Страница 32 из 43
После него встал Матвеев. Он пытливо смотрел на командиров, как бы оценивая их способность повести завтра за собой красноармейцев в тяжелый бой, под ураганный огонь вражеских пулеметов.
Андрей, примостясь на подоконнике, рядом с Максимом, восторженно смотрел на Матвеева:
— Вот он сейчас рубанет, так рубанет!..
— Тс-с! — зашипел на него Максим. — Не мешай слушать!
— Товарищи командиры! — сказал Матвеев. — Утром начинаем бой. Необходимо разбить противника… Иначе — гибель всей нашей армии.
Послышались уверенные голоса:
— Пробьемся, товарищ Матвеев!
— В первый раз, что ли!
Матвеев довольно улыбнулся. По этим звучащим непоколебимой уверенностью голосам узнал Матвеев батальонных и полковых командиров, с такой любовью выращенных им из вчерашних солдат, унтер–офицеров и урядников царской армии. Но улыбка, осветив на миг лицо командующего, сейчас же погасла. Лицо его стало строгим, почти суровым:
— Я добавлю лишь несколько слов к тому, что сказал начальник штаба. Завтрашний бой мы начинаем с двумя патронами на винтовку, с одной лентой на пулемет и с восемью снарядами на орудие. Эти снаряды и патроны надо беречь! Надо бить врага так, чтобы ни одной пули, ни одного снаряда не было выпущено впустую!..
Утро. Рассвет. Моросит мелкий, въедливый дождик. После артиллерийской подготовки таманцы развернулись под огнем противника и густыми цепями пошли в атаку.
Белый фронт протянул свои окопы на взгорье, несколько выше станицы. Таманцам пришлось наступать по открытой степи. Красноармейцы угрюмо шли с винтовками наперевес по скользкой земле, падали, поднимались и снова шли. Но позади цепей оставалось лежать все больше и больше убитых. Уверенные в неприступности своих позиций, белые не торопились, подпуская наступающую пехоту поближе, постепенно усиливая огонь.
Андрей взобрался с Мишкой Бердником на высокий тополь и наблюдал в бинокль за развивающимся боем. Его сотня вместе с единственным конным полком Таманской армии была оставлена в резерве.
Мишка, сидевший выше Андрея, взволнованно крикнул:
— Гляди, Андрей! Наши отступают, сбили, гады… Бисовы дети — бегут назад к станице!
С линии боя слышался яростный, захлебывающийся вой пулеметных очередей.
— Матвеев, Матвеев, — зазвучал торжеством голос Андрея. — Он им, собачьим детям, покажет, как в атаку ходить надо! Смотри, наши поворачивают назад. Пошли! Смотри!..
Внезапно налетел ветер, донеся со степи могучей волной расхлестнувшийся крик.
— Ра–а–а-а-а! А–а–а-а-а! — слышалось Андрею, и ему самому хотелось закричать от радости.
— Мишка, гляди — прорвались! Уже первая цепь в их окопах… Гляди, гляди! Конный полк садится!
Андрей, а за ним и Мишка кубарем скатились с дерева.
— По ко–о–о-оня–я–я-ям!
Казаки опрометью кинулись разбирать лошадей. Через несколько минут вся сотня вместе с конным полком, разворачиваясь лавой, неудержимым потоком ринулась в атаку.
Андрей, горяча жеребца, крепко сжимал эфес обнаженной сабли. Вот уже совсем близко окопы, вот явственно видны бьющиеся в смертельной схватке люди. В воздухе непрерывно мелькают приклады, слышатся стоны раненых, неистовая ругань и крики команды…
Сквозь сероватую зыбкую завесу дождя Андрей видел, как белые беспорядочными толпами бежали из окопов в степь. Он дал повод жеребцу, и тот легко перенес его на другую сторону окопа. За Андреем, птицей распластываясь в воздухе, перескочила окоп вся его сотня. Засвистели в воздухе казачьи шашки, опускаясь на плечи, головы и спины бегущих. Фронт белых был прорван.
Но со стороны левого фланга, очевидно, пытаясь закрыть брешь, уже мчался в атаку белоказачий полк.
Чеснок, растерянно стоявший возле убитого коня, быстро поднес к глазам бинокль. Впереди вражеского полка на разгоряченном рыжем коне стлался в бешеном галопе полковник Лещ.
Андрей первый устремился навстречу атакующему полку. Казаки его сотни, сдвинув на лоб папахи, без единого крика бросились за Андреем. За ними повернул и весь полк.
Конные сотни сошлись в яростной схватке. В злобном исступлении дико ржали кони. С лязгом отскакивали друг от друга стальные клинки. Герасим Бердник выбил пикой из рук Семена Шмеля шашку, и, отбросив пику, левой рукой вцепился ему в горло, а правой, сжатой в кулак, бил его по побелевшему лицу:
— Это тебе, вражина, за батька моего! За то, что работой его в гроб вогнал!.. А это тебе, собачий урядник, за турецкий фронт — за весь наш взвод.
Увидев впереди в окружении охраны полковника Леща, Андрей рванулся ему навстречу.
Но Лещ, мелькнув голубым верхом папахи, скрылся из виду.
Белые сперва в одиночку, а затем целыми группами вырывались из боя, уходили в степь. Многие, бросая на землю оружие, сдавались в плен.
Бой постепенно затихал.
В развороченную брешь белого фронта устремилась шестидесятитысячная Таманская армия, а за ней потянулись из станицы обозы. Сдерживаемые фланговым огнем таманцев, белые не решались переходить в контратаку.
В конце дня Андрея, несшего со своей сотней охрану обозов, вызвали в штаб.
Первая колонна уже влилась в станицу Гиагинскую, и Андрей поскакал к видневшейся вдали станице.
Приехав к школе, занятой временно под штаб, он увидел Матвеева, садящегося в тачанку. Сзади нее походной колонной выстроился конный полк.
Андрей подскакал к тачанке:
— Товарищ командующий, прибыл по вашему вызову.
— Ступай в штаб, там Батурин тебя уже ждет, — улыбнулся Матвеев, протягивая Андрею руку.
На крыльцо вышел Батурин:
— А, Семенной! Иди сюда.
Батурин увел Андрея в штаб и, усадив его на одиноко стоявшую в углу пустого класса парту, положил перед ним карту и сел с ним рядом.
Через полчаса они прощались на крыльце штаба. Батурин, обнимая Андрея, тихо проговорил:
— Если по пути будут встречаться разъезды нашей Одиннадцатой армии, уходи от них… чтобы не вступать в ненужные объяснения и не раскрывать цели разведки.
… Ночью из уснувшей станицы в безмолвную степь нырнул десяток всадников. Впереди маленького отряда маячила высокая фигура Андрея.
Бледный луч луны, изредка пробивавшийся из разорванной ветром тучи, на миг вспыхнул на его серебряных погонах. Сзади послышался насмешливый шепот Мишки Бердника:
— Ваше благородие, наденьте бурку — погоны дюже блестят. Еще свои за кадетов примут.
Андрей молча накинул бурку и пустил жеребца галопом.
Целую ночь пробирался отряд степью, держа путь на Лабинскую. Под утро Андрей вывел разъезд к вьющейся между степными курганами проселочной дороге. Поравнявшись с Андреем, Герасим Бердник спросил:
— А мы не заплутались, Андрей Григорьевич?
— Черт его знает, может, и заплутались. Целую ночь блукали…
Скинув с плеч бурку, Андрей стал шарить биноклем по степи. Вдали из–за поворота дороги показалась тачанка. Серые кони шли крупной рысью.
— А ну, погляди, Герасим, — вроде как сестра милосердная едет.
Бердник вскинул бинокль:
— Наша — красноармеец на козлах. Ого, да у них на тачанке пулемет.
Андрей, привстав на стременах, еще раз посмотрел на быстро приближающуюся к ним тачанку:
— Наша–то наша, а спросить дорогу — кто его знает как…
Бердник, хмуро посмотрев на Андреевы погоны и кресты, сплюнул:
— Да-а! Вроде напугать можем…
Андрей с минуту стоял в раздумье, затем решительно тронул повод:
— А, черт, что будет! Пошли!
Марина проснулась от окриков нескольких голосов. Открыв глаза, она увидела, что тачанка окружена белыми. Над нею нагнулся с лошади молодой офицер и внимательно заглядывал ей в лицо:
— Маринка!
— Андрей, ты?!
У Марины потемнело в глазах. «Неужели этот наклонившийся к ней офицер — ее Андрейко?» Она машинально провела по лицу рукой, как человек, отгоняющий страшный сон. «Переманули… Продал своих, продал… На офицерство польстился…» — молнией пронеслось у нее в голове.
— Маринка! Коханая моя! — Андрей протянул к Марине руки, но, встретившись с ней взглядом, беспомощно оглянулся по сторонам.