Страница 25 из 50
– Мы должны! Нет, мы просто обязаны, – вальяжно развалясь на кухонном
стуле, декламировал он, – не пройти мимо, я не убоюсь этого слова,
политического события мирового порядка.
Вскоре Саша уже вертел телефонный диск и обзванивал знакомых и
малознакомых ему людей.
– Вы знаете? – торжественно начинал Копыт. – Вчера в «цитадели», то есть в Нью-
Йорке убили Джона Леннона.
Затем следовала паузу и пафосная тирада.
– На мой взгляд, 8 декабря в городе «желтого дьявола» застрелили не просто Д.
Леннона, там расстреляли эпоху!
Это было серьезно и могло закончиться грандиозной пьянкой с
приключением.
Вечером 9 декабря на бывшей Большой дворянской, где расположились
рекламно – художественные мастерские, было шумно. Мольберты, макеты и
столы были сдвинуты… У входных дверей в духе времени алел плакат: «Леннон
и теперь живее всех живых!».
В дальнем углу голосом Джона пела “Яуза”. У окна Леннон пел из
магнитофона «Маяк».
Слово взял студент – философ Михаил Изаксон. Жизнеописание Джона
Леннона от Миши Изаксона изобиловало весьма сомнительными событиями и
фактами, рождавшимися, видимо, в Мишиной голове по ходу его цветастой
речи. Много лет спустя я присутствовал на одной экскурсионной прогулке,
которую вел бывший студент-философ. География и история места, о котором
говорил Миша, были насыщены такими же проблематичными фактами и
именами, как и изложенная им в тот вечер биография Джона Леннона. Изаксона
перебил Копытов.
– Мишель, – сказал он, – мне кажется дело не в биографии, а в том, что вчера в
Нью-Йорке расстреляли эпоху.
– Мы уже слушали это по телефону. Не перебивай, – завозмущались
собравшиеся. Но Копытова было уже не унять. Возвысив голос до
патетической надрывности, он говорил об эпохе, о потерянном поколении и о
пепелище великой культуры, проводя между делом параллели между бунтарем
Джоном Ленноном и «босяками» русской поэзии С. Есениным и В. Высоцким.
Публика оживилась, и вскоре разделилась на два лагеря. У «Яузы» собрались
поклонники Джона Леннона – С. Есенина, у «Маяка» Леннона – В. Высоцкого.
«Яуза», пила сухое «Ркацители» с «Жигулевским» и слушала «Imagine».
«Маяк» усугублялся «Румынским крепленным», баловался травкой и внимал
«Revolution – 9». Между магнитофонами ходил полный кавалер орденов славы
хмельной сторож Кузьмич.
– Все «хлапцы» хорошие, – говорил Кузьмич, и, выпивая очередной стакан,
отправлял отяжелевших от вина и травы поклонников Леннона-Есенина и
Леннона-Высоцкого в подвал, где одуревшие «хлапцы» мылись под душем.
– Слышишь, «хлапцы», не забудьте затушить бойлер… – увещевал моющихся, засыпающий Кузьмич.
За полночь, когда уже иссяк винный фонтан и дружный храп сменил
обессилевшие магнитофоны, мастерскую сотряс мощный взрыв. Вздыбились
бетонные перекрытия, и в образовавшемся проеме обозначились
развороченные контуры жарко клубящегося бойлера. Над ним, траурно
склоняясь, висел транспарант с сохранившейся надписью «…живее всех
живых». Пахло общественной парилкой и дымом вспыхнувших
электропроводов. Среди всего этого бедлама бегал протрезвевший сторож
Кузьмич.
– Суки! Ну, суки, я же просил, затушите бойлер! – причитал над разверзшейся
бездной сторож.
Просыпающийся народ глазел на развороченный бетон и недоуменно
спрашивал у сторожа.: – А че это, Кузьмич?
– Че-че, болт через плечо. Во че! – возмущался сторож.
– А конкретней? – спрашивали пробудившиеся.
– Конкретней. Срок это! Как пить дать, живой срок, – сказал сторож, и,
обреченно махнув рукой, пошел к телефону.
При всей экспрессивности своей речи старик был прав в одном. Это был
действительно готовый срок с формулировкой «порча социалистической
собственности». «Как минимум пятачок» – подумал я, и, натыкаясь на торчащие
из пола швеллера и каркасы, пробрался к входной двери. После комнатной вони
и пыли стало легче дышать. Мороз отрезвил и придал силы. Сейчас они были
нужны, как никогда. У ближайшего поворота уже заходился визгом ментовский
воронок…
Невоплощенная мечта
Лет х-надцати отроду водоворотом судьбы и цепью случайных связей и
обстоятельств был я втянут в лихорадку модной в ту пору рок-струи. Что такое
рок-струя? В бытность моей молодости кое-кто называл это вялотекущей
шизофренией. Другие же – формой социального протеста. Хотя я думаю, что
обе стороны правы, ибо границы между этими понятиями размыты настолько,
что трудно разобрать, где кончается одно и начинается другое. Я приведу
читателю несколько примеров из тогдашней своей жизни, и пусть уж он сам
сделает соответствующие выводы из нижесказанного.
1. Когда подавляющая масса населения моего города грезила польскими
пиджаками и элегантными австрийскими сапогами, я мечтал о холщовой
косоворотке и старорежимных штиблетах с гамашами.
2. Вместо того, чтобы выражаться нормальными в ту пору выражениями типа
«экономика должна быть экономной» и «сиськи-масиськие сраные «, я
изъяснялся словами: кочумай, лабай, бухай и пугал фразой «чувак, вы
конченый лох и не сечете в кладке» (Парень ты не знаешь аккордов)
учительницу русского языка.
3. В период усиления борьбы с алкоголизмом я предпочел борьбе крепленые
вина «Агдам», «Лучистое» и, как следствие, стал попадать в милицейский
отдел, страшно мешая этим родительской карьере.
4. В эпоху всесоюзного шлягера «увезу тебя я в тундру» я пел выразительную
рок– композицию «Дом восходящего солнца», аккомпанируя себе при этом на
электрогитаре. Хотя, правды для надо отметить, что в те далекие уже дни на
гитарах играли практически все, даже те, кто смутно отличал гитару от
барабана.
– А че, в натуре, гитара тоже ударный инструмент! – говорили они, неся её с
собой на очередную межрайоновскую разборку.
Разбив вдрызг подушечки своих юношеских пальцев и одолев
незамысловатую тройку аккордов: тоника, доминанта, субдоминанта плюс рок-
квадрат, я оказался в составе рок– группы с довольно оригинальным названием
– «Лажовики». Не берусь категорично утверждать: с моим ли приходом это
было связано или с правильно выбранным названием, но только группа та стала
необычайно прогрессировать и набирать обороты. Школьные вечера сменялись
свадьбами, свадьбы – днями рождения «прогрессивных» райкомовских
работников. Вскоре этого становится мало! И «лажисты» решают выпустить
собственную сольную пластинку.
Но как? Ведь для большинства участников группы, запись диска
представляется приблизительно таким же чудом, как и полет на Луну. Правда, в
воздухе витают слухи о подпольных самиздатовских студиях, но связь с ними
угрожает отстранением от райкомовских вечеринок и, хуже того, может
обернуться полным запретом на творчество.
Несколько вечеров в дворовой беседке кипят яростные споры.
– Чуваки, не порите лажи, – горячится басист группы Костя Смычков, – мы
имеем в кармане неплохой парнас. Зачем рисковать? И потом, это же не
патриотично – (Костя – патриот, мечтающий придать року русское лицо).
– «Атец», не гони туфты, – перебивает его флейтист Гриша Золотов – пластинка
верняк не к парнусу, а «Парнасу» Надо рискнуть. Хватит дрожать перед этими
толстожопыми коммуняками. (Гриша – яростный борец с режимом).
Молчим: я, лидер-гитара, плюс вокал и клавишник, плюс аранжировщик -
Саша Коган. Я – из шкурных интересов жить в столице (ибо отцу светит
столичное повышение). С. Коган – опасаясь, что в случае провала всех