Прощение

- Ты бармен?

- Тебе известно, кто я такой.

- Значит, ты пьяница? Иначе, откуда бы тебе знать о таком местечке, как это. Друг мой, это злачное место. Назовем его так. Это клоака.

- Мне просто нужны деньги и больше ничего.

Я начал терять терпение.

- Но это совсем не деловой разговор, - сухо возразил Корней Тимофеевич. - Так не годится, я даже не понимаю толком, о чем ты талдычишь. Проспись, дорогой! Так дела не делаются. Я могу налить тебе бесплатно бокал пива. Мне он боком не выйдет, а тебе не повредит. Но то, что говоришь ты, смахивает на бред сумасшедшего. Уж не в горячке ли ты, а? Как бы то ни было, ты меня очень и очень удивляешь. Надеюсь только, что ты вовремя остановишься и не заставишь меня объяснять тебе, почему я не даю в долг пьяницам.

- Я могу позвонить Наде?

- Конечно! Разве я когда-нибудь был против, чтобы ты звонил Наде? Ты в состоянии припомнить такой случай? Звони сколько душе угодно! - Он извлек из-под прилавка раскрытую книгу и с гордостью проронил: - Вот, в буквальном смысле слова читаю. Это я люблю.

И тут же заскучал со мной. Я тоже. Он углубился в книгу, а я прошел к телефону.

- Если я попрошу тебя сейчас со мной встретиться, - сказал я сестре, это не пойдет во вред твоему делу?

- Какие могут быть дела, - ответила она со смехом, - если ты хочешь встретиться со мной? Лечу, Ниф.

Я ждал Наденьку в людской мгле, ничего так не чаял, как услышать ее степенные шаги. Она шла медленно, невысокая, тонкая и стройная, славная, светлоглазая и отрешенно-снисходительная. Над ее головой, подобно нимбикам, возникали, чередуясь, огромные буквы вывесок: "Обувь", "Ткани", разная ерунда, "Вино", предостережения, пророчества, обольщения, "Не шути с огнем, огонь возгорается сам и неожиданно, будь с огнем страшно осторожен". Что-то моя сестра делала скромно прикрытыми длинным бежевым плащем движениями, заставляя расступаться толпу. Сейчас бы в мгновение ока напиться смертельно пьяным, понестись к ней на подгибающихся ногах, мимо витрин, фасадов и деревьев, да еще бы кричать во все горло: тону! спаси! спаси меня!

Она подошла и усмехнулась:

- А что ты вертишь головой, как воробей?

Я еще немного поерзал, потом выпалил:

- Мне нужны деньги, Надя.

Она, конечно, предполагала, что я далеко не бескорыстно подсуетился с нашим свиданием. Но мое заявление ее не сразило. Мы отправились в кафе, поскольку она проголодалась. Там мы торопливо поедали скверно приготовленные пельмени, тарелки с которыми пришлось расположить на полочке, столь высокой, что Наденька едва доставала, и я смотрел, как она ест. Рядом какой-то долговязый франт, вызывавший у меня смутные и, нельзя сказать приятные, ассоциации с Шаржем, пил в одиночестве вино. После каждого стакана он поднимал на нас вопросительный взгляд измученных красных глаз, и, возможно, наш стремительный, а оттого как бы самозабвенный пир странным образом утешал его возможностью думать, что ему негде и не у кого искать сочувствия.

- Сколько тебе нужно? - деловито осведомилась Надя. - Или это не моего ума дело?

- Судя по твоему тону, ты готова отвалить мне даже баснословную сумму, - улыбнулся я. - А нужно мне, видишь ли, много. Я даже сам толком не представляю, сколько.

Она порылась в крошечной сумочке, терявшейся в складках ее плаща, вытащила десять рублей и протянула мне.

- Ты прости, но это все, что есть.

- Да, - сказал я, пряча деньги.

- Что-нибудь случилось, Ниф?

Я вдруг забеспокоился, что деловая часть нашего свидания не прошла мимо сознания долговязого и он составил обо мне мнение, именно то, превратное и плоское, которое почему-то чаще всего и складывается в подобных случаях. Я бросил на него испытующий взгляд, он ответил мне своей далекой мукой.

- Ничего не случилось.

- Значит, - вздохнула сестра, - ты не хочешь мне сказать. Или, как тебе кажется, не имеешь права.

- И хочу, и право имею, но в самом деле... ничего не случилось...

- Как знаешь, Ниф. Только я бы хотела быть спокойной за тебя.

- Эти деньги никому во вред не пойдут...

- Перестань. При чем тут деньги? Как только у меня появится возможность дать больше, я тебе позвоню. Если они тебе нужны, если они тебе помогут... Я хочу сказать, если они тебе нужнее меня и ты веришь, что они, а не я, тебе помогут...

- Надя! - прервал я ее. - Это сделка, можно так сказать, ну да... пусть она останется строго между нами.

Надя весело и беззаботно рассмеялась.

- А, понимаю... Жанна перестала быть единственным источником твоего вдохновения?

- Она никогда им не была.

- А для чего женился?

- Я уже давно не помню ответа на этот вопрос, - сказал я угрюмо.

- Но если та, другая...

- Замолчи, прошу тебя.

- Нет, отчего же... С чего бы это мне молчать? Ты послушай...

Я перебил:

- Если ты считаешь, что эти десять рублей дают тебе право учить...

- Да ты совсем глуп, братец, - усмехнулась Надя и печально покачала головой.

- Ладно, говори что хочешь.

- Всего несколько заповедей, Ниф. Первая: не в свои сани не садись. Вторая: не стоит из кожи вон лезть ради женщины, интерес которой к тебе не лишен корысти.

- Ты этого не понимаешь, Надя.

- Неужели так серьезно?

Она округлила глаза и смотрела на меня, как сова.

- Только не говори, что хотела бы с ней познакомиться, посмотреть на нее вблизи.

- Я этого вовсе не хочу. Но я вижу, деньги тебе нужны вовсе не для того, чтобы угостить ее в пределах разумного пирожным. Аппетиты у этой дамы большие, не правда ли? Далеко простираются, а вот ты, скромный человек, в социальном плане почти никто, способен ли ты удовлетворять им? Конечно, если ты скажешь, что готов ради нее своротить горы, я взгляну на тебя с огромным удивлением и мое уважение к тебе вырастет, но тем меньше уважения я буду испытывать по отношению к ней...

- Все, я ухожу, - заявил я сурово.

- Ах вот как! Уходишь? Покидаешь меня? Ради нее? Отдаешь предпочтение ей? Ну, в таком случае я ее ненавижу!

- Не думал, что ты до такой степени бестактна.

- Бестактна? То есть знал, что подобный грешок за мной водится, но не думал, что до такой степени? Погоди! - Надя поместила свою маленькую изящную руку на моей, и в ту же минуту ее лицо сделалось совершенно хорошеньким; долговязый почтительно уставился на нее. - Ты напрасно обижаешься, - сказала она. - Правда глаза колет. Я всегда говорила тебе только правду, Ниф. Но если слишком колет, я не буду. Просто мне не помешала бы уверенность, что с тобой не стрясется никакая беда. На старости лет мужчины бывают так безрассудны...