В тихом омуте

Джанет позволила себе немного расслабиться, все равно стараясь держать Ниниана на расстоянии. Однако было так приятно находиться тут с ним!

— Нет. Я совсем не получаю такого удовольствия от беседы с Хьюго, потому что тяжело что-либо испытывать, когда стенографируешь.

— Ты хочешь сказать, что всю беседу записываешь в виде точек?

— Нет, точки — это азбука Морзе, а не стенография.

— Дорогуша, я не верю своим ушам. Стенография! Я думал, нет ничего хуже, чем дребезжащая пишущая машинка или преобразованная проверка правописания Бернарда Шоу! Я бы так не смог, точно!

Расстояние между ними стало уменьшаться. Джанет ничего не ответила.

Ниниан стукнул кулаком по подлокотнику кресла, в котором сидел.

— Ты совсем не спрашиваешь меня, как я работаю?

— Но я и так Все знаю: горы бумаги, книги, все валяется, и нужен кто-то, кому удастся все это держать хотя бы в сносном порядке.

— Я все это делаю сам, дорогая. Джанет, это тоже составляет часть твоей работы?

— Да.

— Наверное, ты очень добросовестно работаешь, и я совсем на тебя не сержусь. Я зол только на Хьюго, что он заставляет тебя работать практически без выходных, и все из-за этой дурацкой книги.

— Его книги совсем не дурацкие.

Расстояние между ними снова стало увеличиваться. Теперь она говорила очень холодно.

Ниниан яростно взлохматил себе волосы, затем, немного успокоившись, ответил:

— Ну хорошо! Так что же? Если ты работаешь над его гениальными произведениями, зачем тебе думать о моих жалких книжонках? Он создает бестселлеры, а у меня так никогда не получится. Значит, мне это и не нужно. И ты не бросишь свою работу, даже если весь мир покатится в тартарары!

Джанет спокойно на него смотрела. Мысль, что она смогла довести всегда владеющего собой Ниниана почти до бешенства, доставила ей странное удовлетворение.

— У меня хорошая работа.

— Да уж, прекрасная, поистине работа во имя любви! — Рука, которой Ниниан опирался о кресло, внезапно передвинулась и схватила Джанет за запястье.

— Так ли это?

— Что именно? Ниниан, ты с ума сошел. Ты делаешь мне больно!

— Это действительно работа во имя любви? Мне все равно, делаю я тебе больно или нет! Вы уже занимались любовью? И ты позволила ему себя целовать?

Джанет смотрела на его смуглую руку, сжимающую ее запястье, как наручник, и казалось, в этой руке не было ни плоти, ни крови, только сталь. Ну разве у Ниниана была причина вести себя так неразумно? Ее губы невольно задрожали, но Джанет сдержала улыбку. Гордый шотландский нрав взыграл в ней, и она холодно произнесла:

— Это не твое дело, чем мы с ним занимались.

Рука еще сильнее сжала ее запястье. Джанет не думала, что Ниниан может сделать ей так больно.

— С ним?

— Ты сломаешь мне руку!

Он зло хохотнул:

— Да, и положу тем самым конец твоему стенографированию!

Ниниан отпустил ее так же внезапно, как и схватил.

— Тебе не нужно меня злить. Каким-то образом тебе удалось лишить меня самообладания. Наверное, тебе нравится играть со мной в кошки-мышки?

— Я совсем этого не делала!

— Знаешь, тебе нужно быть очень осторожной со мной, иначе однажды ты зайдешь слишком далеко!

Ниниан глянул в сторону и увидел глаза Стеллы, которые смотрели на него. Было очевидно, что она только что проснулась.

— Ниниан, — слабеньким со сна голосом сказала девочка и окончательно проснулась, соскочила со своего коврика, разбросала подушки и прыгнула на него.

Глава десятая

Меесон подошла к детской и постучала в дверь, как только Стелла приготовилась лечь в кровать.

— Пожалуйста, мисс Джонстоун, мисс Форд приглашает вас выпить с ней кофе после ужина. Вечером она не спустится.

Это был поистине королевский приказ, и отказаться было просто невозможно.

Через полчаса Джанет спустилась вниз и почувствовала, как кто-то взял ее за локоть. Обернувшись, она увидела Ниниана.

— Сейчас нас представят. Наверное, ты понравилась Адрианне.

Джанет нахмурилась:

— А ты уже ее видел сегодня?

— О да, тут же, как пришел. Воспитанные гости обязаны сразу же нанести визит хозяйке дома, в котором собираются пробыть некоторое время.

— Ты что же, хочешь здесь остаться?

— Да где же мне еще находиться? Время от времени я здесь бываю, знаешь ли. У нас с Адрианной дружеские отношения, и, в конце концов, она мне приходится тетушкой, как утверждает наша дражайшая Эдна. Какое противное слово, даже Стелла им не пользуется!

Ужин был более оживленным, чем вчерашний, конечно же, благодаря присутствию Ниниана. Он занял место между Эдной и Джанет и направлял беседу в нужное русло. Джеффри разговорился, Эдна улыбалась, и вечер был бы поистине чудесным, если бы не Мэриел, которая, насупившись, смотрела на Ниниана. Она по-детски злилась на то, что ей не досталось места рядом с ним, что она не оказалась достаточно проворной, чтобы занять нужный стул, в отличие от Джанет, которая могла бы сесть на другую сторону стола — сидела же она там вчера. Мэриел вошла в столовую последней и не могла видеть, что Ниниан специально проводил Джанет к этому месту, отодвинул для нее стул и помог ей сесть.

Когда ужин стал подходить к концу, Мэриел внезапно обрела дар речи и стала предаваться воспоминаниям, постоянно подключая к этому Ниниана.

— Ты помнишь тот танец в Лэдбери? Было хорошо, правда? Помнишь, ты еще сказал, что я превосходно танцую? — она засмеялась. — Конечно, не сказать, что твой комплимент был очень оригинальным, поскольку этот танец прекрасно танцуют большинство англичанок — и молодых, и не очень. Но в их движениях редко присутствует такое же изящество. Знаешь, я бы пошла учиться танцевать профессионально, если бы Адрианна отдала меня туда в юности, — заниматься танцами нужно начинать еще в детские годы. Но, конечно, она всегда была полностью занята только собой. А теперь уже слишком поздно.

Ее глаза томно смотрели на Ниниана, а голос то понижался, чтобы придать оттенок трагичности, то повышался.

Ниниан очень ловко выпутался из этой ситуации.

— Знаешь, тебе бы очень быстро надоело заниматься по семь или восемь часов в день. Это очень трудоемкая работа, надо сказать. — Затем, практически не делая паузы, он обратился к Джеффри: — Ты встречал ту русскую девушку, когда все закончилось? На мой взгляд, она очень хорошенькая.

Когда все вышли из столовой, Ниниан громко объявил:

— Мы с Джанет должны покинуть вас. Мы идем пить кофе с Адрианной.

— Ты говоришь, что она вас пригласила — вас обоих? — сердито спросила Мэриел.

— Да, обоих.

— Никогда не думала, что ей захочется разговаривать с незнакомыми людьми.

— Не думала? Но тогда ты о многом не думаешь, правда?

Мэриел сквозь зубы ответила:

— А что толку? Ничего ведь не изменится. — Ее глаза внезапно сверкнули.

Джанет отвернулась, пробормотала извинение, которое предназначалось Эдне, и повернулась к лестнице. Она сделала не более шести шагов, когда ее нагнал Ниниан. Джанет подождала, когда холл опустеет, а затем заметила:

— Она не живет, а играет на сцене. Как в театре. Тебе не нужно дразнить ее.

— Сейчас она не играла, — Ниниан искоса взглянул на Джанет. Она шла, гордо подняв голову, и смотрела не на него, а впереди себя.

— Ты хочешь заставить меня поверить в то, что не заигрывал с ней?

Он тихонько засмеялся:

— Я не знаю, во что ты хочешь верить, но иногда я заигрывал с ней, это правда. Ты же сама говоришь, что ей нужна сцена, и не имеет значения, где эта сцена — в доме или в театре. Но Мэриел мне ужасно надоела, она так экспрессивна! Честно, она пугает меня! Лучше бы я пофлиртовал с атомной бомбой!

Джанет поучающе сказала:

— А почему ее не заставляют работать в этом доме? Неудивительно, что она себя так ведет.

Ниниан смеялся уже во все горло.

— Ох, постарайся не говорить об этом при ней, а то она действительно закатит тебе сцену.