Страница 42 из 129
Подъем "трубили", а чаще – били молотом по подвешенному рельсу в шесть часов утра. На туалет, прием пищи и сбор отводились два часа. В восемь часов – развод. В это время вохровский конвой пофамильно принимал из "отстойника" каждого заключенного под свою охрану и побригадно вел (вез) на объект работы – в производственную зону. Это могли быть лесосека, шпалолесозавод, мастерские, лесобиржа и т.д. В восемнадцать часов – съем с работы, сбор на КПП (контрольно-пропускном пункте), проверка наличия заключенных и конвоирование их в жилую "зону". Затем – туалет, ужин и свободное время. В 23 часа – отбой ко сну. Наибольшую часть времени заключенные проводили на работе. Там же они обедали. Если сюда добавить просмотр кинофильмов, концерты художественной самодеятельности, организуемые культчастью (КВЧ), то окажется, что условий для свободного времяпрепровождения у заключенного нет. Через каждые десять дней – баня. Там заключенный сдавал свое грязное нижнее белье, а также курточку и брюки и получал от банщика чистые носильные принадлежности. Естественно, такой порядок мог и нарушаться – все зависело от руководства лагпункта.
Фактически заключенный в своем личном распоряжении имел: спальное место с постельным бельем, зубную щетку, пасту (порошок), мыло, полотенце и книги, не запрещенные для чтения в "зоне". Жизнь лагерника регламентировалась по часам и минутам. Он, как раб, должен трудиться там, куда его направит администрация лагпункта, делать то, что ему велят. Желание заключенного редко учитывалось при определении профиля его работы.
Если лагерник нарушал режим содержания (играл в карты, появлялся в "зоне" после отбоя, переходил из одного барака в другой, отказывался от работы и т.п.), то к нему применялись меры административного воздействия (от предупреждения, выговора, лишения права переписки, свиданий, получения посылок и передач до водворения в штрафной изолятор – с выводом либо без вывода на работу). К чему только ни прибегали отдельные тунеядцы, чтобы не идти на работу: одни натирали солью в подмышках, чтобы поднять температуру тела и получить в медсанчасти освобождение от труда; другие (так называемые "мастырщики") делали искусственные флегмоны; третьи ("глотатали шпаг") заглатывали различные предметы – ложки, зубные щетки, "якоря" и т.д.; четвертые ("членовредители") рубили себе пальцы, руки, наносили другие травмы и увечья… Тех, кто заглотил какой-либо предмет или совершил членовредительство (самокалечение), увозили на 16-й ОЛП – в центральную больницу для заключенных, где им делали операции по извлечению проглоченных предметов и проводили курс лечения. Все это время "пациенты", разумеется, не работали – "кантовались", по лагерному выражению.
Чтобы как-то предупредить такого рода явления, лагадминистрация водворяла "членовредителей" и "мастырщиков" (после их излечения) в штрафной изолятор. Нередко "членовредители" привлекались и к уголовной ответственности (по статье 58-14 УК – "за саботаж"). К ним ("саботажникам") приравнивались и тоже привлекались к уголовной ответственности отказчики от работы.
Оплата труда лагерников производилась по специальной сетке (тарифу) и по расценкам, которые были значительно ниже нормативов для вольнонаемных работников. Из заработка заключенного производились удержания за питание и вещдовольствие. Многие обязаны были платить по исполнительным листам: алименты, возмещение материального ущерба и т.п. И получалось так, что после произведенных удержаний у этой категории заключенных не оставалось денег на самое необходимое: курево, туалетные и письменные принадлежности, не говоря уже о приобретении продуктов питания…"
А вот как "воспринимал" течение своего рабочего дня на лесоповале рядовой лагерник:
"Промзона" – это квартал леса размером "километр на километр", огражденный от остальной тайги просеками шириной до 50 метров. Летом в пределах отчетливой видимости по периметру стоят вышки с часовыми (обычно "чучмеками" – узбеками, туркменами и т.п.), а зимой по просеке вокруг "зоны" прокладывается лыжня, по которой регулярно (через 15-25 минут) проходит наряд из 2-3-х охранников, обследующих "запретку" на предмет ее нарушения. При запуске в "зону" всех заключенных пересчитывают, как и при выходе из нее. Работают "от темна до темна". В обед – один час на прием баланды, которая в лесу варилась более "темная" (появлялись крупинки перловки, ячки, пшена). С наступлением темноты – "съем". Все бригадники волокутся к выходу на вахту. Пяти-десятиразовый пересчет наличия заключенных. "Пошел!", "ложись!", "стой!" – мат и все остальное "по заказу"… Главным исполнителем этого издевательства был начальник конвоя старший сержант Коростелев. Видел я "держиморд", но ничего подобного этому не встречал. Упорно говорили, что он – фронтовик, лишившийся детородного органа в результате ранения. Поэтому, видимо, его ярость выливалась на крепких, рослых мужчин из числа заключенных.
Дни зимы и весна прошли в непрерывной работе. Выходных не было. "Прогуляли несколько дней из-за морозов (было минус 40 градусов) – отрабатывайте!" Жизнь совсем потеряла свой смысл: поспал – и снова туда же, в лес. Приближалась весна. Погода стала еще более противной – сырость, дожди, слякоть… За ночь рабочая "спецуха" не успевала высохнуть в сушилках, и работяги не вылезали из полумокрой одежды…"
Да, о сухом воздухе в Вятлаге можно было лишь мечтать: кругом – сплошные болота, а от них – постоянный влажный смрад и до костей пронизывающая холодная сырость. "Болотный дьявол" при жизни лишал лагерника здоровья и сил, но и после смерти не давал покоя его праху: весной и дождливым летом бездонная жижа, вспучиваясь, изрыгала на поверхность все из своего "нутра", а зимой полутораметровая мерзлота не давала вырыть могилу достаточной глубины, чтобы по-людски захоронить покойников… Воистину – "места, отринутые Богом, смердящие угодья Сатаны…"
Серьезнейшее дело (порой – вопрос жизни и смерти) для заключенного – обувь. Вот что вспоминают на сей счет очевидцы:
"Вятлаг до 1954 года носил так называемые ЧТЗ (что-то наподобие лаптей, низом для которых служили обрезки от покрышек автошин). Ни о какой "сухости ног", ни о тепле, разумеется, не могло быть и речи. Да и какая "сухость", если кругом – болото, болото, болото… Оно вогнало в могилу огромное число строителей "светлого будущего". Основная масса мучеников 30-50-х годов костедробительной системы НКВД-МГБ-МВД ушла из жизни до 60-х лет. Поэтому нет воспоминаний – некому вспоминать! Ноги, годами "согреваемые" в ЧТЗ, отказывали в ходьбе, за единственным, разве что, исключением – в могилу…
"Сменкой" ЧТЗ стали в войну и после нее бурки – стеганные "обувки" в виде валенок. Но это – не валенки: низ этой "обуви" требовал жесткой подшивки, так как любой острый сучок мог пробить обычную подошву насквозь – отсюда ранения ног и, как следствие, обвинения заключенным в "членовредительстве", новые сроки вплоть до расстрелов (а сколько расстреляли?!). Обстоятельства с ношением бурок заставили "изобрести" вулканизацию подошв под бурки и валенки, поступавшие после войны как "б/у" (бывшие в употреблении) со складов Минобороны. Под эти "б/у" приваривали резиновые подошвы фабрично-заводского изготовления и получали так называемые "вулканы". Носил я и то и другое, то есть и бурки и "вулканы". Только к зиме 1953-1954 годов стали выдавать валенки новые – солдатские. Ботинки из кирзы и такие же сапоги шились для Вятлага тут же, в собственных мастерских…"
Еще одна "бытовая" грань жизни лагеря – это постоянная борьба с "носителями антисанитарии": вшами, клопами, тараканами, мышами, крысами и прочей "зоонечистью". Свидетельство очевидца: