Плавни

Тимка жадно слушал скупые слова отца. Перед его мокрыми от слез глазами бегала страшная картина кавалерийской рубки… и окровавленное тело брата, в пыли, под ногами у лошадей.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

1

Андрей поудобнее устроился в седле и закрыл глаза. Его конь уверенно ступал по мягкой проселочной дороге, изредка отмахиваясь хвостом от надоедливых мух. Конные сотни Каневского и Староминского гарнизонов растянулись далеко за ним. Жаркий день клонил ко сну, хотелось пить, хотелось слезть с лошади и повалиться в тень. Даже неугомонный Степка Пустобрех дремал на передке гарнизонной кухни. Сотни, высадившихся на станции Каневской, шли походным порядком к Бриньковской дамбе.

Остатки отряда полковника Дрофы и штаб генерала Алгина бежали в плавни, что дало Андрею возможность оставить охрану станицы на комсомольско–партийную роту и полусотню с Бабичем во главе. Конные же сотни обоих гарнизонов он поспешил перебросить к Бриньковским плавням, куда из Ростова подошла Уральская кавбригада.

До дамбы осталось всего несколько верст, и к частым орудийным выстрелам, слышным еще на станции, явственно примешалась дробь пулеметных очередей. «Идет бой за станицу Бриньковскую между бригадой и группой десанта», — подумал Андрей и обернулся в седле:

— По–о–ово-о-од!

Казаки подтянулись, выпрямились в седлах и тверже взяли повода. Лошади пошли крупной рысью. Степка Пустобрех, заснувший на козлах, качнулся вперед, открыл глаза и, обращаясь к мышастому коньку, везшему походную кухню, укоризненно проговорил:

— И кто тебя подгоняет, хотел бы я знать?

Через час отряд подошел к балке, за которой начиналась дамба. Впереди тихо плескались волны Бейсугского лимана и расстилалась необъятная ширь зеленеющих плавней.

Когда отряд обогнул балку, Андрей выслал вперед разведку. Половину дамбы проехали спокойно. Потом в камышах справа и слева от дамбы стали попадаться трупы лошадей и красноармейцев. Чем дальше, тем больше. И там, где кончались плавни, они стали встречаться уже прямо на пути отряда. Пришлось передним спешиться и оттаскивать их в сторону.

Показалась Бриньковская. На самом краю станицы горела чья–то хата. Недалеко от хаты молодайка причитала в голос над трупом мужа, а у ее подола испуганно жались трое малышей.

Отряд перешел на галоп, и вскоре перед ним открылось поле сражения. Влево от станицы конные эскадроны бригады то бросались в атаку, то откатывались назад, ведя упорный бой с окопавшейся в степи пехотой врангелевцев. А в это время — видел Андрей — конная группа десанта обходила бригаду со стороны станицы с явным намерением ударить неожиданно с тыла.

Андрей быстро принял решение.

— Снять чехол со знамени! Шашки вон! В атаку марш, ма–а–а-арш! — он дал коню повод и, выхватив саблю, помчался навстречу белой коннице.

Силы были неравные, но противник не ожидал удара. По стремительности атаки и черкескам всадников белые решили, что это не красноармейцы кавбригады, и, не приняв боя, повернули назад, стараясь укрыться за пулеметами и пушками своей пехоты.

Андрей решил не гнаться за конницей, а атаковать пехоту. Он вывел свои сотни в степь, развернулся и лавой обрушился на левый фланг белых.

— Командир конной Уральской бригады Орлов.

Андрей в упор посмотрел на комбрига, на его продолговатое бритое лицо, светло–серые глаза навыкате и закрученные кверху, длинные рыжие усы. Потом приложил пальцы к папахе и сухо проговорил:

— Председатель комиссии по борьбе с бандитизмом комбриг Семенной. — И подумал: «Офицер… И видать, не в малых чинах». Орлов протянул руку.

— Как же, слышал про вас, комбриг. Слышал. Очень благодарен за помощь, чрезвычайно благодарен. — И, помолчав, добавил: — знаете ли, очень тяжело было пробиться через дамбу.

— Видел… — нахмурился Андрей.

— Вы, кажется, не одобряете занятия мною станицы?

— Я никогда не одобрял бесцельной потери людей.

— Война, товарищ комбриг, жестокое дело.

— Я вот уже пятый год воюю…

— Значит, вы должны понять меня. Надо было сразу же сломить сопротивление неприятеля, отнять у него надежду на победу.

«Может, он и прав, черт его знает, — подумал Андрей. — Какое, собственно, основание у меня его подозревать?» И он более любезно проговорил:

— Вот что, ваших убитых надо похоронить. Я тут хорошее место наглядел для братских могил. Твой комиссар речь скажет…

— Убит комиссар, да и все полковые — тоже… Безотчетное чувство неприязни и недоверия к Орлову

снова овладело Андреем.

— Это когда вы пехоту в лоб брали?

— Ну да. Я и сам впереди был.

Андрей не нашелся, что ответить, и они замолчали, поехав рядом.

По дороге к станице Андрей заметил около своего отряда Капусту, простился с комбригом и подъехал к нему.

— Ты почему отряд из балки увел?

— Так ведь бригада пришла, Андрей Григорьевич.

— Сколько у тебя убитых?

— Мы следом за ними шли, — у нас только двое раненых.

— Завтра утром займете балку.

— Так ведь…

— Без никаких «так». К красноармейцам присматривался?

— Хорошие хлопцы, да все больше молодежь, неуки. Еле в седлах сидят, а все же молодцы. Вот командир ихний…

— Ну что, говори!

— Да вроде мне показалось, что он своих хлопцев на пулеметы ведет…

— Дуром, говоришь? А сам–то он как цел остался?

— Э, Андрей Григорьевич, меня не обманешь. Он–то на дамбе впереди не был, а сейчас вот, как в атаку они бросились, на фланг отскочил.

— Что же ты думаешь?

— Никаких думок у меня нет, — ворчливо ответил Капуста и заговорил об отряде.

Сколько Андрей ни старался завести опять разговор о комбриге, Капуста явно уклонялся, отделываясь ничего не значащими фразами.

Хоронили убитых под вечер. Местные жители свозили трупы на подводах и помогали красноармейцам и казакам укладывать их в две длинные братские могилы.

Когда солнце село и с моря подул освежающий ветер, раздались прощальные залпы, и мимо свежих могил в суровом молчании, с шашками наголо, прошли эскадроны бригады и конные сотни гарнизона.

Утром Андрей был разбужен орудийной стрельбой: было ясно, что стреляли по станице. Он вскочил с кровати.

На широкой станичной улице начали строиться конные сотни. Играли горнисты, мчались на сборный пункт красноармейцы бригады. Андрею подвели лошадь. Он уже взялся за холку, чтобы вскочить в седло, когда к нему подъехал красноармеец.

— Кто тут командир?

— А тебе чего нужно?

— Приказ от командира бригады. — И он подал Андрею клочок бумаги, на котором карандашом было написано:

«Командиру сводного отряда Семенному.

К противнику подошло подкрепление. Отхожу через дамбу на Каневскую. Приказываю идти следом за бригадой.

18. VIII—20 г. Комбриг О р л о в».

У Андрея дернулась кверху левая бровь. Он отпустил красноармейца и поспешно достал из полевой сумки блокнот и карандаш. Через несколько минут трое казаков, объехав станицу, мчались к дамбе. В тот же день телеграфист станицы Каневской отстукал в Ростов спешную телеграмму:

«Председателю Юго — Восточного Бюро ЦК РКП (б).

Уральская бригада сегодня утром покинула фронт у станицы Бриньковской тчк Решил сдерживать белых своими силами тчк Жду помощи тчк Семенной».

Вступив на дамбу и увидев, что Семенной не собирается за ним следовать, комбриг прислал Андрею новую записку:

«Приказываю немедленно отступать. Вашу задержку буду рассматривать как попытку перейти на сторону противника. Комбриг Орлов».

Андрей молча протянул записку Остапу Капусте. Тот, прочтя ее, выругался так затейливо, что стоявшие поблизости ординарцы заулыбались.

Семенной взглянул на сотни, ожидающие команды.

— Дядя Остап, ежели мы за станицей окопаемся, то они нас все равно пушками вышибут.

— Это так… — мрачно согласился Капуста.

— Пока они не очухались, бери сотню и обходи ихнюю батарею — она, проклятая, тут недалеко устроилась. А я им на фланге буду голову морочить…