Страница 34 из 64
Строго говоря, частный извоз был запрещен 'со всей строгостью закона' - сначала советским законодательством, а затем и специальными нормами, проведенными по инициативе трестов, приватизировавших общественный транспорт. Минтранспорт вообще нанимал команды районщиков, чтобы те без лишней волокиты громили нелегальных возничих. Но конечно же запрет обходился множеством разных способов.
Старенькая машина удивительно бодро вырулила на подъем, а затем встроилась в поток автомобилей на вынесенной трассе уровня 'плюс два'. Машина бомбилы влилась в общее движение, ничем не выделяясь - за исключением 'Белого круга' на дороге все были равны и новый ультрасовременный электромобиль вполне мог катить колесо к колесу с раритетом, заставшим еще смерть Сталина в шестидесятом.
Негромко бурчало радио, а такт ему сердито бурчал водила, и было от чего. Верховный совет наконец-то сподобился пройтись в ногу со временем и перенять опыт капиталистических монополий, которые конечно загнивают, но иногда все же подают полезный пример. Например, буржуи ломят громадные пошлины на автомобили старше определенного возраста. Тем самым потребитель вынужден менять авто чаще, обогащая монополистов. Советский Союз преломит эту порочную практику через собственное прогрессивное видение, используя общую идею для загрузки производственных мощностей и повышения благосостояния трудящихся.
Водила продолжал негромко, но выразительно рассказывать, где он видел эту прогрессивную инициативу и заботу о благосостоянии трудящихся. Постников откинулся на тощую, продавленную спинку кресла и закрыл глаз. Он уже научился абстрагироваться от электронного изображения, как будто того и не было. Алексу хотелось немного покоя и возможности подумать. Но мысли о работе разбегались по углам, как испуганные тараканы. Радионовости поневоле навели на воспоминаниях о попытке разобраться с историей этого мира...
Почему война не переросла в тотальный пожар ядерного угара Постников так и не понял. Видимо, сказалась разница военных доктрин и психологии в целом. Похоже здесь 'немирным атомом' гвоздили не столько по городам, сколько по районам сосредоточения войск. Но и это не объясняло, почему били мало и словно нехотя, как по обязанности. Война велась в основном традиционными методами, так, будто противостоящие титаны подчеркнуто решали разногласия на сторонних территориях. США и СССР получили по десятку МБР и тем в общем ограничилось. Европе повезло куда меньше... А затем война истаяла, как сосулька, растратившая весь запас холода, запасенного долгой зимой. Руководство двух титанов встало перед дилеммой - конфликт не разрешим конвенционным вооружением, и никто не решился браться за дубину ядерной эскалации.
Дальше началось самое, с точки зрения Алекса, интересное и странное... Не непонятное, а именно странное.
Взаимное уничтожение не состоялось, но послевоенная жизнь от этого отнюдь не стала сытой и привольной. Обычный осколок убивает не хуже ударной волны ядерного взрыва, и потери соперников все равно исчислялись сотнями тысяч. Экономика мировых лидеров шаталась, толпы беженцев ломали устоявшиеся границы, умножая хаос. Мировые лидеры смогли удержать мир на краю, обуздав войну, но хронически не справлялись с послевоенным обустройством. И тогда за дело взялись военные.
Диктатур никто особо не объявлял. Они просто начали расти, как пресловутые грибы после дождя, во многих странах, включая Союз и Штаты. Наполовину стихийно, как ответ на слабосилие гражданских властей, наполовину как логичное продолжение военного положения. А в СССР формировалась странная и довольно жуткая с точки зрения Алекса экономическая система. Никто не собирался отказываться от 'достижений социализма', никто не собирался отдавать власть. Не было даже тени капитулянтства и готовности сдаваться на милость капиталистического победителя. Однако новая послевоенная жизнь требовала новых решений, а идеалы социализма уже поблекли и мало что значили. Министерства начали укрупняться или наоборот, дробиться, принимая на себя новые функции, сражаясь за долю общего бюджета, а потом и потихоньку 'монетизируя' открывающиеся возможности. По сути, началась 'перестройка', только без всякой капитуляции. Система не ломалась, она приспосабливалась.
Однажды Постников как бы невзначай спросил у Глинского, что тот думает насчет ... и далее обрисовал начало девяностых из своего родного мира. Как фантазию, разумеется. Немолодой инструктор, похоже, еще более утвердился в мысли, что работник стал жертвой бесчеловечных экспериментов над мозгом, потому что посмотрел на Алекса как на клинического идиота. И ответил встречным вопросом - кто же, будучи в своем уме, добровольно отдаст власть и богатство?
А в Штатах шел обратный процесс. Что-то произошло в Америке на грани между войной и миром, что-то очень важное, в самых верхах, но тщательно скрываемое и не афишируемое... То, чего не смогли толком раскопать даже всепроникающие репортеры-гонзагамо. Но старая финансово-экономическая гвардия отошла в тень, уступила буйству новых хозяев звездно-полосатой экономики. Корпорации меняли владельцев, превращались в настоящие синдикаты, укрупнялись, пожирая более слабых конкурентов. Принимали на вооружение методы красных противников - план, государственные гарантии, еще раз план и упорядоченность, замешанные на новом поколении электроники и экономической прогностики.
Военные диктатуры понемногу размывались, 'цивилизовались' - по мере того, как милитаристы открывали в себе вкус к роскоши и деньгам, входили в правления корпораций, выписывали 'золотые парашюты' и обеспечивали будущее своих детей в новой элите.
К двадцать первому веку формально непримиримые противники - капиталисты и социалисты - окончательно утратили сколь-нибудь существенное различие. Они стали зеркально и страшно похожи. В этом новом мире идеалы и идеологии превратились в мишуру, пустой фасад, прикрывающий реальные дела. Только один лозунг, только одна идея овладела планетой - экспансия. Ресурсы, власть, технологии... и готовность принять ответственность за попытку отобрать у ближнего.
- Приехали, - все так же угрюмо и неприветливо сообщил водитель.
Алекс очнулся от мыслей и обнаружил, что - да, почти приехали. От силы еще пара минут езды. Радиоприемник, старенький, но бодрый, как сам автомобиль, давно сменил волну и транслировал выдержки какой-то беседы. Похоже, это был недорогой подписной канал для 'интеллектуалов'. Передача очень подходила облику водителя, словно списанного с собирательного образа позднесоветского интеллигента при бороде, очках и свитере крупной вязки.
- Мы становимся свидетелями нового поворота мировой экономической истории, которая сама по себе есть мировая история, ибо все суть производное от экономики, - вещал динамик. Голос невидимого диктора был очень хорошо поставлен, но при этом казался голосом смертельно уставшего человека. Или скорее даже проповедника, отчаявшегося привнести истину в этот суетный мир косных людей.
- Мало кто воспринимает ситуацию комплексно. Практически никто не представляет сколь-нибудь отчетливо, какие последствия возымеет окончательная легализация, можно сказать, институционализация практики так называемого 'одностороннего урегулирования деловых разногласий'. Сейчас агенты капиталистических синдикатов и арбитры наших трестов представляют собой скорее фигуру умолчания, овеянную романтическим ореолом. Это новые рыцари, паладины века электроники. Но я советую вспомнить старую формулировку, которую кодекс Арбитров заимствовал полностью, добавив лишь одно слово. 'При принятии решений арбитражи руководствуются не только правовыми предписаниями, но и экономической целесообразностью.'
Скрипнули тормоза. Приехали. Постников утратил интерес к трансляции и расплатился, мысленно уже пребывая в конторе Доктора. Он покинул автомобиль, а сквозь полуоткрытое окно в автомобильной двери вслед ему донеслись финальные слова неизвестного ведущего неведомой передачи. Впрочем, Алекс все равно не слушал.