Страница 30 из 112
В правящих кругах Германии заметно обострились разногласия по вопросу об укреплении своей власти, всеобщее недовольство масс становилось все ощутимее, а возглавлявшееся Гинденбургом и Людендорфом Верховное командование не продвинулось в ведении войны ни на шаг вперед. После завершения боев за Верден и на Сомме, а также отвода германских войск на позиции между Аррасом и Суассоном Верховное командование уже не могло в течение всего 1917 г. планировать на Западном фронте никаких крупных операций. Возлагая все надежды на неограниченную подводную войну, Людендорф все же верил, что через некоторое время Германия снова овладеет стратегической инициативой на Западном фронте. Однако становилось все яснее, что эта инициатива переходила в руки союзников. В апреле и мае англо-французские войска начали крупное наступление в Артуа и сразу после этого в Шампани. В конце ноября англичане впервые применили при Камбре новое оружие — танки — и прорвали отдельные участки германской линии Зигфрида. Эти огромные сражения, поглощавшие сотни тысяч человеческих жизней, превращались в изнурительные битвы техники и снаряжения и ни одной из сторон не приносили решающего успеха.
Сбросив Бетман Гольвега и поставив во главе правительства своего ставленника Михаэлиса, Верховное командование стало принимать энергичные меры к ликвидации последствий политики Бетман Гольвега. Своей первоочередной задачей оно считало не допустить выступления рейхстага с заявлением о желании заключить мир по соглашению.
Обсуждение вопроса о «мирной резолюции» состоялось в рейхстаге 19 июля. Заявление Михаэлиса в начале заседания о согласованности его выступления с Верховным командованием было нужно ему для успокоения консерваторов. Еще на совещании 15 июля представители фракции консерваторов обещали поддержать то решение вопроса, которое будет принято рейхсканцлером с генералами. Заявление Михаэлиса было для консерваторов сигналом, что такая договоренность состоялась.
Затем канцлер произнес большую программную речь. Миха-элис не мог прямо отказаться от признания правительством «мирной резолюции». Военные кредиты еще не были утверждены рейхстагом, и такое выступление канцлера могло вызвать дальнейшее затягивание утверждения кредитов, срочно необходимых правительству для продолжения войны. Поэтому речь Михаэлиса формально давала согласие правительства на требования рейхстага, а по существу отклоняла их. Канцлер заявил, что германское правительство ставит себе следующие цели: «Если мы заключим мир, тогда мы должны в первую очередь навсегда обеспечить безопасность границ Германской империи. Путем соглашения мы должны гарантировать жизненные условия Германской империи на континенте и за океаном. Мирный договор должен обеспечить основы длительного примирения народов. Он должен, как это сказано в вашей резолюции, предотвратить в дальнейшем вражду между народами, вызванную экономической изоляцией. Необходимо, чтобы вооруженный союз наших противников не мог перерасти в экономический наступательный союз против нас. Этих целей можно достигнуть в рамках вашей резолюции, как я ее понимаю» (курсив мой. — А.П.). Михаэлис в своем выступлении использовал формулировки «мирной резолюции», но вкладывал в них аннексионистское содержание; выражением «как я ее понимаю» он подчеркнул, что понимает ее именно в пангерманском духе. Канцлер отказался выступить с предложением мира, сославшись на неудачу «мирного предложения» 12 декабря 1916 г., и заявил, что «если враги со своей стороны пожелают… вступить в переговоры, то мы будем честно и дружелюбно слушать, что они нам скажут».
Михаэлис искренне считал, что он справился с поставленной задачей — обезвредить резолюцию. В письме кронпринцу 25 июля 1917 г. он откровенно писал: «Своей интерпретацией я лишил ее характера величайшей опасности. В конце концов, с этой резолюцией можно заключить такой мир, какой хочешь».
По вопросу о парламентаризации империи Михаэлис, рассыпавшись в заверениях о «желательности и необходимости более тесного контакта между правительством и рейхстагом», под аплодисменты консерваторов заявил: «Но, конечно, это возможно лишь при условии неумаления прав правительства на руководство страной. Я не желаю выпускать из рук руководство».
Таким образом, речь Михаэлиса удовлетворила и большинство рейхстага, и партию консерваторов. Партии большинства рейхстага приветствовали речь Михаэлиса аплодисментами и возгласами «браво», «очень хорошо». Шейдеман и Пайер в своих выступлениях акцентировали внимание на тех частях речи Михаэлиса, где он выражал согласие с резолюцией, игнорируя все остальное, и таким образом создавали впечатление признания правительством «мирной резолюции» рейхстага и полного согласия между рейхстагом и новым рейхсканцлером. Характеризуя настроение большинства рейхстага после принятия резолюции, Шейдеман образно писал: «Все хватались за каждую соломинку. Конец! Конец! Ради бога, конец, как можно скорее и как можно благоприятнее!».
Некоторый диссонанс в ход заседания внесли только независимцы, выступившие против «мирной резолюции» из-за ее «недостаточности». Гуго Гаазе в своем выступлении едко охарактеризовал речь Михаэлиса как «учтивый поклон резолюции большинства» и особо подчеркнул его оговорку «как я ее понимаю», которая, по его словам, представляла собой признание Михаэлиса, «что с этой резолюцией можно связать разные мнения». В противовес «мирной резолюции» Гуго Гаазе огласил «программу мира» независимцев, но его выступление обошли молчанием, и оно не нарушило гармоничного хода заседания. Ференбах от имени партий Центра, прогрессистов и социал-демократов внес «мирную резолюцию», которая была принята поименным голосованием 212 голосами против 126. Против резолюции голосовали консерваторы, национал-либералы, немецкая фракция и независимцы, среди воздержавшихся преобладающее большинство принадлежало к польской фракции. Уже на другой день пресса разных направлений стала по-своему интерпретировать речь рейхсканцлера. Прогрессистская и социал-демократическая пресса оценивала выступление Михаэлиса как успех своей политики, как признание канцлером требований большинства рейхстага. Пангерманские газеты приветствовали намерение канцлера не выпускать из своих рук руководство политикой и с удовлетворением отмечали, что рейхсканцлер сделал свое заявление в согласии с Верховным командованием.
Резолюция не содержала ни слова по самым трудным для Германии вопросам, выдвинутым союзниками на первый план в качестве основных пунктов спора между воюющими державами, по вопросам о Бельгии и Эльзас-Лотарингии. Она не содержала также конкретного предложения вступить в мирные переговоры. Более того, в ней говорилось, что, «пока вражеские правительства не будут заключать такой мир, пока они будут грозить Германии и ее союзникам завоеваниями и насилием, немецкий народ будет стоять как один, будет терпеливо ждать и сражаться, пока ему и его союзикам не будет обеспечено право на жизнь и развитие». Но и такая резолюция все же выражала стремление Германии закончить войну, ее готовность в принципе пойти на соглашение.
Однако уже 21 августа в Главном комитете рейхстага канцлер недвусмысленно отказался признавать свою ответственность за резолюцию мира, мимоходом намекнув на расхождения в ее толковании. Это настроило большинство рейхстага против курса Михаэлиса. Конкретным же поводом для его падения в начале октября послужило обсуждение в рейхстаге беспорядков, вспыхнувших на кораблях военно-морского флота в Вильгельмсхафене. Как канцлер, так и статс-секретарь имперского ведомства военно-морского флота обрушились с сильными нападками на НСДПГ. Они без достаточных оснований обвинили партию в противозаконном подстрекательстве к беспорядкам. Их выступления являлись попыткой расколоть прежнее большинство рейхстага и сохранить новую, более правую основу правительства. На запросы обеспокоенных крикливой агитацией аннексионистской Отечественной партии в армии и военно-морском флоте социал-демократов канцлер и статс-секретарь отвечали откровенно вызывающе. Так как Центр и либералы не собирались даже минимально рисковать их сотрудничеством с СДПГ, защищая нелюбимого канцлера, то он не имел необходимого большинства рейхстага для утверждения новых военных кредитов. Лишившись всякой поддержки парламента, Михаэлис больше не мог оставаться канцлером.