Страница 19 из 50
– Да вы что, – стал отбиваться я от подарка, – это же самый ценный экспонат
вашей экспозиции! Нет, нет и нет. Я не возьму…
– Согласен – сам ценный, но и вы ведь не просто так себе. Может, вы и впрямь
обо мне рассказ напишете?! Так что считайте это вашим гонораром. Берите,
берите…
Я вышел из квартиры. В ушах стреляло, в голове шумело, точно я проснулся
после капитальнейшей попойки. На улице я немедленно принялся искать
мусорный бак, или гарбичную кучу (на предмет выбросить в него «ценный
экспонат») но, не найдя ничего подходящего, сунул каскетку в карман и
отправился домой…
Прошло, наверное, месяцев шесть после моей встречи с Л.А. Чиком, как
по не терпящим отлагательства семейным делам, я вынужден был уехать из
страны. Больше месяца отсутствовал в городе. Вернулся. Заказал такси и
доехал до дома. Таксист вытащил чемоданы и услужливо распахнул входную
дверь, которую тотчас же перехватил мой сосед по дому (шумный,
неугомонный собиратель новостей) Сергей Сергеевич Гомонов.
«Наша ВВС» – называют его эмигранты.
– Бог шельму метит! Не все скоту масленица! – не здороваясь, заговорил Сергей
Сергеевич. – В народе правду говорят, сколько веревочке ни виться, а конец
будет. И этому тоже конец пришел! И поделом!
– Кому конец? Какая ниточка? О ком вы говорите?
– О ком?! О Чике разумеется. Об этом ворюге! Об этом…
– А в чем дело? Что случилось!
– Случилось!? Случилось вот что. Аккурат после вашего отъезда пошел наш
Чик в дрековый магазин… ну в этот… как его? «вилидж» и поменял там свои
зимние ботинки на летние туфли. Ну, обменял и обменял, оно и понятно, будь
на улице лето, но ведь сейчас-то зима?! Выскользнул, он значится, из магазина
в этих пляжных сандалиях, а в тот день на дворе было что-то около тридцати в
минусе! Как вам?! Кроме того, заладилась, брат ты мой, натуральнейшая
метель! До дому же ему было идти ого-го! Оно и хорошую погоду с час
пеходралом, а уж в бурю так и более будет.
– Ну и? – поторопил я Сергей Сергеевича.
– Ну, и двухстороннее воспаление легких! – выпалило «Наше ВВС». – Теперь
вот лежит…
– Где лежит, – перебил я Гомонова, – в госпитале? В каком?
– Лежал в госпитале. Теперь лежит. – Сергей Сергеевич назвал городское
кладбище.
– Умееер? Каааак! Не моооожеееет быть! – безбожно заикаясь, заговорил я.
Сергей Сергеевич взбросил голову и указал пальцем в потолок:
– Почему не может? Еще как может! Сказано же в писании: не воруй!
– Да, причем тут писание!? Человек умер, а вы про писание! – укорил я Сергей
Сергеевича. – Вам, может быть, и не везет в жизни, что вы такой злой!
– Я не злой. Я справедливый, а писание как раз-то и причем! Не своровал бы,
так и не помер бы!
Я аргументированно возразил:
– Зачем ему, скажите на милость, воровать зимой летние туфли, да и еще
выхаживать в них!? Клептоманией он, возможно, и страдал, но идиотизмом -
нет! Тут что-то не так! Что-то не то… А какие на нем были туфли? -
поинтересовался я. – Плетеные сандалии? Такого коричневого цвета?
– А вы откуда знаете, – удивился Сергей Сергеевич, – вы же говорите, что только
с дороги?!
– Знаю, – уклончиво сообщил я, – я ж вам говорю, что в этом деле не все так
просто…
Леонид Александрович был человеком принципов!
Я подхватил свои баулы и направился к лифту.
– А я вам говорю, – кричал мне вслед С. С. Гомонов, – что все как в писании…
Дома, сбросив пальто, я включил компьютер и набрал в поисковой
программе фамилию гитариста, с которым Л.А. Чик некогда «обменялся»
обувью. День рождения его приходился на летний месяц, а вот первая
годовщина смерти выходила как раз на тот злополучный день, в который
заболел Л.А. Чик!
«Бедный, бедный Леонид Александрович! Ведь он, и впрямь, был человеком
принципов» – принялся рассуждать я. Как он тогда сказал… Традиция -
превыше всего! Отступишься в мелочах – потеряешь главное. Ах ты, Боже мой.
Подвижник! Сцепщик времен! Что же будет с его экспозицией!? Ах ты,
Боже…»
Я достал из холодильника бутылку «Столичной», налил рюмку и прочел
самопальную поминальную молитву…
Вскоре я узнал, что за неимением ни родных, ни близких, ни даже друзей
– вещи Леонида Александровича свезли на городскую свалку. Из всех
экспонатов его несостоявшегося музея осталась только бейсболка с черепом и
надписью под ним «Dream Baby Dream», которую я неизменно надеваю на день
рождения и день смерти Л.А. Чика.
Душитель
Из давно необитаемой квартиры, что находилась в старинном с высокими
потолками, толстыми стенами, мраморной лестницей и чугунными балконами
доме, доносились звуки рояля.
Доведись специалисту оказаться у двери этой странной квартиры, то ему сразу
бы стало ясно, что он имеете дело с выдающимся явлением. Мастером с резко
очерченной индивидуальность. Она выражалась и в репертуаре, и в
технических приемах, и в трактовке произведений. Бах и Бетховен, Шуман и
Рахманинов и сочинения салонного характера. Особенно изумительно звучал в
исполнении невидимого пианиста ноктюрн соль минор (соч. 15 № 3)
Фредерика Шопена.
Прежде в этой квартире жила преподаватель музыки и аккомпаниатор
Елена Александровна Львова. Но она уж лет пять, как умерла или лучше
сказать переместилась в мир звуков, созвучий, гармоний и т. д. и т. п., которые
она страх как обожала и о которых любила побеседовать со знакомыми и
малознакомыми людьми.
– Музыка, – говорила она, хватая собеседника за пуговицу, и говорила так
горячо и проникновенно, что к концу разговора маленький предмет гардероба
оставался в ее цепких музыкальных пальцах – это, может быть, самое верное
доказательство существования Бога….
Рай– это ничто иное, как музыкальный салон. Ад же представляет собой
какофонию антипатичных звучаний…
Все это, то есть о Боге, Рае, Аде и прочих философско-религиозных
категориях, Елена Александровна говорила, когда уже вышла на пенсию и, в
основном, сидела дома или, если случалась хорошая погода, – на лавочке в
скверике, а до этого, как и все была атеисткой и как все боролась с
формализмом в искусстве.
Не подумайте, что я осуждаю Елену Александровну. Упаси Бог! У меня, право,
не откроется рот, чтобы произнести в адрес этой изумительной дамы не только
осуждение, но даже и недоумение, а пальцы мои, вне зависимости от моих
убеждений, откажутся выбить на клавиатуре слово «анафема».
Без сомнения разумно поступала Елена Александровна. Кому охота лишаться
квартиры, да какой квартиры (час, не менее понадобился бы вам, чтобы ее всю
обойти, а уж на уборку так и дня не хватило бы, оттого квартиру убирали аж
две домработницы) в центре города, и сытного место в консерватории. Да и
муж Елены Александровны – Иван Алексеевич Львов крупный осанистый
человек и важный чин в городском департаменте, да в таком, что даже страшно
написать в каком – пресек бы подобные высказывания на корню.
После смерти Елены Александровны Иван Алексеевич (мужа Е.А. называла на
Вы) к тому времени тоже уже умерли, лучше сказать сгорели на работе,
квартира перешла в собственность их сына, какой– то большой (весь в отца!)
шишки из городского ведомства, но из какого точно – неизвестно.
«Ведомственная Шишка» в родительской квартире практически не появлялась,
по крайней мере, последних несколько лет никто из жителей его в доме не
встречал.
– Я так думаю, – сказал как-то таинственным голосом житель дома, доктор наук,
лауреат и прочая Анатолий Иванович Билько, – что это призрак Елены
Александровны играет на рояле!