Страница 29 из 43
— Это вам троим. Тут на две недели хватит, а там я еще принесу. А хозяйка тебе поможет готовить.
Миля с удивлением перебирала цветные бумажки. Старик осторожно вышел из сарая и скрылся за калиткой.
Дня через два Миля позвала сестренку на кладбище рвать цветы. Радостно перебегая от могилы к могиле, девочки с восхищением рассматривали красивые мраморные памятники. По складам разбирая золотые надгробные надписи, они незаметно для себя очутились в глубине кладбища. Здесь памятники были попроще, цветной мрамор сменился гранитом и цементом, но зато было больше зелени, густым строем стояли кусты сирени и молодой акации.
Девочки устало опустились на заросшую травой могилу. Вдруг до них донесся тихий стон. Анка, широко открыв голубые глаза, испуганно посмотрела на Милю. Стон повторился. Миля, крепко обхватив заплакавшую со страху Анку, прижала ее к себе.
Ветки кустарника зашевелились, и среди них показалась забинтованная окровавленными тряпками голова.
Большие карие глаза умоляюще смотрели на перепуганных девочек. Худое лицо и чуть вздернутый нос были усеяны веснушками. Бледные губы еле заметно зашевелились:
— Миля, Анка! Не бойтесь! Это я, Дергач.
— Дядя Ваня! — удивленно вскрикнула Миля. Анка, перестав плакать, с любопытством смотрела на Дергача.
Миля огляделась по сторонам:
— Дядя Ваня! В городе кадеты, увидеть тебя могут…
— Знаю, Милька. Потому и скрываюсь здесь, в склепах. Узнал вас — вот и вышел.
Миля изумленно всплеснула руками:
— Чего же ты кушаешь здесь, на кладбище?
Дергач лихорадочно облизнул сухие губы:
— Трое суток ничего не ел, а главная беда — воды нету…
Миля, быстро вскочив с могилы, схватила Анку за руку:
— Ты, дядя Ваня, здесь побудь, а мы сбегаем — кушать тебе принесем. Ты молока хочешь?
Глаза Дергача радостно заблестели. Он медленно подошел к девочкам и, взволнованно обнимая их, с сомнением спросил:
— А у вас самих–то найдется, что кушать?
Миля и Анка, перебивая друг друга, рассказали ему про свой приезд в город, про болезнь матери и приход доброго нищего.
Дергач заставил девочек два раза повторить рассказ о неожиданном появлении нищего.
— Вот что, дивчата, вы никому, понимаете, никому не говорите о нищем и о том, что меня здесь встретили… А когда он придет, то проведите его ко мне. А теперь, — Дергач весело улыбнулся, — тащите мне хлеба и молока.
— Вот не сойти с этого места, никому не скажем! Правда, Анка?
— Правда, — поспешила подтвердить та, исподлобья наблюдая за Дергачом.
— А как ты сюда попал, дядя Ваня, и где Андрей? — спросила Анка.
Дергач нехотя проговорил:
— Мы на город налет сделали. Товарищей выручать надо было. Ну, заставу ихнюю вырубили, своих отбили, а тут тревога поднялась. Окружили нас, насилу вырвались… А когда от города отскакали, подо мной лошадь убили и меня ранили. Вот я сюда и забрался. А отряд с Андреем в горы ушел.
В воскресный день по Екатерининской улице прогуливалась разодетая публика. Затянутые в черкески и френчи, мелодично звеня шпорами, медленно шли офицеры под руку с женщинами.
А невдалеке от города шли упорные, ожесточенные бои… Перебегающие фигурки людей то и дело падали на влажную, пахнущую прелой листвой землю, вгрызаясь в нее лопатами, руками, штыком и вместе с ней взлетая на воздух при взрыве снарядов. Над уцелевшими со свистом и скрежетом проносились осколки и жалобно посвистывали пули…
Потрепанный голубой «Фиат» Екатеринодарской контрразведки стремительно выскочил со двора казачьих казарм.
Часовой, увидев на черкесках сидевших в «Фиате» людей золотые полоски погон, вытянулся.
Есаул Богданов устало отвалился на мягкую кожу подушек, обдумывая предстоящий разговор с начальником контрразведки. Не только тюрьма, но и казачьи казармы переполнены арестованными рабочими, крестьянами, казаками и даже детьми. Однако большевистские листовки по–прежнему появляются на стенах домов, на станках по цехам, в карманах солдатских шинелей.
Есаул Богданов знает, что в городе работает хорошо слаженная подпольная организация большевиков, но все старания нащупать ее руководство остаются бесплодными…
— Петька, смотри! — крикнул сидевший рядом с ним Кушмарь.
Автомобиль поравнялся с воротами кладбища. Пугливо оглядываясь по сторонам, туда входила маленькая девочка в голубом платье с узелком в руках.
Богданов быстро дотронулся кончиками пальцев до синего погона шофера. «Фиат» остановился.
— Где я видел эту девочку? — задумчиво, как бы про себя, сказал Кушмарь, вылезая вслед за Богдановым из автомобиля.
— Где бы ты ее ни видел, а я бьюсь об заклад, что она какому–то дезертиру еду тащит, — тихо проговорил Богданов и пошел, пригибаясь, вдоль кирпичной ограды…
Солнце скрылось за выросшей на горизонте тучей. С Кубани подул освежающий ветерок.
Дойдя до кустов сирени, девочка остановилась и, настороженно оглядываясь по сторонам, тихонько позвала:
— Дядя Ваня!
Никто не отозвался. Девочка позвала громче. Наконец, кусты тихо зашелестели и из них вылез Дергач. Его голова была замотана чистым бинтом, а на плечи был накинут черный пиджак.
Подхватив Анку на руки, он высоко поднял ее и осторожно поставил на траву. Из–за соседнего памятника за ними наблюдали четыре настороженных глаза.
— Да ведь это Дергач, — удивленно прошептал Кушмарь.
— Какой Дергач?
— Как — какой? Один из организаторов красногвардейского полка, член Каневского ревкома.
— Тс! — предостерегающе зашипел Богданов. — Пусть девочка уходит. Мы ее завтра выследим.
Дергач торопливо ел принесенный Анкой кусок вареного мяса с хлебом. Потом с жадностью припал к бутылке с молоком.
Подавая Анке опорожненную бутылку, он обеспокоенно оглянулся и к чему–то прислушался:
— Ну, иди, Анка, а то нас увидеть могут.
Когда голубое платье девочки скрылось в зелени кустарников, Дергач, свернув цигарку, задумчиво опустился на скамью около памятника.
Вдруг он, вздрогнув, рванулся вперед. Сзади его схватили чьи–то сильные руки, а перед ним, словно из–под земли, вырос казачий офицер с наганом в руке…
Спустя несколько минут «Фиат» мчался по городским улицам. Нарядная публика с любопытством смотрела ему вслед. В автомобиле между двумя офицерами неподвижно сидел человек в разорванной одежде, с забинтованной головой и со связанными руками.
На другой день, когда Анка собралась идти на кладбище, в сарае показался нищий. Осторожно ступая стоптанными чириками, он подошел к Миле.
— Ну как? — шепотом спросил он, кивая в сторону спящей Гринихи.
— Лучше сейчас… Доктор сказал — скоро поправится. — И, глядя на нищего сияющими радостью карими глазами, Миля спросила: — Это вы доктора к нам и дяде Ване послали?
— А ты откуда знаешь? — улыбнулся тот.
Потом, отозвав ее в угол, стал что–то тихо ей говорить:
— Ну, все поняла?
Миля утвердительно кивнула головой.
— Вот и хорошо. Когда пирожки раздашь, то не сразу домой возвращайся. Ну, прощай!
В этот день Анка на кладбище не пошла, а Миля вскоре после ухода нищего отправилась в город.
Приспущенные тяжелые шторы не пропускали солнечных лучей в богато убранный кабинет.
За большим письменным столом сидел есаул Богданов, просматривая лежавшие перед ним бумаги. В дверь осторожно постучали.
Богданов недовольно поморщился:
— Войдите!
Посетитель поклонился и взволнованно вытер большим клетчатым платком истасканное одутловатое лицо. Его маленькие темные глазки, запрятанные в толстые складки кожи, беспокойно перебегали с предмета на предмет.
Богданов нетерпеливо ждал, пока он усаживался в кожаное кресло против стола. Потом спросил:
— Ну, Клаус, какие новости?
Клаус взволнованно подскочил в кресле:
— Вот! Не угодно ли, опять то же самое! — И, порывшись в карманах пиджака, подал Богданову несколько смятых листков тонкой бумаги.
Тот брезгливо взял одни из них, расправил его костяным ножом и быстро пробежал глазами: