Король

Приказное начальство в этот день оставило службу пораньше, с обеда – праздник же! Так что сидельцам никто не мешал гулять. Естественно, только тем, у кого имелись платежеспособные родичи и кого не нужно было «охранять со всем нарочитым старанием».

«Со всем нарочитым старанием» предписывалось охранять «королевича», что стражи и делали, сперва – со всем тщанием, а в последнее время – спустя рукава. Что и говорить, повезло, царственный узник оказался человеком смиренным, богобоязненным. Не бузил, криками зряшными горло не рвал, не ругался. Сидел себе тихохонько да что-то шептал про себя – видно, молился. Да и темница у него – изо всех темниц – первая! Стены толстые, дверь – пушкой не прошибешь, а в оконце разве что кошка пролезет. Хотя нет, не пролезет – решетка. Крепкая, кованая, на века сделанная – надежно.

– Ваше величество, – стоя у распахнутой двери, поторопил разбойничий капитан.

– Да-да…

Махнув рукой, узник одернул пиджак и, перекрестясь, пошел вслед за своим освободителем.

– Ваше величество, дверь низка – пригнитесь.

Важное предупреждение. Главное – вовремя. Арцыбашев уже успел садануться лбом о стену, а теперь уж и пригнулся – куда денешься?

В соседней «камере», где квартировал Михутря, оказалось еще темнее – хоть глаз коли, совсем ничего не видно. Впрочем, и с ночью нынче повезло – дождило. Верно, потому и не видно.

– Вот здесь вот прямо – одежда, ваше величество, – шепнул капитан. – Переодевайтесь. И желательно побыстрее. Стражники не будут ждать.

– Подкупили?

– Нет… Немножко по-другому устроили.

Ну да, конечно – кто ж рискнет выпустить «короля»?! Особу, брошенную в узилище по приказу самого государя! Или это не государь, а Щелкаловы? Хотя какая в принципе разница?

Наклоняясь и вытянув руки, Арцыбашев нащупал одежку. Какая-то плотная ткань, пуговицы… и что-то похожее на платок… Хламиды какие-то! Штанов, кстати, похоже, вовсе не было!

– Это женская одежда, – переодеваясь, шепотом пояснил атаман. – Придется уж ею воспользоваться. Грехи потом отмолим.

– Тоже мне, грех! – накинув поверх коричневых кримпленовых брюк (от той пиджачной пары, что нашлась на чьей-то даче) просторную женскую рубаху и юбку, молодой человек, как сумел, повязал платок и вслед за своим спасителем поспешил на видневшийся в распахнутую дверь дрожащий свет тускло горевшего факела.

Желтые языки пламени, чадя, выписывали на стенах черные гротескные тени, похожие на уродливый хоровод.

– Скорей, скорей, – позвякивая ключами, торопил стрелец в зеленом кафтане с заштопанным подолом. – Пошевеливайтесь.

– Погодь, Мыколай! – крикнули из соседней камеры, судя по смеху и женскому визгу, населенной весьма и весьма густо. – До утра ж договаривались… Проплатили…

– Так скоро ж и утро, – повел могучим плечом стражник. – Проплатили они… Давай ужо, поторапливайся.

– Посейчас… остатний у нас, в очереди.

– Очередь у них, ишь… Говорю ж, живее!

– Сейчас, сейчас!

Под глумливый смех в сводчатый коридор выпорхнули из темницы гулящие девки. Загомонили, замахали руками так, что едва не затушили факел.

– Да спокойней, спокойней, – прикрикнул на девок стрелец и, не дожидаясь, покуда его собрат закроет камеру на засов, махнул рукою: – Выходьте ужо… Одна, две… Стойте-ка! Вроде дюжина была…

– Потом еще две явились, Ядва да Колема, – нагло заявила одна из гулящих. – Их Кондратий привел.

– Ах, Кондратий, – поправив висевшую на поясе саблю, хрипло хохотнул страж. – А все святого из себя строит… Видать, и ему деньга нужна!

– Деньга всем нужна! – хохотнула девка. – Ай, Кузема, дай поцалую, а!

– Ну, цалуй, – нагнувшись, стрелец охотно подставил щеку.

Чмокнув стражника, гулящая повисла у него на шее, что-то зашептала на ухо…

– Добро, добро… – стрелец щурился, словно мартовский кот. – Ужо загляну к вашей бабке, Графена. Договорились! Яшку с собой возьму.

– Да хоть кота приказного! Только не Кондратия, больно уж он скучный. Все причитает да молится, не стрелец прям, а пономарь.

Так вот, со смехом и прибаутками, гулящие покинули подвал и, выбравшись на улицу, шмыгнули кусточками к круглой Пробойной башне, где, чуть приоткрыв ворота, их уже дожидался очередной подкупленный страж.

– Ну, как погуляли, девки?

– Тебя б так… Только в другое место!

– Да ну вас, корвищи. В следующий раз не пущу, – обиделся стражник.

– Ла-адно, не бери в душу. Ha-ко вот лучше деньгу. Поверх уплоченного.

– А вот это правильно, – закрывая ворота, караульный довольно рассмеялся. – Денежки – они всем нужны. Серебришко и на том свете серебришко.

«Ну, про тот свет он явно загнул», – шагая, усомнился Магнус. Хотя да – волшебная сила денег раскрылась нынче перед ним во всей своей красе. А что? Люди ведь не меняются. Кто-то на ваучерах нажился, на ГКО, а кто-то – не так давно – на «импортозамещении». Да и война любая… она кому война, а кому мать родна. Опять же все в деньги упирается. Так что не так уж и не прав стражник.

Светало. С серого неба моросил мелкий и нудный дождь. Под ногами чавкала грязь, налипшая на деревянные плиты широкой мощеной улицы, сильно пострадавшей от устроенного опричниками пожара. Насколько представлял себе сейчас Арцыбашев, улица эта называлась Великой и тянулась параллельно городской стене и Волхову куда-то на север.

Вокруг виднелись дощатые и бревенчатые заборы, поставленные, как видно, недавно взамен сгоревших и разрушенных. Кое-где виднелись строящиеся хоромы и избы. Впрочем, заброшенных пустошей было в разы больше – славные времена древней республики давно миновали, а нового расцвета не намечалось, скорей уж наоборот.

Беглецы – король и воровской «капитан» – поспешали последними, время от времени перебрасываясь короткими фразами. Жемчужно-серый рассвет шевелился над Волховом, предвестник такого же серого осеннего дня. Великая улица быстро заполнялась народом: рыбаки с веслами на плечах, приехавшие затемно крестьяне, артельщики с носилками и лопатами, грузчики, подмастерья, монахи. Мелкие торговцы везли к мосту на Торговую площадь свои тележки. С зеленью, с пирожками, с яблоками, редиской, репою и всякой прочей снедью.

– Угостить вас пирогами? – к беглецам внезапно обернулась та самая наглая девка – Графена… или Аграфена, как подчеркнуто уважительно обозвал ее Михаил-Михутря.

На вид – лет шестнадцати, тощенькая, но бойкая. Темно-рыжая, с редкими веснушками, вздернутым носом и очаровательными серыми глазами. Симпатичненькая такая, проворная, верно, во всем.

– Пирогами? Ну, Аграфена, угости, – кивнув, Михутря поплотнее подвязал платок, оглядываясь на проскакавших мимо всадников в стеганых воинских кафтанах-тегиляях. – Ваше… Вам с чем пирог?

– Да любой, – махнул рукой Арцыбашев.

– Тогда два… нет, три с белорыбицей и грибами, – подойдя к торговке, Графена вытащила из привязанного к поясу кошеля медную мелочь. – Вот тебе пуло московское… еще полпула…

С аппетитом захрустев пропеченной корочкою, Леонид поднял глаза, глянул в жемчужно-серое, с проскальзывавшей кое-где голубизною небо, пронзенное первым рассветным солнцем, и подумал, что жизнь – хороша.

Пока ели пироги да запивали потом купленным у разносчика-мальчишки сбитнем, гулящие девки куда-то делись. Все, кроме Аграфены.

– Ее придется с собой взять, – тихо пояснил Михутря. – Она в избе на Холопьей главная, ответчица за всех. Останется в городе – рано или поздно схватят, пытать начнут.

– С собой так с собой, – Магнус покладисто кивнул и, щурясь, спросил по-немецки: – Так, где ваши люди, герр капитан?

– Одну из них вы видите, – разбойник кивнул на Графену и неожиданно хмыкнул.

Рассмеялся и Леонид – забавное было зрелище. Стоят себе три девки, едят пироги… Две из них – с бородами. Кончиты, блин… Говорят о чем-то серьезном. Мужскими хриплыми голосами, да еще – по-немецки!

Как уже догадался Арцыбашев, на Холопьей улицей – вон она, рядом совсем! – располагался местный публичный дом, откуда и вызваны были гулящие девки, по-местному – «бляжьи жонки». Когда беглецов начнут искать, так первым делом – там. Оттуда все ниточки… не потянутся никуда! Графена, рыжая бесстыжая девка, нынче пойдет с беглецами, вот и оборвется ниточка. Ежели раньше не схватят, не хватятся. А ведь, между прочим, утро уже. Эх, побыстрей бы!