Страница 16 из 20
Несмотря на ничуть не меньшее количество нестыковок, чем в истории с Хольгером Датчанином, а также на чудовищно несуразные скульптуры Гамлета и Офелии на привокзальной площади Хельсингёра, Кронборг как замок Гамлета воспринимается очень органично. Возможно, именно поэтому впечатления от подземной и надземной части замка совершенно не пересекаются: там своя органичность, тут – своя. Входя в очередной зал, всякий раз ловишь себя на мысли: «Хм, а не здесь ли…» Даже настроение Гамлета становится понятнее (особенно если представлять его в исполнении Смоктуновского): серо, ветрено, промозгло, – как уроженец колыбели трех революций готов подтвердить, что в таком климате черт знает до чего можно додуматься. Отсюда, кстати, и обилие во внутреннем убранстве замка гобеленов, один из которых сослужил дурную службу Полонию. Болтают, кстати, что портрет короля на каком-то гобелене выткан так, что кажется, будто он следит глазами за проходящими мимо туристами, но я специально по нескольку раз ходил туда-сюда – врут, конечно. Королям, даже вытканным на гобеленах, как и в жизни, совершенно не до нас.
Персональный Хольгер
Единственное место в Кронборге, где четко разделенные миры двух принцев сливаются в пеструю какофонию, – это выход из замка, традиционно организованный через сувенирный магазин. Волей-неволей вспоминаешь лавку Йогурта из «Космических яиц» Мэла Брукса – бесконечное множество безделушек на любой, даже самый извращенный вкус (чего стоят одни магнитики на холодильник в виде конструктора средневековых литературных ругательств). Обычно такие места минуешь наспех и зажмурившись, так как обилие мишуры смазывает все впечатление. Но я в этот раз не успел: прямо на меня смотрела маленькая копия той самой скульптуры Хольгера Датчанина – металлическая, литая, блестящая, тяжелая, филигранная. Знаете, бывают такие вещи, которые берешь в руки и сразу понимаешь – мое. Интересно, у нас в Муроме делают аналогичные?
Вообще, наверное, будь я датским мальчишкой, мне было бы очень хорошо от мысли, что где-то есть большой дядя Хольгер Датчанин, который в случае чего придет и всем накостыляет. Даже если он сказочный и костылять все равно придется самому. Потому что когда ты не один, то уже не боишься.
Маленький Тук
Дания: Кёге – Престё – Вордингборг – Корсёр – Роскилле – Сорё
Когда читаешь детское издание «Путешествия Нильса с дикими гусями» Сельмы Лагерлёф, не отпускает ощущение, что что-то не так. Как будто познавательная часть книги изначально была больше, но потом ее обрезали, и теперь то там, то тут аукаются фантомные смыслы. Ощущение не обманывает: если начать раскапывать, то выясняется, что «Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции» задумывалось в первую очередь как учебник географии для младших классов и уже потом как сказка; полный текст «Нильса» в русском переводе занимает, на секундочку, семьсот с лишним страниц. Естественно, большинству детей такая книга показалась бы «Улиссом» Джойса, так что впоследствии ее адаптировали, убрав почти всю «учебную» часть (а заодно и фамилию главного героя в заголовке) и сделав основной упор на «сказочную». Но осадочек, конечно, остался.
https://goo.gl/DPGg6Y
Отсканируйте QR-код, чтобы открыть электронную карту
Андерсеновский «Маленький Тук» вызывает аналогичное ощущение. Пропадает оно только после прочтения «Обрывка жемчужной нити», потому что тогда понимаешь, куда все делось. Обе эти сказки по отдельности выглядят какими-то недоделанными: первая часть «Обрывка жемчужной нити» содержательна, но слишком приземлена и оттого скучновата; «Маленький Тук» же, наоборот, фантастичен и потому кажется немного поверхностным. Не все, конечно, так просто, но мораль сей басни такова: эти сказки лучше всего воспринимаются в паре – хотя бы потому, что обе они посвящены Зеландии и хорошо друг друга дополняют с точки зрения топографии. В «Обрывке» речь идет о городах, «нанизанных» на железнодорожную ветку, пересекающую остров с востока на запад, поэтому жемчужины зеландского юга остаются в стороне. «Маленький Тук» восстанавливает справедливость, присоединяя к копенгагенско-корсёрскому ожерелью несколько сверкающих подвесок, отчего оно превращается в форменное колье.
Разберем-ка его, пока мастер не видит.
Кёге: курицы и деревянные башмаки
Кёге (Køge)Илл. 1 с ходу производит впечатление одного из самых эмоционально теплых датских городов. Даже визуально там как будто тепло и жизнерадостно: домики в центре – почти тыквенного цвета, рыночная площадь бурлит, на Нёррегеде (Nørregade) плотный поток гуляющих, из щелей между домами и тротуаром растут ярко-красные маки. В каждой подворотне что-то происходит: где-то сидят в плетеных креслах с бокалами вина и слушают скрипку, где-то разливают местный портер и отплясывают рок-н-ролл. Даже городская скульптура хоть и странная, но оптимистичная: выходя с вокзала, первым делом натыкаешься на фонтан, в центре композиции которого сидящий по-турецки антропоморфный конь пытается не дать крылатой львице упорхнуть из его объятий. В общем, здесь с первой минуты настраиваешься на позитивный лад.
Илл. 1
Кёге
Это была курица, да еще из города Кёге!
– Я курица из Кёге! – И она сказала Туку, сколько в Кёге жителей, а потом рассказала про битву которая тут происходила, – это было даже лишнее:
Тук и без того знал об этом.
Андерсен вроде бы тоже представляет Кёге в положительном свете – дескать, вот и местная курица-всезнайка, и битва тут была какая-то историческая… Предложение про битву, правда, заканчивается странной оговоркой «это было даже лишнее», и сразу настораживаешься: уж больно похоже на очередной намек для посвященных. Начинаешь разбираться, и тут-то все и выясняется.
Взять, например, кёгскую курицу. Супруги Ганзен в комментариях к своему переводу «Маленького Тука» рассказывают, что у датчан выражение «показать курицу из Кёге» означает то же самое, что у нас «показать Москву», то есть, потянув за уши, приподнять от земли. (Так себе, кстати, развлечение – шансы умереть в процессе существенно выше, чем в известной поговорке про «увидеть Париж».) О происхождении идиомы Ганзены деликатно умалчивают (возможно, из педагогических соображений), а между тем история эта мрачноватая. Дело в том, что исторически у Западных городских ворот (Vesterport) Копенгагена, по внешнюю сторону оборонительного вала, стояли виселицы (Андерсен, кстати, упоминает их в другой своей сказке, «Альбоме крестного»). А поскольку от Копенгагена до Кёге всего-то километров тридцать и ничто не загораживает обзор, то про осужденных на смерть говорили, что, когда их вздернут, они увидят кёгских куриц[22]. Хорошенькая сказочка – а нам еще Максим Горький с его «пермяк солены уши» в школе ужасом казался!
Не очень весело дело обстоит и со вскользь упомянутой битвой. Андерсен неспроста увиливает от подробностей – так частенько делают, когда речь заходит о щекотливых исторических моментах. Вроде бы и историю знать надо, и в то же время кто старое помянет, тому глаз вон. Название этой битвы будто бы само просится в сказку Андерсена – в учебниках она фигурирует как «Битва деревянных башмаков». Звучит романтично, да? А вот как все было на самом деле.
22
Это также могли понимать не буквально: есть гипотеза, что «кёгскими курицами» тогда называли группу ветряных мельниц к северу от Кёге, которые своими вращающимися лопастями издалека напоминали хлопающих крыльями наседок.