Страница 41 из 43
Отрываясь от своих мыслей, Андрей повернулся к Владимиру:
— Владимир Сергеевич!
Тот поднял голову.
— Слушай, у меня к тебе просьба есть. Этой ночью в Грушевке будет ночевать Деникин. Охраняют его два эскадрона офицерского полка. Станица Грушевка впереди нас, верстах в пятнадцати будет от нашей ночевки. Моей сотни не хватит — давай налет организуем! — И, волнуясь, он стал развивать перед Кравченко разработанный им план захвата Деникина.
Кравченко, внимательно выслушав Андрея, спросил:
— А откуда ты знаешь, что он именно в Грушевке ночует?
Андрей рассердился:
— Откуда, откуда! На то я и командир конной разведки, чтобы знать. Я такого случая сколько времени ждал — и вдруг теперь упускать?.. Ну, согласен, что ли?
Кравченко с грустью в голосе проговорил:
— Плохой я тебе помощник… Не смогу я столько верст в седле проехать. А ты вот что, езжай–ка к Батурину, он тебе людей сотни две даст. Да и неудобно на такое дело без ведома штаба идти.
— Пожалуй, что и так, — раздумывая, сказал Андрей. — Ну, ладно, еду в штаб!
Поздней ночью на околицу станицы Грушевки въехала конница. Шедший весь день снег к вечеру прекратился. Степь и спящая станица казались укутанными толстым слоем ваты.
Со стороны станицы к остановившемуся отряду приближались шагом всадники. Доехав до командира, передний тихо проговорил:
— Все в порядке, Андрей Григорьевич! Застава снята, часовые тоже.
И действительно, справа и слева от дороги в снегу чернели трупы людей.
— А где же квартира генерала? — шепотом спросил Андрей.
— Как раз в центре, в поповском доме остановился, — так же тихо ответил Герасим Бердник.
Андрей с минуту настороженно вслушивался в тишину ночи.
— Ладно, веди к поповскому дому!
Он тихо подал команду. Отряд стал дробиться на части, части таяли в темноте, и, наконец, с Андреем осталось не более полусотни. Он тронул повод. За ним двинулись оставшиеся казаки…
Замота, ехавший рядом с Андреем, шепнул ему:
— Здесь! — И показал пальцем на большой кирпичный дом.
Андрей поднял вверх плетку, останавливая отряд, и, проехав еще немного, потянул повод:
— Часовые давно сняты?
— Около часу.
— Тогда надо спешить, а то могут всполохнуться…
Где–то неподалеку тишину разорвал выстрел, затем послышался залп, взрыв гранаты, и снова все смолкло.
— Окружай! — крикнул Андрей, спрыгивая с седла и бросаясь к крыльцу поповского дома. Казаки быстро спешились и, торопливо срывая винтовки, побежали во двор.
Со стороны сада послышался гулкий удар, и затем жалобный звон стекла…
Андрей яростно забарабанил в дверь кулаками. В доме никто не отозвался. На крыльцо вбежал Замота, а следом за ним еще пять казаков. В дверь градом посыпались удары прикладов. Из–за дома, со стороны сада, выскочили два казака.
— Андрей Григорьевич! Окно открыто…
Андрей опрометью кинулся через двор к саду… Около раскрытого настежь окна снег был умят, виднелась свежая кровь.
— Замота! Возьми десяток хлопцев и беги с ними по следу! — указывал Андрей на свежие следы, ведшие в глубину сада. — Да чтобы без генерала мне не возвращаться! — Он ухватился за подоконник и ловко вскочил в комнату. — Неужели ушел, гад?! Для отвода глаз, может, адъютанта своего выпроводил, а сам здесь прячется, — бормотал он, чиркая зажигалкой.
За Андреем в комнату влезли Мишка Бердник, Трынок и еще несколько казаков. Андрей зажег стоявшую на столе лампу и увидел, что комната пуста. Кровать была смята, одеяло валялось на полу. Около кровати на спинке стула висели аккуратно сложенные генеральские брюки с широкими красными лампасами, на полу валялись сапоги. Тут же, видно в спешке сброшенные со стола, лежали полевая сумка и золотые часы.
— Вот бисова собака! Без шаровар утек! — изумленно пробормотал Трынок за спиной Андрея.
Андрей нагнулся, поднял сумку, потом взял часы и осторожно приложил их к уху. Часы мерно отсчитывали секунды. Сунув их в сумку, он выпрямился и шагнул к столу.
Возле лампы лежала богато украшенная серебром казачья шашка с георгиевским темляком.
Андрей, взяв ее в руки, повернулся к молчаливо наблюдавшим за ним казакам:
— Кто снял часовых возле этого дома?
— Я, Андрей Григорьевич! — Трынок, отделясь от окна, шагнул к Андрею.
— Молодец! Вот, возьми в награду генеральскую шашку! Отточи ее получше и руби ею кадетов, как капусту.
Трынок смущенно взял из рук Андрея дорогой подарок.
— Ну, а теперь, — Андрей вытащил маузер, — два останутся здесь, а остальные — за мной! Надо весь дом сверху донизу облазить.
— Я, товарищ Батурин, оцепил станицу сплошным кольцом. Перерыл все дома — от чердаков до подвалов…
— А Деникина не нашел…
— Не нашел, товарищ Батурин.
— Плохо ты его, Семенной, искал! — И, видя, что Андрей и без того сильно удручен неудачей, Батурин переменил разговор: — Ну, давай сумку, посмотрим, что там такое… Эге… да тут золотые часы, бумажник, карта, а это что? — Он протяжно свистнул: — Чековая книжка на иностранный банк. Так… я вижу, предусмотрителен он, его превосходительство!
Андрей устало поднялся:
— Ну, я пойду. Здесь мы еще пробудем несколько часов, хоть засну немного.
Батурин, вытащив из сумки карту и пачку писем, поднял голову.
— Поручи Чесноку привести ко мне взятых тобою пленных офицеров. Кстати, на вот, на память о генерале. — Батурин взял со стола часы и протянул их Андрею. Тот повертел их в руках и равнодушно положил на стол:
— На что они мне? Есть одни, и хватит.
— Чудак, у тебя вороненые, а это золото, да и механизм заграничный.
— Ну, и черт с ними! Мне не надо. Отдайте кому другому.
Батурин, недоуменно пожав плечами, отложил часы в сторону.
— Что ж, дело твое. А что деникинскую ночевку разгромил, за это молодец. Генерал в спешке всю свою переписку оставил.
Андрей, надвинув на лоб папаху, встал:
— Мне, товарищ Батурин, генерал этот по ночам снился. Четырех хлопцев в этом деле потерял, а генерал ушел…
С трудом передвигал Андрей ноги по талому снегу. Холодный ветер злобно бросал в лицо полные пригоршни ледяной крупы.
«Скорей бы добраться до постели!» Он устал, и у него было одно желание — спать. Трое суток, целых трое суток без сна!
Наконец он добрался до отведенной ему с Чесноком хаты. Хата была маленькая, с подслеповатыми окнами и с куском гончарной трубы на почерневшей камышовой крыше.
Чеснока не было дома. Андрей, обведя сонным взглядом маленький зал с земляным полом, подошел к единственной кровати, с которой, очевидно, недавно поднялся Лука. Смятые подушки еще таили в себе тепло человеческого тела.
В дверь просунулась голова хозяйки.
— Тебе, парень, может, молока принести — поди, есть хочешь?
Андрей, сев на койку, силился стащить сапог.
— Отставить молоко, спать хочу.
Голова скрылась.
«И как это я его упустил, телок дурной? Поди, жди теперь такой случай. Ушел, как от паршивого прапорщика…»
Наконец сапог упал на пол, и Андрей, пыхтя и морщась, принялся за другой…
Измученный возней с сапогами, Андрей еле нашел в себе силы снять оружие и черкеску.
С наслаждением вытягиваясь поверх одеяла, он закинул руки за голову.
«Неужели я болен? Нет, только не это! Я просто устал… Но почему так болит голова? Трое суток в седле, трое суток без сна… а может, в самом деле заболел тифом? Нет, нет, только не это!»
Андрей повернулся лицом к стенке, подогнул колени, сунул между ними ладони — точно так же, как любил это делать в детстве. И от этого воспоминания ему стало жаль себя.
Часы, золотые генеральские часы… На что они? Золото… к черту золото, когда кругом смерть. Когда сотни людей умирают от тифа, когда с боем приходится прокладывать себе путь.
Только бы не заболеть! Тогда лазарет и удушливый запах карболки… А вдруг в лазарете Марина. Он так истосковался по ней. Ведь после Ставрополя он видел Марину всего один раз…