Страница 50 из 85
Прытким мячиком подскочила Раиса Максимовна и в мгновение ока оказалась в салоне. Развенчанный мною властелин погружался туда медленнее и неуклюжее. Он далеко отставил правую ногу, пока заносил себя на сидение, затем оттолкнулся ею, при этом его пятка выскочила из разношенного или великоватого башмака и мелькнула перед моими глазами большой дыркой на носке.
По телефону я, кончено же, сразу сообщила родителям, что видела Горбачева и он даже пожал мне руку. Мама, мало интересующаяся политикой, и та пришла в волнение от любопытства. О папе же и говорить нечего, ему я должна была слово в слово передать весь разговор с Горбачевым и доложить свои впечатления.
На выходные дни папа с мамой часов в десять утра уже были у нас. Как всегда, пока я готовила обед, они купались в ванне, потом рассматривали книжные полочки, которыми Юра снабдил малюсенькую прихожую, как мы называли пространство между двумя входными дверьми, и два больших коридора.
— Зачем им столько полок… — недоумевал папа, обращаясь к маме и колупая при этом покрытое лаком дерево полок.
— Они же выписывают двенадцать наименований толстых журналов, — говорила ему мама. — А потом, не забывай, что теперь Люба руководит по партийной линии Днепропетровской межрегиональной книжной базой и все книжные новинки в одном экземпляре обязательно попадают к ней.
— Как это она ими руководит? — не понял папа.
— Ну, межрегиональная книжная база, по причине малого количества работающих там коммунистов, находится на партийном учете в той организации, где Люба является секретарем партбюро.
— Это в Областной книжной типографии?
— Именно так.
— Не знал, что коммунисты разных предприятий могут быть объединены в одной организации…
— Это еще не все, — сказала мама, видя, что папа до сих пор не разобрался с моими обстоятельствами. — Теперь под Любиным партийным началом также находятся журналисты обкома партии, вот так!
— А что, там есть свои журналисты?
— Есть, — сказала мама, — они готовят руководителям Обкома доклады на ответственные мероприятия.
— Чудеса! И кем же они там числятся?
— Инструкторами отдела по связям с прессой. Теперь ты понял, где наша дочь работает? Кстати, все выпускаемые типографией книги тоже в одном экземпляре попадают на ее стол. Фактически это презенты из так называемых сигнальных экземпляров.
— Сигнальных?
— Ну да. Это контрольные экземпляры изданий, представляемые типографией в издательство для утверждения на выпуск в свет тиража. Так что книг у нее теперь будет много.
— Я уже запутался, — сказал папа. — А ты на какую базу ездишь на отбор книг для своего магазина?
— На базу облкниготорга.
— Это разные базы?
— Сравнил? — засмеялась мама. — Облкниготорг существует только для нужд отдельной области и поставляет книги магазинам, а вот сами облкниготорги снабжает межрегиональная база. Например, точно знаю, что Днепропетровская база кроме своего обслуживает также Запорожский и Кировоградский облкниготорги. Может, еще какие-то. Сейчас аналогичную базу запустили в работу в Донецке, будет снабжать книгами весть восток.
Наверное, мама просматривала там некоторые книги, потому что я слышала шуршание страниц и ее вздохи сожаления, что к ней такие книги не попадают. Наконец, она пришла на кухню.
— А что это за «Воспоминания»? — показала мне томик Анастасии Цветаевой. — Я знала только Марину Цветаеву. А это кто?
— Это ее младшая сестра.
— Да?! У нее была сестра? Никогда не слышала…
— Да где же было слышать? Кстати, сестра и сейчас есть, — сказала я. — И прекрасно описала жизнь Марины до эмиграции. Жаль, что дочь Цветаевой не пишем мемуары. Дополнила бы теткины воспоминания зарубежным периодом Марины.
— Да-а… — послышался мамин голос из коридора, куда она пошла поставить томик на место. — Тогда это очень ценная книга.
Обед тем временем стоял уже готовым, и мы сели за стол. Кухня в нашей однокомнатной квартире, куда мы переехали с жилмассива «Парус», была большой и светлой. Мы жили в этой квартире уже три года, но все не могли привыкнуть к тому, что нам сказочно повезло заполучить ее в обмен на двушку первого этажа девятиэтажки. Осознание, что мы находимся в центре города, что снова вернулись на его прекрасные улицы, дополняемое просторностью комнат и коридоров, полногабаритной высотой потолков, — навевало прекрасное настроение. Мы все были счастливы.
Рассказ о встрече с Горбачевым длился недолго, зато был экспрессивным. Особенно живописала я три основных момента. Первый был связан со спичечным коробком, полетевшим под колеса ЗИЛа-115 с ценным грузом в салоне. Второй возник в связи с мыслью, что я вижу перед собой владыку великого, от чего меня бросило в благоговейную дрожь. И третий получил толчок от Горбачева, когда он буквально ошарашил меня вопросом о выборе социализма и я тут же почувствовала, как с меня спадает наваждение и я резко прозреваю. Мне уже не были приятны его маленькие, блестящие нездоровым блеском глаза, его заходящийся от словоизвержения голос, растопыренные пальцы и мелькающие перед глазами слушателей руки, словно он специально производил ими гипнотические пассы.
Папа слушал с понимающей ухмылкой. По его реакции я поняла, что он давно подозревал в Горбачеве проходимца и мошенника, но помалкивал из-за своей нелюбви к социализму. Папа надеялся, что придет честный человек и восстановит попранную в 1917 году справедливость. Как будто можно было считать справедливым то, что при царизме 99% населения России были не только материально нищими, но и духовно — тоже, потому что не умели читать-писать и не могли развиваться интеллектуально.
У моего дорого мужа, всегда заражающегося моими настроениями, розовым горели щеки и влажно светились глаза, будто ему было меня, расстроенную и разочарованную, очень жалко. Да так оно и было, наверное.
Мама забыла о еде и с задумчивым видом крутила в руке вилку. Наконец сказала:
— Значит, добра нам не видать. Хорошая жизнь кончилась, — все вздохнули, возразить было нечего.
Мне вспомнился ноябрь 1982 года, когда не стало Брежнева, вспомнились те затихшие дни, онемевшие улицы, прибитые страшным ожиданием люди… И над всем этим — троесуточный музыкальный марафон, прекрасный и печальный. Я сказала об этом вслух.
— Правду сказать, с того момента все и началось. Все это понимали, но очень надеялись на лучшее. Что остается людям? Только надежда, — согласился папа.
Это был едва ли не единственный раз, когда мы с ним практически одинаково рассуждали. А потом его опять занесло…
Не мог мой отец смириться с тем, что в десятилетнем возрасте закончилось его обеспеченное существование и больше не вернулось никогда. Только не понимал, кого надо винить в этом. На всякий случай возненавидел страну, которая приютила их, беженцев.
***
Работая над этой главой, я решила побеседовать со свидетелями тех событий, дабы ничего не напутать. Мы собрались, славно посидели, повспоминали былое, которого оказалось так мало, и один мой товарищ поделился со мной фотографией. На ней в дни визита в Днепропетровск Раиса Максимовна посещает музей некоего нашего предприятия (Боже мой, при социализме можно было сказать: «Нашего» — теперь так не скажешь…). На фото рядом с ней (справа) стоит жена Виктора Григорьевича Бойко (с сумочкой через плечо). Вокруг — свита. Слева от высокой гостьи, с указкой в руках, стоит сотрудница предприятия, видимо, проводящая для посетителей экскурсию, и что-то говорит. Но главное внимание привлекает то, как резко Раиса Максимовна повернулась к ней боком, так что пришлось выворачивать голову, чтобы видеть ее. Она даже сумку свою взяла в левую руку, а правой рукой отгородилась от нее. Мило, правда? Примечательно также выражение лица Раисы Максимовны, с которым она слушает рассказ, — высокомерное, презрительное, уничтожающее, злобное. Глаза холодные, острые. Не смогла наша «первая леди» скрыть истинного отношения к своим согражданам, несмотря на умение позировать перед объективами!