Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 37 из 39



Скорее можно предполагать внешнеполитические мотивы. Наступление на Западе, даже если оно оставалось безуспешным, также — и как раз — когда Гитлер ради этого ослабил свой Восточный фронт и открыл восток Германии для русского вторжения, могло служить сигналом для западных политиков о том, что Гитлер теперь видел главного врага в них, но не в России; что он все свои оставшиеся силы хочет применить на Западе, даже если при этом вся Германия должна будет стать оккупированной русскими. Можно сказать: Гитлер хотел западные державы поставить перед выбором между национал–социалистической и большевистской Германией; перед вопросом: «Кого вы больше хотите иметь на Рейне — Сталина или меня?» И он мог всё ещё верить, что в таком случае они предпочтут его. В чем он естественно обманывался — если он верил этому. Рузвельт в 1945 году был убежден, что он сможет успешно сотрудничать со Сталиным. Черчилль не разделял это убеждение; но будь он поставлен перед выбором, он тоже предпочел бы Сталина Гитлеру. Своими массовыми убийствами Гитлер сделал себя на Западе полностью невозможным. Но вполне возможно представить себе, что сам он этого не видел — столь же мало, как и Гиммлер, который еще в апреле сделал же западным державам наивное предложение о капитуляции на Западе и совместном продолжении войны на Востоке. Даже если он это видел — имеются основания полагать, что он, в свою очередь поставленный перед выбором, в 1945 году действительно предпочитал поражение на Востоке, а не на Западе — в противоположность своим немецким согражданам, которые страшно боялись атаки русских, в то время как многие из них в это время начали смотреть на оккупацию американцами и англичанами прямо таки как на избавление. Уважение Гитлера к Сталину во время войны возросло, в то время как по отношению к Рузвельту и Черчиллю у него развилась глубокая ненависть. Можно представить себе имеющий двойную подоплеку ход мыслей Гитлера, который формулируется следующим образом: возможно неожиданная демонстрация чрезвычайной решимости бороться на Западе при угрозе поражения на Востоке внушит западным державам страх, который все же сделает их в последний момент готовыми к компромиссу; если же все–таки нет — тоже хорошо: тогда действительно будет поражение на Востоке и западные державы увидят, что они из этого получат. Как говорится, извилистый ход мыслей.

Но гораздо более простым представляется ход мыслей Гитлера, если принять за отправную точку, что его главный мотив теперь уже был вовсе не внешнеполитическим, а наоборот, внутриполитическим, и в действительности был направлен против своего собственного народа. Потому что между массой населения Германии и Гитлером осенью 1944 года образовалась пропасть. Массы немцев не хотели больше безнадежной борьбы до конца, которую желал Гитлер: они хотели окончания войны, как это было сделано осенью 1918; они хотели конца, а именно по возможности снисходительного конца, то есть конца на Западе. Удерживать русских и впустить западные державы: в конце 1944 года это стало негласной целью войны большинства немцев. И Гитлер смог еще испортить им эти планы наступлением в Арденнах. Он не мог приказать обезглавить всех, кто так думал: их было слишком много, и большинство остерегалось высказывать свои мысли. Но он смог позаботиться о том, чтобы их, если они не шли с ним напролом, предать мести русских. Он мог еще отвадить их от их желания спасительной оккупации силами «ами» и «томми»[30] — и он был свирепо решительно настроен на это. Если рассматривать ситуацию таким образом, то наступление в Арденнах, которое с военной точки зрения было чистым сумасшествием, а внешнеполитически в лучшем случае было экстравагантной рискованной выходкой, неожиданно получает ясный смысл; и поэтому пожалуй будет правильно рассматривать его таким образом. Однако это означает, что теперь Гитлер проводил свою политику уже против Германии и против немцев.

В пользу такой точки зрения говорит также то, что при наступлении в Арденнах Гитлер явно отошел от своей оборонительной концепции августа 1944 года. Она была нацелена на бесконечный ужас: жесткое, затяжное сопротивление на всех фронтах и там, где армии вынуждены были отступить, тотальная народная война на всех утраченных территориях. Но наступление в Арденнах скорее было нацелено на конец ужаса, на сжигание последних военных сил в последней безнадежной наступательной битве. Если спросить себя, почему Гитлер неожиданно поменял свое решение, то приходишь к такому ответу: потому что он увидел, что из тотальной народной войны ничего больше не выйдет, что массы немецкого населения не хотят её. Они больше не думали и не чувствовали так, как думал и чувствовал Гитлер. Хорошо, тогда их следует за это наказать — и именно смертью: это было последнее намерение Гитлера.

Можно спорить о том, было ли оно невысказанно провозглашено уже наступлением в Арденнах. Ясную и неопровержимую форму во всяком случае это намерение получило в приказах фюрера от 18 и 19 марта 1945 года, которыми Гитлер приговорил Германию к смерти народа.

К этому времени русские стояли на Одере, американцы были за Рейном. Об удержании фронта больше нечего было думать, встреча западных и восточных союзников посреди Германии была лишь вопросом недель. Но поведение населения в восточных и западных областях боевых действий и отступлений было очень отличающимся: на Западе оно оставалось там, где было, вывешивало из окон скатерти и простыни как знак капитуляции и часто обращалось к немецким офицерам с просьбой не защищать больше их деревню или город, чтобы таким образом в последний момент сохранить их от разрушения.

На такой настрой населения на Западе Гитлер дал ответ в первом из своих приказов фюрера от 18 марта. Он приказал западные области Германии, подвергшиеся вторжению, «немедленно, начиная с непосредственного тыла боевых действий, очистить от всего без исключения населения». Приказ был составлен в ходе обсуждения положения за этот день и непривычным образом вызвал возражения. Альберт Шпеер, бывший ранее архитектором Гитлера, а в описываемое время — министр вооружений, ныне последний выживший свидетель последней фазы Гитлера, повествует об этом так:

«Один из присутствовавших генералов стал убеждать Гитлера, что это будет невозможно — произвести эвакуацию сотен тысяч. Ведь в наличии совершенно нет поездов. Транспортное сообщение давно уже полностью парализовано. Гитлер остался непоколебим. «В таком случае им следует маршировать пешком!» — ответил он. Это тоже невозможно организовать, возразил генерал, для этого будет необходимо обеспечение, потоки людей потребуется направлять через малонаселенные области, да и у людей нет требуемой обуви. Он не закончил. Нисколько не тронутый его словами, Гитлер отвернулся».

Этот приказ — отправить немцев западных областей Германии без обеспечения на марш без цели — который можно назвать только «Маршем смерти», даже попыткой массового убийства — в этот раз нацеленной на немцев. Второй приказ фюрера от 19 марта, так называемый «Нероновский приказ»[31], цель которого совершенно ясна — отнять у немцев, а именно теперь у всех немцев, любую возможность выживания. Его решающий абзац гласит:



«Все военные, транспортные, промышленные сооружения, средства связи и жизнеобеспечения, а также иные реальные ценности в пределах рейха, которые противник каким–либо образом сразу или в обозримое время может сделать полезными для продолжения его борьбы, должны быть уничтожены».

А для пояснения Гитлер «ледяным тоном» так прокомментировал протестующему Шпееру, согласно его свидетельству:

«Когда победа в войне потеряна, то народ тоже должен проиграть. Нет необходимости оглядываться на основные средства, которые нужны немецкому народу для его самого примитивного дальнейшего существования. Наоборот — лучше разрушить эти вещи. Потому что народ проявил себя более слабым, и будущее принадлежит исключительно более сильному восточному народу. Что остаётся после этой борьбы, это и так уже малоценные существа, потому что лучшие пали в битве».

30

«Ами» (Amy) и «Томми» (Tommy) — прозвища американских и британских солдат, преимущественно в Европе (Прим. переводчика)

31

По имени римского императора Нерона (Nero) (37–68 гг н. э.), император с 54 года. Прославился своей жестокостью. В 64 сжег большую часть Рима. (Прим. переводчика)