Страница 17 из 20
За первое десятилетие XIX века наличие у Дании флота несколько раз давало Англии серьезный повод для беспокойства. В 1801 году англичанам не понравилось нарушение нейтральными странами торговой блокады Франции – и Дании пришлось отдуваться за всех (см. главу про «Хольгера Датчанина»). Затеяв Копенгагенское сражение и формально выиграв его, Англия добилась главного – расторжения Второй лиги вооруженного нейтралитета, а потому не стала усердствовать и оставила у Дании приличное количество боеспособных кораблей. Но к 1807 году это обернулось новой проблемой: после поражения Пруссии в Войне четвертой коалиции возникла прямая угроза вторжения Наполеона в Данию, а захват датского флота французами автоматически означал бы для англичан потерю контроля над Балтикой. Английская разведка со всех сторон докладывала, что Наполеон стремится склонить Данию к военному союзу против Англии и даже как будто в этом преуспел. Естественно, датские войска стояли у южных границ, готовясь отразить вторжение французов в случае дипломатической неудачи, но хрен редьки не слаще: все шло к тому, что мирным ли, военным ли путем, но датский флот в конце концов окажется в распоряжении Наполеона. Англичане попробовали было устранить сам предмет спора, предложив датчанам добровольно сдать им флот на временное хранение в обмен на военную помощь, но получили от ворот поворот. Тогда стало ясно, что других вариантов, кроме «превентивного удара возмездия», у Англии не остается.
Справедливо рассудив, что с суши Копенгаген защищен не так хорошо, как с моря, а большая часть сухопутных сил Дании скована в этот момент на юге ожиданием французского вторжения, англичане решили не ограничиваться морской операцией и отправили к берегам Зеландии, кроме военной эскадры, еще и тридцатитысячный десантный корпус. Подавив слабое сопротивление датских канонерок, английский десант благополучно высадился на зеландском побережье, взял Копенгаген в кольцо, смонтировал осадные батареи и направил защитникам города ультиматум о сдаче флота. Когда ультиматум был отвергнут, англичане со спокойной совестью начали массированный артобстрел – расход боеприпасов осаждавшими достигал нескольких тысяч снарядов в день. К разрушениям от артиллерийского огня добавились масштабные пожары, вызванные применением зажигательных ракет, – пишут, что в них сгорело до трех четвертей городских построек (а заодно и манускрипты «Беовульфа», на восстановление которых ушло перед этим двадцать лет, – такой вот английский юмор). В результате к концу первой недели военных действий командующий копенгагенским гарнизоном вынужден был подписать капитуляцию (за что впоследствии попал под суд). Англичане на правах победителей частично конфисковали, частично уничтожили датские корабли и убрались восвояси, оставив после себя груду дымящихся развалин и новый военно-морской термин «копенгагенизация». Осенью того же года ошарашенная Дания присоединилась к Наполеону – но уже без флота, что и требовалось доказать.
Так вот, про башмаки. Пока английские артиллеристы занимались оборудованием позиций вокруг Копенгагена, датчане попытались организовать прорыв окружения извне. Поскольку на тот момент сил регулярной армии в Зеландии было катастрофически мало, пришлось созывать ополчение, и одним из центров мобилизации как раз выступил Кёге. Шила, однако, в мешке не утаишь: английский штаб вовремя получил разведданные и организовал под Кёге упреждающий удар. Силы сторон оказались примерно равны по численности, но куда ополчению тягаться с регулярными войсками? В результате англичане одержали легкую и уверенную победу, захватив одними только пленными порядка двух тысяч человек. При этом традиционные деревянные башмаки, в которые были обуты бойцы зеландского ополчения, сыграли с ними злую шутку: бегать в такой обуви очень неудобно, и при отступлении их приходилось сбрасывать, чтобы поскорее унести ноги. А теперь представьте себе поле битвы, усеянное десятью тысячами деревянных башмаков. История безжалостна: каков пейзаж, таково и название.
Есть места, где к невеселым эпизодам прошлого относятся с иронией. В бельгийском Динане, например, самым ходовым сувениром является так называемый «динанский пряник», рецепт которого, по легенде, возник во время голода при осаде города войсками Карла Смелого в период Льежских войн. Выбираешь себе такой пряник с понравившимся узором (их традиционно пекут в резных деревянных формах – не пряники, а настоящие изразцы), покупаешь, пробуешь откусить – и ломаешь себе все зубы; лавочники добродушно смеются, ты щербато смеешься вместе с ними. А потом пытаешься представить себе аналогичную сцену веков через пять с нашими ста двадцатью пятью блокадными граммами – и волосы дыбом встают. Есть вещи, с которыми защитная функция юмора не срабатывает: не смешно. Возможно, именно поэтому ни в текстах Андерсена, ни на улицах Кёге нет никаких башмаков. Да их и не ожидаешь.
А вот памятник курице напрашивается, особенно после Перми с ее солеными ушами (спросите у местных про «Уши на Компросе» – заработаете плюсик к карме), но не тут-то было. Покидаешь Кёге со смешанным чувством – вроде и пропавшую идею жалко, и исподтишка гордишься за пермяков: что ни говори, а по части здорового юмора над собой Урал уверенно лидирует. Впрочем, об этом – в путеводителе по сказкам другого автора. Вернемся-ка лучше к нашим птичкам.
Престё: деревянный попугай и глиняные люди
Попугаи и прочая экзотика – это последнее, что ожидаешь увидеть в Дании. Однако после первой же экскурсии на пивоварню Карлсберг, встречающую гостей статуями слонов, становишься готов уже к чему угодно.
Впрочем, деревянный попугай, свалившийся на постель маленького Тука, ничего особо экзотического к образу городка Престё (Præstø)Илл.2 не добавляет: призовая стрельба по мишеням в виде попугаев практиковалась по всей Европе еще за несколько веков до Андерсена[23]. Возможно, автору просто нужен был какой-то волшебный персонаж, который бы помог перевести разговор на прославленного скульптора Бертеля Торвальдсена. С волшебством в Престё серьезный дефицит, поэтому пришлось цепляться за соломинку. Вышло хорошо.
Илл. 2
Престё
– Крибле, крабле, буме! – и что-то свалилось; это упал на постель деревянный попугай, служивший мишенью в обществе стрелков города Преетё.
Попугай неспроста называет Торвальдсена соседом. Примерно в километре к северо-западу от Престё находится усадьба Нюсё (Nysø),Илл.3 которая была одним из самых известных художественных салонов датского Золотого века – периода культурного расцвета, пришедшегося на первую половину XIX века. Хозяева усадьбы, барон Хенрик Стампе и его жена Кристина, принимали у себя в гостях многих известных деятелей искусства, включая Андерсена и Торвальдсена, – фактически усадьба Нюсё была вторым «домом у холма» (о первом читайте в главе про «Обрывок жемчужной нити»).
Илл. 3
Усадьба Нюсё близ Престё
Птица сказала мальчику, что в этом городе столько же жителей, сколько у нее рубцов на теле, и похвалилась, что Торвальдсен был одно время ее соседом.
Андерсен был знаком с Торвальдсеном еще со времен своего первого визита в Италию. Они познакомились в Риме и сразу же сошлись на почве общей любимой мозоли: Андерсен как-то пожаловался Торвальдсену на едкую эпиграмму с родины, на что тот сквозь зубы процедил, что, останься он в Дании, ему не дали бы сделать ни одной статуи. Что может быть лучшим основанием для дружбы двух пророков, чем непризнание в своем отечестве? Когда же Торвальдсен все-таки вернулся на родину (естественно, уже героем, хотя и стариком), то предпочитал держаться подальше от столичной круговерти и большую часть времени проводил как раз в Нюсё у супругов Стампе. Для него там даже построили летнюю студию, где и были созданы большинство работ этого периода. Это и есть те самые «мраморные статуи, изваянные близ Престё», о которых пишет Андерсен в «Маленьком Туке», – только на самом деле они были не мраморные, а гипсовые. К слову, формы для гипсовых отливок делались по глиняным моделям, которые затем, как правило, размачивались, и глина снова шла в дело, однако некоторые модели баронесса Стампе распорядилась сохранить и обжечь в местной кирпичной мастерской. Теперь они составляют часть коллекции Торвальдсена, выставленной в музее при усадьбе – он расположен в левом крыле, если смотреть от центральных ворот.
23
Пишут, что традиция пошла от французов, как и само слово «попугай» – от старофранцузского «papegai», восходящего к арабскому «babaga», что наводит на мысль о культурном наследии крестовых походов.