Плавни

— Сухенко не поведет бригаду в Павловскую, — проговорил Андрей. — Бригаду надо разоружить по частям, арестовать же штаб можно здесь.

— Посмотрим. Доложу бюро, пусть решают. — Комиссар поднялся. — Ну, прощайте, товарищи. Связь держите с комиссаром Черноморского полка, он в курсе дела. Ну, я пошел. — На пороге он задержался и, пожимая руку Андрею, тихо проговорил: — Держи, Семенной, свой гарнизон наготове. Проверь сам или поручи Хмелю проверить гарнизон в Каневской. Остерегайся Сухенко.

4

— У крыльца ревкома Андрея поджидал новый командир сотни, Остап Капуста. Андрей провел его к себе в кабинет.

— Обедал?

— Уже, Андрей Григорьевич. В гарнизоне… добре кормят.

— Список пулеметчиков и ездовых представь Хмелю. Скажи, когда я тебя командиром сотни назначил?

— В понидилок…

— А сегодня четверг. Почему до сих пор оборванцем ходишь? Обмундирование не получил?

— Получил. Да все николи, Андрей Григорьевич… то то, то се… Треба вперед обмыться.

— Вшей завел?

— Есть трохи.

— Где уж трохи, должно, пригоршни три наберется?

Капуста виновато улыбнулся.

— Полковник Гринь в плавнях живет?

— Больше по хуторам.

— Сколько у него там?

— Всего коли б не полк.

— Сколько ж можно из плавней вытащить?

— Да оно як сказать…

— Ну, говори.

— Да человек пятьдесят.

— А остальные — куркули?

— Да ни… я цего не казав. Вот ежели бы ты в Каневскую приехал… за тобой пошли бы, — тебя знают, ты свой… казак. Чужим не верят, а офицеры, они хоть и собачьи души, а все же свои… казаки, вот и тянутся к ним.

Опять же хлиб забирать начали.

Андрей вспылил:

— По–твоему, мы у бедных забираем?! В России рабочие с голоду пухнут, а у куркулей по хуторам тысячи пудов пшеницы в амбарах преют. В Каневскую приеду, в этом ты прав… Что в плавнях говорят?

— Про тебя все… Да про твой гарнизон… Были ба–лачки, что большевики казаков на корню истребляют, чтобы и звания казацкого не осталось. Теперь же ты приехал, и вовсе хлопцы голову потеряли. Знаемо, — большевик, но ходишь в полной казацкой справе, а сотни свои ровно офицеров вырядил. К тому же, бачим, справедливости куда больше стало.

— А насчет земли как?

— Да земли в юрте больше на душу приходится, чем раньше, при Миколе–то.

— Иногородним–то наравне с казаками дали, а видишь — всем хватило.

— Да за землю разговоров нема, а вот новый слух

прошел… будто кто будет хлеб сеять, все равно заберут… Земля, мол, ваша, а хлеб наш… Ну, и сам бачишь: степь за станицей — волчья радость, к осени бурьяны в рост человека повырастают.

— Да… После таких разговоров одна дорога — в плавни… Читать не забыл?

Остап Капуста обиженно взглянул на Андрея.

— Сдается мне, Андрей Григорьевич, что колись сам

тебя грамоте учил…

— Ладно, не для обиды спросил. На, прочти, — и Андрей передал Капусте листовку, — тут и про вас, и про хлеб, и казачество сказано.

Капуста бережно, обеими руками взял листок и, отдалив его от глаз, стал читать.

Андрей отошел к окну. Прошло минут десять. Обернувшись, Андрей увидел, что Капуста в одной руке держит листовку, а другой утирает глаза.

— Ну?

— Да!.. Сурово, Андрей Григорьевич, написано… но

справедливо.

— Только так и могут писать и говорить большевики. Мы не обманываем, не виляем, мы с народом говорим начистоту. Нам нечего от него скрывать и нечего от него прятаться.

Андрей подошел к Капусте и сел напротив.

— Дядя Остап, надо, чтобы эти листовки прочитали

там… в плавнях. Десятка листовок тебе хватит?

— Маловато.

— Ладно, дам больше. Кто повезет?

— Сына пошлю старшего…

— Скажи ему, что в следующее воскресенье сам буду в Каневской и соберу на площади митинг, чтобы все, кто захочет, без боязни на митинг тот пришли.

— Не пустит их полковник, а тайком боязно: узнает,

перевстренет в степи с конной сотней, всех повырубает.

— Не перевстренет, я туда отряд вышлю с пулеметными тачанками… Ты свою сотню к этому времени закончишь формировать?

— Надо бы…

— Ну вот, ты и поедешь.

— Я?!

— Ну да, ты. Кстати, у тебя с полковником Гринем кое–какой разговор есть…

Капуста тяжело вздохнул:

— Племянницу он мою понасильничал, а отца ее — брательника моего зарубал.

— Это за что же?

— Из отряда ушел.

— Да? Так, значит, собирай к тому времени сотню, поедешь с моим конвоем. Тачанки дам.

5

Андрей сквозь сон слышал собачий лай, чей–то голос. Он даже пытался понять, о чем говорят, но не мог. Кто–то заглянул к нему в комнату и звонко рассмеялся. «Наталка!» — узнал Андрей и открыл глаза. Было уже совсем светло. За окнами бушевал сильный ветер. Он гнул деревья, обивал завязь в садах и подымал тучи пыли на улицах.

Андрей вскочил и стал поспешно одеваться. Войдя в кухню, увидел там Бабича и Семена Хмеля. Оба сидели за столом перед большой миской с варениками.

— Садись, Андрей, пока горячие.

— Здорово, хлопцы, сейчас… Умоюсь. Доброе утро, Наталка.

Андрей ушел во двор. Когда он опять появился в кухне, Хмель, захватив на вилку сразу три вареника, говорил Бабичу:

— За ужином у них было совещание, на котором они разругались.

Андрей подсел к столу и взял поданную ему Наталкой вилку.

— Вот что, Семен, сегодня же ты, как начальник гарнизона и военком станицы, вызови Сухенко к себе и предложи ему, чтобы он в двухдневный срок выбрался отсюда вместе со своим Запорожским полком. Такое же предложение сделает ему и начальник гарнизона в Каневской. Будешь с ним говорить, скажешь, между прочим, что получили сообщение о подходе Уральской бригады. Да приведи сотни в боевую готовность! Сегодня вечером собираем всех коммунистов. Надо сформировать коммунистическую роту.

Хмель одобрительно кивнул головой.

— Хай Абрам формирует, я ему пулемет и патронов дам. Винтовки у нас есть.

Бабич посмотрел в окно, поежился, как от холода, и с надеждой посмотрел на Андрея. Какой ветер поднялся!.. Всех командиров поразгонял… и верно, с севера — бо холодный, а тут лихорадка клятая, аж губы покорежились…

Хмель, догадавшись, куда клонит Бабич, положил вилку.

— Так чего ж молчал? Давно бы сказал, ежели знобит. — Он потянулся к окну и взял флягу. Андрей усмехнулся.

— Вас обоих, должно, лихорадка трусит, ежели за стол без горилки не садитесь. Лечитесь, грец с вами, видно, уж вас не отучишь.

Лица Бабича и Хмеля сразу прояснились.

— Мы только по чарке, Андрей Григорьевич. Тебе налить?

— Нет уж, мы с Наталкой лучше молока выпьем. Верно, Наталка?

— Верно, дядя Андрей.

Наталка уселась рядом с ним и налила ему и себе по чашке молока из большого глиняного кувшина.

«Красивая дивчина! — подумал Андрей, незаметно посматривая на Наталку. — В глаза глянешь, — голова кружится».

Во двор въехало двое всадников. Наталка выбежала на крыльцо и прикрикнула на собаку.

— Глядите–ка, хлопцы, сам комбриг пожаловал, — сказал Андрей. Он и Хмель переглянулись. А Сухенко уже вошел быстро в кухню. Не поздоровавшись, сел на Наталкин табурет, молча налил себе стопку, выпил залпом, взял рукой из миски вареник и пробормотал:

— Ночью одного командира моего застрелили… Бывшего хорунжего Грицая…

Бабич свистнул.

— Было за что?

— Значит, для кого–то было, — ответил угрюмо Сухенко и взглянул на Андрея.

— Ты кого подозреваешь?

— Твоих гарнизонцев. Должен тебе заявить, Андрей,

что твой начальник гарнизона натравливает своих казаков на моих командиров. Я не удивлюсь, если в эту ночь еще несколько командиров перестреляют.

Хмель крикнул:

— Брехня!

— Молчи! — бросил на него сердитый взгляд Андрей. Сухенко полез в карман и, достав лист бумаги, сложенный вчетверо, подал Андрею.

— Вот официальное заявление. Требую немедленного расследования. Копию послал в отдел.

Андрей взял заявление, пробежал его глазами. Вынув карандаш, написал что–то на углу, потом передал бумагу Хмелю.