Страница 17 из 24
Тем Осинский, изучавший экономику в Германии и Московском университете, не ограничился. Исходя из того, что «если бы схема (управления народным хозяйством. — Ю.Ж.) тов. Ленина и была правильной, она не может быть осуществлена до победы рабочих в решающих пунктах (странах. — Ю.Ж.) за границей», представил собственную. По его мнению — более реалистическую. Не согласился с Владимиром Ильичём в объяснении плохой работы административных структур — наркоматов и трестов. «Коренных причин, — утверждал Осинский, — по-моему, две. Первая — исключительное расстройство производительных сил страны в результате обеих войн, наша совершенно исключительная нищета. И вторая — нецелесообразное построение нашего аппарата в самой сердцевине, в центре». Иными словами, предложил реформировать не только ЦК И ЦКК, но и СНК, ЦИК.
Кроме того, продолжал Осинский, «надо также во многих случаях ставить инженеров непосредственно во главе целых заводов (в те годы предприятиями в обязательном порядке руководили только члены партии, не имевшие не только высшего, но и подчас даже среднего образования, так называемые красные директора. — Ю.Ж.), нагружая их всей полнотой ответственности». Но тут же оговорился «Одного нельзя: сделав это по всей линии, передать им решающее влияние в нашей промышленности в целом. Это было бы практически потерей руководящих позиций рабочей диктатуры в области экономики»{75}.
Сходный взгляд, но коснувшись лишь одного из затронутых Осинским вопросов, о реформировании ЦК, высказал Е.А. Преображенский. Выпускник юридического факультета Московского университета, председатель финансового комитета ЦК РКП — СНК РСФСР, член коллегии Наркомата финансов. «Необходима, — писал он, -организация (с финансовой подкомиссией), административно-советской, научно-просветительской, партийной{76}.
Единственным решительным противником Ленина оказался только Л.Б. Красин. Выпускник харьковского Технологического института, много лет проработавший в немецкой электротехнической фирме «Симменс», после революции последовательно занимавший должности члена президиума ВСНХ, Наркома промышленности и торговли, путей сообщения, внешней торговли. Он ничем не рисковал, ибо с 1921 года, оставаясь главой Внешторга, являлся ещё полпредом и торгпредом в Великобритании. Находился в почётной ссылке, как Коллонтай, Крестинский — такие же, как и он, еретики.
Только он отважился сформулировать главный вопрос: «В чём основная задача советской власти в ближайший период? Не может быть двух ответов — в восстановлении экономики страны; в увеличении производства; в том, чтобы заработали полным ходом каменноугольные копи и нефтяные скважины; в том, чтобы железные дороги и водный транспорт подняли свою работу хотя бы до довоенного уровня.., чтобы наши крестьяне вместо наших 30–35 пудов хлеба с десятины производили довоенные 55, если не 120–150 пудов как на много худших землях производит крестьянин Германии и Дании. Удастся нам поднять производство, мы сделаем советскую власть несокрушимой и внутри, и извне».
«Наша главная беда», продолжал Красин, что этого «мы не можем, не умеем… В этом — самое слабое, а вовсе не в том, что у нас нет достаточно хорошо построенного контролирующего аппарата… Контроль есть вспомогательная функция… По мере того, как производство совершенствуется, контроль становится всё менее и менее нужным». И призвал:
«Максимум производства и минимум контроля — вот цель, к которой мы должны стремиться». А три недели спустя, отвечая своему оппоненту Мартынову, уточнил: «Если мы окажемся банкротами в области производства, кредита и внешней торговли, никакая инспекция и никакой рабкрин или ГПУ нам не помогут. Крестьянство рано или поздно нас дезавуирует или весь наш аппарат будет засосан тиной НЭПа, а гибель крупной промышленности превратит Россию в чисто крестьянскую страну, в которой власть может остаться советской только по имени»{77}.
Тем самым определились два основных предложения о задачах на ближайший год, до следующего съезда: либо административные реформы по Ленину или Осинскому, либо подъём экономики. Подъём и промышленности, и сельского хозяйства без шаманских заклинаний о смычке. Однако следующий участник дискуссии, Бухарин, как до него Зиновьев, постарался отвлечь всеобщее внимание от необходимости сделать именно такой выбор. Постарался представить как главную опасность группу «Рабочая правда», существовавшую лишь в виде своего подпольного «Обращения», появившегося к тому же чуть ли не год назад.
«Что изменилось», — вопрошало «Обращение», — после Октября «в положении рабочего класса? Рабочий класс дезорганизован, в умах рабочих царит путаница — в стране ли диктатуры пролетариата, как неустанно повторяет устно и письменно коммунистическая партия, или в стране произвола и эксплуатации, в чём убеждает их на каждом шагу жизнь. Рабочий класс влачит жалкое существование, в то время как новая буржуазия, т.е. ответственные работники, директоры заводов, руководители трестов, председатели исполкомов (не правда ли, перечень весьма напоминает то, что видный югославский коммунист-оппозиционер Милован Джилас назвал в середине 40-х годов «новым классом» СССР. — Ю.Ж.) и нэпманы, роскошествуют и восстанавливают в нашей памяти картину жизни буржуазии всех времён».
Дало «Обращение» и ещё более неприятную характеристику руководства. «Коммунистическая партия, — утверждало оно, — партия рабочего класса, становясь правящей партией, партией организаторов и руководителей государственного аппарата и хозяйственной жизни на капиталистических началах, при общей отсталости и неорганизованности рабочего класса всё бесповоротнее теряет связь и общность с пролетариатом. Советская, партийная и профессиональная (профсоюзная. — Ю.Ж.) бюрократия и организаторы государственного капитализма находятся в материальных условиях, резко отличных от условий существования рабочего класса».
Те, кто писал «Обращение», не собирались спорить с кем-либо из руководителей РКП. Они просто предлагали создать совершенно новую партию — Российскую рабочую{78}.
Подчёркнутое внимание к материальному положению пролетариата страны, уделённое «Обращением», позволило Бухарину для начала обозвать его авторов «меньшевиствующими и хныкающими дезертирами пролетарской революции». Только затем кандидат в члены ПБ перешёл к тому, что и являлось камнем преткновения практически для всех. Повторил слова Троцкого, утверждавшего: НЗП, мол, лучшая экономическая система по сравнению с военным коммунизмом. Но тут же добавил: «Мы видим все опасности и, трезво учитывая положение, уверенно и осторожно ведём рабочий класс, а за ним и крестьянство, по дорожкам и извилистым тропинкам к победе над новой буржуазией».
Ведя полемику с теми, кто не мог ему ответить, Бухарин постарался, как мог, защитить тех, кого в обоих подпольных документах характеризовали как полностью оторвавшихся от пролетариата, обуржуазившихся бюрократов. «Наши товарищи, — писал Бухарин, — переутомлённые, работающие по восемнадцать часов в сутки исполкомщики, ответственные работники отнюдь не “новая буржуазия”».
Наконец, затронул он и самый болезненный вопрос. Ту проблему, которая крылась за любыми предложениями о политических реформах, будь по Ленину, Осинскому или Красину. Оправдывал монополию РКП на власть тем, что в ней «партия видит гарантию существования пролетарской диктатуры». Ну, а «сохранение и упрочение партийного руководства над советским аппаратом» служит надёжным препятствием разлагающему влиянию НЭПа{79}.
Подвели своеобразный, односторонний итог предсъездовской дискуссии Зиновьев, Каменев и Троцкий. Первый — дважды. Сначала второй частью своей статьи «Наши задачи», опубликованной ещё 5 марта, задолго до того, как начали высказываться желающие. В императивном тоне вещал: «Партия не может и не хочет заменить государственные и хозяйственные органы. Она придаёт величайшее значение строгому разделению труда». И тут же, пренебрегая элементарной логикой, опроверг себя. «Но руководить, — указал Зиновьев, — государственными и хозяйственными органами она должна во что бы то ни стало».