Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 37 из 41

В полете ее сопровождали громы и молнии. Когда лед слишком утяжелял крылья, Амелия спускалась, едва не касаясь пены волн. Самым трудным было сохранить равновесие самолета. «Мне казалось, что меня посадили в банку, куда постоянно лили воду, и что я сражаюсь со слонами». Она очень редко летала ночью, и ее пугало пламя, вырывающееся из выхлопных труб, поблекшее с зарей. «Наставший день только обострил мои страхи. Я с удовольствием наблюдала, как океан стал розовым, потом светло-синим. Но слабый дневной свет заставлял мое сердце сжиматься. Я заметила на крыле следы подтеков бензина. Ручеек вблизи выхлопной трубы. Пламени я уже не видела, но знала, что оно никуда не исчезло. Я спрашивала себя, чем все это закончится…» Это закончилось в Ирландии. Париж – истинная цель полета – оказался недосягаем для «локхида»: кончилось горючее.

«Вдруг я увидела поле. На нем паслись коровы. Я принялась летать над полем. Испуганные коровы бросались в разные стороны. Боже, повторяла я себе, если одна из них сломает ногу, то при приземлении меня встретит фермер с ружьем!»

Самолет приземлился, коровы перестали носиться по полю, а фермер только спросил:

– Откуда вы прилетели?

– Из Америки.

Он удалился, пожав плечами. Другие фермеры проявили больше любопытства, а две старые девы, хотя и шокированные одеянием иностранки в бриджах, оказали гостеприимство и угостили традиционной чашечкой чая.

Телеграмма, которую Амелии удалось отправить в тот же день в газету «Нью-Йорк таймс», финансировавшую полет, имела неожиданные последствия. Утром коровий луг превратился в настоящий аэродром. Специальные корреспонденты английских газет прилетели на множестве самолетов. Но это было лишь начало. В Париже новую звезду водили с банкета на банкет. Художница-модельер Жанна Ланвен подарила ей роскошные вечерние платья. Сенат устроил в честь ее празднество. Единственное, чего она не дождалась, как, впрочем, Олкок и Браун, так это упоминания в «Ларуссе».

В Белом доме президент Гувер ждал Амелию Эрхарт на обед – первый случай в истории Соединенных Штатов. Крест за заслуги в воздухоплавании впервые украсил женскую грудь.

А Амелия уже думала о другом океане – океане, который станет ее могилой.

– Моя работа – почта. Я – почтарь. Пересечение Атлантического океана не может быть только спортивным достижением. Должна летать почта.

Человек, произнесший эти слова, был французским летчиком, уже известным в Бразилии. Его звали Жан Мермоз. Бывший превосходный военный летчик, потом пилот авиалинии «Латекоера», Мермоз открыл вместе с Гийоме линию Рио-де-Жанейро – Сантьяго (Чили), проходившую над опасной горной цепью Анд. Потерпев аварию и упав в этих горах, он выжил благодаря нечеловеческому мужеству и занялся организацией воздушной почты в Южной Америке. Как и другие, Мермоз мечтал о полете Париж – Нью-Йорк, но так и не сумел получить нужный самолет. Пришлось довольствоваться почтой.

– Теперь мы должны обеспечить еженедельные почтовые рейсы между Сенегалом и Бразилией.

12 мая 1930 года он вылетел из Сен-Луи (Сенегал) на борту гидросамолета «Лате-28», названном «Граф де ла Во». Вместе с ним в полет отправились штурман Дабри и радист Жимье. «Граф де ла Во» встретился с «черным котлом» – скоплением грозовых туч в виде отвесной скалы высотой 5 тысяч метров: непроглядная тьма, прошиваемая зигзагами молний.

– Гидросамолет никогда не поднимется на такую высоту. Надо обойти препятствие снизу.

Этот проход под «черным котлом», почти у самой воды, в полной темноте, разрываемой молниями, под проливным дождем, был в равной мере и воздушным, и морским достижением. Авиаторы сидели, обнаженные по пояс, и с тоской прислушивались к чиханию затапливаемого двигателя. Океан походил на гигантскую чернильницу.

Мермозу удалось выбраться из-под «черного котла», не коснувшись его. Самолет вынырнул в залитое лунным светом пространство над серебристыми просторами. 3173 километра пути были преодолены за 21 час. Рекорд дальности полета по прямой для гидросамолета был побит. И мешки с почтой пересекли Южную Атлантику.

Менее чем через месяц Мермоз снова сел за штурвал, чтобы выполнить обратный полет. Тяжело нагруженный гидросамолет, низко сидевший в неудачно ориентированном водном потоке – это была бразильская река Потенжи, – отказался взлетать. Он не взлетел после шестнадцати попыток в этот день и двенадцати на следующий. Мермоз снял часть груза, отвел самолет на другую водную поверхность, с другой ориентировкой, в 50 километрах от Натала. Но изменился ветер, и самолет вновь оказался неправильно ориентированным. После пятидесяти двух попыток Мермозу удалось оторвать его от воды.





– Почту доставим.

Южную Атлантику штормило, шел сильный дождь с градом, но все это было не столь опасно, как бесчинства погоды в предыдущем полете. Радист поддерживал постоянный контакт с кораблями. На полпути ветровое стекло залепили жирные капли.

– Избыток масла.

Это была течь. В 500 километрах от Дакара масляный индикатор стоял на нуле, двигатель перегревался. Мермоз посадил «Графа де ла Во» около «Фокеи» – судна, которое следовало по тому же маршруту. Пересадка на борт корабля была долгой и опасной из-за состояния моря. Под ударами громадных волн гидросамолет затонул.

Почта была доставлена, но о том, чтобы рисковать самолетом в каждом полете, не могло быть и речи.

– Опыт показывает, – сказал Мермоз, – что гидросамолет, севший на бурное море, столь же уязвим, как и обычный самолет. Поскольку обычные самолеты с тем же грузом взлетают легче, то их и надо использовать.

В 1933 году «Радуга», деревянный трехмоторный самолет, творение тридцатилетнего инженера Рене Кузине, был поставлен на обслуживание линии почтовой связи вместе с конкурирующим гидросамолетом «Южный Крест». В 1934 и 1935 годах эти два самолета выполнили 47 рейсов. Южная Атлантика была не только покорена, но и стала территорией коммерческих полетов.

Мермоз, назначенный генеральным инспектором «Эр Франс», не мог устоять перед соблазном изредка сесть за штурвал одного из этих почтовых самолетов. Так он и поступил 7 декабря 1936 года, когда пилотировал «Южный Крест» в направлении Бразилии. Полеты давно уже стали рутинными. На полпути с борта гидросамолета поступило короткое сообщение: «Отключаем задний правый двигатель». И больше ничего. Никогда. Самолеты и корабли тщетно бороздили Атлантику. В первый и последний раз почта не дошла по назначению.

В 1928 году в Веллингтоне (Новая Зеландия) хрупкая девушка девятнадцати лет повторяла фортепианные экзерсисы в гостиной. Внезапно она вскочила, захлопнула ноты.

– Я топчусь на месте, – заявила она отцу. – Я никогда ничего не добьюсь, если не отправлюсь учиться в Лондон. Только там можно найти хороших учителей.

Мистер Баттен был богат, дочь вертела им как хотела, а он желал сделать из нее великую музыкантшу. Несмотря на боль разлуки, он отпустил Джин и три года посылал ей деньги в Лондон, чтобы оплачивать гонорары профессорам. Но Джин не встречалась ни с какими преподавателями музыки. Она фанатично полюбила авиацию. Отцовские деньги шли на уроки пилотирования. Она даже купила небольшой туристский самолет.

– Я вернусь домой только на самолете, – говорила она друзьям. – Женский перелет Англия – Новая Зеландия наделает шуму. Но у меня нет денег. Надо искать мецената.

В 1934 году она встретилась с лордом Уэйкфилдом, которого очаровала так же, как в свое время очаровывала отца. Лорд финансировал полет. Джин Баттен вылетела из Англии в мае и приземлилась в Порт-Дарвине, проделав путешествие за 14 дней и 22 часа. Австралийские газеты превратили ее в звезду: «Наша прелестная Джин против континентов и океанов». Джин вернулась в Англию и купила самолет «Чайка-Персиваль» с двигателем мощностью в 220 лошадиных сил.

– Перелечу Южную Атлантику без посадки.

Ей было двадцать пять лет. Она серьезно относилась к перелету и готовилась не один месяц. Она вылетела из Лондона 11 ноября 1935 года в шесть часов утра, пролетела над Францией и Испанией и приземлилась к Касабланке, где позволила себе несколько часов сна, и вновь взлетела. 2 сентября: Сен-Луи (Сенегал). «Здесь меня встретила ужасная погода. Французские военные были очень любезны». Они окружили заботой хрупкую девушку-летчицу, которая выглядела моложе своих лет: «Почти ребенок».