Страница 5 из 85
Откуда они взялись? Теперь-то известно откуда. Враждебные нашей стране силы не дремали. Как можно полнее они пытались использовать ту меру наших симпатий к ним, недавним союзникам по борьбе с фашизмом, которая закрепилась в годы войны. Понимая, что рано или поздно престарелый Сталин сойдет с мировой арены, они подбирали ему замену из людишек управляемых. Заодно готовили свору шавок в качестве окружения, ведь короля делает свита. В нужный час эти шавки обязаны были поднимать гавкотню и рвать того, на кого им укажут. По всем законам жанра выбирались они из персон публичных, из любимцев народа, из числа журналистов, писателей и артистов, на кого обращали внимание и ровнялись романтики из толпы. Вот там предатели и вили свои гнезда. Поэтому первый удар приняла на себя культура.
Мне лично первым запомнился Евгений Евтушенко — словно с Луны свалившийся и сразу же залившийся соловьем. Он был неприятный внешне, какой-то сальный, непропорциональный, с маленькой гадючьей головкой и огромными лапищами, с оттопыренной задницей, заносчивый, строящий из себя пророка. Была с ним связана какая-то мутная история с командировкой в одну из южноамериканских стран. То ли он что-то сделал там не так, то ли специально спровоцировал скандал, но помню, что в результате «великого поэта» с шумом и треском вышвырнули оттуда. У меня осталось такое впечатление, что он специально завалил некую свою миссию, выставив СССР в неприглядном свете. Тогда много об этом говорили, а после начали умалчивать. Теперь и вовсе не помнят.
Дальше непонятный, с флером психической неординарности Андрей Тарковский — умный и талантливый, но… увы, слишком уж показушно бунтующий, преподносящий обыкновенные профессиональные трудности, которые диалектически есть у всех, как свои особые боевые доблести. Кстати, это типичная черта всех провокаторов — орать, что их обижают, и каждый свой чих преподносить, как акт неповиновения властям. При этом они продолжали принимать от властей деньги, награды и славу. Я не воспринимала также лживого, скользкого в повадках Василия Шукшина с его ехидной улыбкой, с навязчивым высмеиванием крестьян, их забитости и с воспеванием мира блатных. Его «Калина красная» — это клевета на советский народ, издевательство над нашим пониманием милосердия. Его «Печки-лавочки» слишком злы, чтобы считаться просто комедией. Не зря впоследствии он оказался двоеженцем, фактически подлецом… Солиднее и убедительнее всех выглядел Александр Твардовский, но и тот был конъюнктурщиком, вознамерившимся «воздвигнуть себе монумент» поэмой «За далью даль». Мой отец любил ее и часто читал наизусть, даже в последние свои дни. Да, бойко написана на потребу дня.
Теперь таких людей называют «кротами». О, сколько их оказалось! А сколько еще таилось в массе народа — уму непостижимо! И всплывут они только в так называемую перестройку, снова от них зарябит в глазах. Если бы все это знать наперед, то простому человеку жить бы не хотелось!
Они сразу же подали голоса на страницах организованного специально для них журнала «Юность», отданного им на откуп «Огонька», подмятого ими «Нового мира». Им предоставляли трибуны в Политехническом институте, манежах, давали денег на съемки пустых фильмов с мелкими сюжетами, таких как «Романс о влюбленных» А. Кончаловского, «Я шагаю по Москве» Г. Данелии, «Живет такой парень» В. Шукшина — раздутых диссидентской прессой до уровня сносной значимости. Откуда-то возникли актеры и деятели искусства, якобы невинно пострадавшие за юношеские шалости, да не просто возникли, а вознеслись на Олимп: Г. Жженов, П. Вельяминов, В. Дворжецкий, Н. Сац, Д. Лихачев, Н. Романов, А. Каплер, М. Капнист, М. Названов, Л. Русланова, З. Федорова, А. Збруев, и многие другие. Валом повалили дети «обиженных» и всевозможно «пострадавших», что ни артист, то с репрессированными родителями: В. Золотухин, И. Смоктуновский, Е. Шифрин, О. Янковский, С. Крамаров — да кого ни возьми! Это были люди не без талантов, и дело свое делали хорошо, что являлось самым опасным, ибо не было в них идейной убежденности, да и их гражданская позиция страдала сомнительностью.
Деваться некуда, сейчас творческие наработки этой нечестивой плеяды стали частью советской культуры и поэтому дороги людям, с ностальгией относящимся к истории, но они послужили разрушительным целям. И это надо помнить.
На местах, в самых глухих углах распустили языки болтуны, не лучшие граждане, выросшие из тех, кто подростком подписал соглашение о сотрудничестве с абвером (а таких было очень много). Они перевирали сталинское прошлое в пользу недавнего врага и распространяли сплетни и анекдоты, сфабрикованные где-то за океаном. Появились любители выставляться героями и страдальцами за политические убеждения, жертвами репрессий, в то время как на самом деле они отбывали срок за уголовные преступления, в лучшем случае за нарушения производственной дисциплины.
Естественно, спрос за поступки и дела при Сталине был жестким. Я знала одного проектировщика, допустившего ошибку, вследствие которой рухнула стена готового производственного здания. Это деяние квалифицировали как диверсию, инженера судили и дали десять лет. Но что здесь было не так? Интересно, что бы сделал нынешний бизнесмен со специалистом, по вине которого завалилось новое строение? Думаю, что судьба такого инженера и его семьи была бы предрешена. Советская мера наказания, при которой дети и жена осужденного не шли по миру, а продолжали спокойно жить в своем доме, опекаемые государством, показалась бы ему счастьем.
Да и мой двоюродный дядя Н. П. Феленко тому пример. Он жил в нашем поселке и работал вместе с моим отцом. И вот как-то опоздал на работу на четверть часа. За это тогда полагался срок до трех лет. Но мой дядя не стал дожидаться суда и рванул в Казань. Там ему удалось поменять фамилию на Иванов, получить новые документы. Кстати, кто его там ждал и кто ему помогал, нищему и одинокому? Тоже интересный вопрос! Там он женился. А лет через десять, когда расцвела хрущевщина, вернулся домой в ореоле героя. И никто его не упрекнул, и никто не спросил, какими это правдами он стал Ивановым... Вот только стать диссидентом у него мочи не хватило, слабоват был по части образования, к его счастью...
Диссиденты играли на двойственной сущности вещей: на раздувании низменных страстишек, на своекорыстии, алчности, на противопоставлении целого и частичного или народных и личных интересов, вели гнусную игру на трудностях, на перевернутых приоритетах, на борьбе двух начал мироздания — материального и духовного. Они отлучали людей от понимания Родины и приучали к мысли, что не любить свое государство, выступать против власти — это доблесть, геройство. Достаточно было спросить у человека, кто его кумир, и если тот называл, допустим А. Солженицына, то сомнений не оставалось — это разрушитель и паразит, шкура и потенциальный предатель.
Слабые людишки с романтическим синдромом становились последователями диссидентов, истеричными их почитателями. Почитатели лживых, дутых кумиров, конечно, брали с них пример и вредили всем и везде по своему собственному почину. На это нашими врагами и делалась ставка. Это они вырубали подряд культурные растения на полях, когда их посылали в подшефные колхозы поработать на прополке; это они с ржанием разбивали носками ботинок лучшие арбузы, умывались раздавленными помидорами, топтали огурцы, когда их посылали на сбор урожая. Так шло нравственное разрушение советского человека. У меня сердце кровью обливалось, когда я наблюдала подобные картины. И я не молчала, а вступалась за народное добро.
Я мало знаю примеров из жизни окружения, потому что у нас вообще не было событий, связанных с репрессиями и противостоянием властям. В душе осталось лишь ощущение общей обстановки да осадок от царивших тогда настроений, осталась память об эмоциях и восприятиях, о мерзости затесавшихся в наши ряды мелких пакостников, подкармливаемых из-за рубежа посылками мнимых родственников — «дядей Сэмом», как тогда говорили. Их уже не хватали за руку, не сажали в лагеря за грязные политические анекдоты, за пачкотню на заборах, за испорченные лифты и описанные гадостями подъезды — новая власть им покровительствовала. А умные люди, все понимая, лишь бессильно поджимали губы. Как хмурое небо, придавив к земле облака, прячет в туман детали пейзажа, так и наши маленькие драмы с годами растворились в общей истории народа. Однако помню, как возвращались репрессированные, какой дух они несли, и как их встречали люди.