно одаренный глава Данцигского сената Герман Раушнинг, входивший в ближайшее окружение Гитлера, но затем, разочаровавшийся в национал-социализме, в 1935 г. эмигрировал в Англию, где опубликовал книгу записей бесед с фюрером «Говорит Гитлер» (1940). В этой книге он утверждал, что Гитлера «открыли» женщины. Действительно, после Первой мировой войны многие дамы мюнхенского света опекали этого молодого человека и относились к нему как к настоящему политическому пророку. Трудно судить, насколько они повлияли на его духовное развитие, но не без оснований можно предположить, что именно женщины избаловали Гитлера и чрезвычайно способствовали росту его самомнения. В то время когда он был еще практически неизвестным за пределами Мюнхена политиком, они наперебой предрекали ему роль грядущего спасителя Германии. Почти псевдорелигиозный экстаз этих дам весьма стимулировал активность Гитлера на политической арене.
Гитлер был личностью с ярко выраженной склонностью к нарциссизму, чуждавшейся близости с другими людьми, что затрудняло и его отношения с женщинами. Он не любил и не умел трудиться, созидать. Холодность, привычка с детства потакать своим желаниям и капризам, недостаток реалистического взгляда на мир влекли за собой в первые тридцать лет его жизни провалы, неудачи и унижения, которые все более и более озлобляли этого несостоявшегося художника, все глубже уходившего в мир фантазий.
В Гитлере бушевала неугасимая страсть к разрушению. С одной стороны, этот архитектор по призванию с неподдельным энтузиазмом обсуждал проекты будущей застройки Вены и Линца, Берлина и Мюнхена; с другой — в начале войны намеревался разрушить Париж, хотел сровнять с землей Ленинград, прежде чем отдать его финнам, устроить на месте Москвы огромное озеро, чтобы столица России навсегда исчезла под водой.
В конце концов, когда поражение Германии стало очевидным, Гитлер в сентябре 1944 г. издал приказ «Нерон», где провозглашалась тактика выжженной земли. В нем говорилось, что, до того как враги вторгнутся в пределы рейха, следует «взорвать все промышленные предприятия, газовые заводы и электростанции. Необходимо сжечь крестьянские дворы, забить скот, уничтожить запасы продовольствия, всю необходимую для выдачи продовольственных карточек и оформления банковских счетов документацию, все акты гражданского состояния и адресные книги». Подлежали уничтожению даже уцелевшие после бомбежек памятники архитектуры, старинные замки и церкви, оперные и драматические театры. Вторя фюреру, официозная газета «Фёлькишер беобахтер» писала в передовице: «Пусть все мосты будут разрушены и все дороги разворочены — пусть враг везде и всюду ощутит на себе нашу испепеляющую ненависть, пусть везде и всюду его подстерегает смерть». Лишь саботаж со стороны министра вооружений и боеприпасов, технократа и созидателя Альберта Шпеера и нескольких генералов и гауляйтеров, которых он сумел переубедить, не позволил претворить в жизнь тактику выжженной земли на территории самой Германии.
В планах Гитлера главными объектами физического истребления значились евреи, цыгане, поляки и русские, но, когда шансы на победу Германии стали стремительно падать, настало, по его мнению, время и для возможной гибели самих немцев.
В литературе часто подчеркивается гипертрофированный национализм Гитлера. Надо, однако, сказать, что это был весьма необычный национализм. Еще в январе 1942 г., задолго до катастрофы на берегах Волги, Гитлер, упиваясь холодностью собственного ума, изрек, что, «если немецкий народ не готов бороться за свое выживание, ну хорошо — тогда он должен исчезнуть!» Эта зловещая мысль не оставляла диктатора до самого конца. В марте 1945 г., отвечая на памятную записку Шпеера о бессмысленности тотальных разрушений, которые отягощают и без того очень трудную жизнь немецкого населения, Гитлер убежденно заявил, что, «если война проиграна, народ так или иначе обречен на гибель. Такая судьба неотвратима. Немецкий народ утратил право даже на самые примитивные жизненные условия. Напротив, лучше все это разрушить самим, так как восточный народ оказался сильнее и будущее по праву принадлежит ему. Все равно в живых остались только неполноценные, ибо самые достойные уже пали в этой борьбе».
Поражение и смерть Гитлера должны были сопровождаться смертью всех, кто окружал его в бункере рейхсканцелярии, смертью всех немцев, а если бы это было в его силах, то и гибелью всего мира. Разумеется, руководители воюющих стран всегда посылают на смерть сотни тысяч или даже миллионы людей. Но в отношении Гитлера поразительно то, что производившиеся по его прямому приказу разрушения не имели ничего общего ни с расчетливыми целями, ни со стратегическими соображениями. Зачастую происходило обратное. Так, в то время как вермахту катастрофически не хватало железнодорожного транспорта, сотни эшелонов свозили евреев со всех концов Европы в лагеря уничтожения на территории Польши. В этой иррациональности одни авторы усматривают приоритет навязчивых идей и фанатизма над реалистичной политикой, другие — проявление страсти к разрушению, которая обуревает некрофила. Скорее всего, было и то и другое. Если сторонники первой точки зрения подчеркивают, что речь идет о целенаправленном и планомерном физическом истреблении евреев, то следует, вероятно, иметь в виду, что Гитлер ненавидел не только евреев, но и немцев, и все человечество, да и саму жизнь.
Уже на первом этапе жизненного пути Гитлера подстерегали сплошные неудачи: нерадивый ученик, даже не сумевший окончить среднюю школу, отлученный от своего мелкобуржуазного класса изгой, провалившийся на экзаменах бесталанный художник, обитатель венских мужских ночлежек, прямой кандидат на роль одного из персонажей горьковской пьесы «На дне». Но каждое обидное поражение все сильнее ранило нарциссическую натуру Гитлера, все больше унижало его. В этом человеке росло чувство ненависти, крепло желание отомстить миру преуспевших и благополучных людей. Он ждал своего часа, который пришел после поражения Германии в Первой мировой войне. Открыв в себе дарование великого демагога, Гитлер теперь мог по-настоящему рассчитывать на успех. Отныне месть за растоптанную и униженную Германию становилась его местью за собственные неудачи и поражения. Спасая Германию, Гитлер спасал самого себя. Из человека он превращался в символ.
Нельзя преувеличивать значение личности самого Гитлера, однако нельзя и игнорировать ее. Наибольшее влияние она оказывала на самых первых, наиболее фанатичных его последователей, на «внутренний круг» преданных сторонников. Они открыли для себя дело и лидера, нацизм и Гитлера и сформировали сердцевину «харизматического сообщества», которое видело в Гитлере величие и могущество.
Многие черты его характера могли бы показаться незначительными, если бы рассматривались отдельно от политического мировоззрения и способности Гитлера завоевывать доверие с помощью своего красноречия. Просто как личность, без учета политической философии, он, бесспорно, был посредственностью, но политическое кредо и сила убеждения делали его фигурой необычайного динамизма.
После краха Третьего рейха долгое время было принято считать, что речи Гитлера состояли лишь из пустых, преисполненных демагогии фраз, что человек, стоявший за ними, был так же лишен гениальных идей, как и классические тираны прошлого. Однако теперь признают, что за внешней расплывчатостью его речей скрыт целый пласт пусть отталкивающих и иррациональных, но взаимосвязанных идей, которые выкристаллизовались в четкую идеологию в середине 1920-х гг. Хотя основные идеи Гитлера, остававшиеся неизменными вплоть до его смерти в 1945 г., не могут служить разгадкой его массовой популярности или роста НСДАП, они вполне достаточны для объяснения его личной, необычайно сильной способности увлекать за собой массы. Эти положения давали Гитлеру всеобъемлющее видение мира, что в свою очередь позволяло, используя идеологию исключительности, толковать по-своему любую идею и править как абсолютно не нуждающемуся в любых советах лидеру.