Страница 3 из 23
— Миксером перемешаны? — пошутил Жан Г.
— Вот чурбан! — пробормотал Жан В., закатив глаза.
— Лицно я не хотел бы, стобы меня пелемесывали, когда я выласту.
— И глазом не успеешь моргнуть, как с тобой это произойдет, — заверил его папа. — Но вообще-то мне кажется, что иметь нескольких друзей противоположного пола не такая уж и катастрофа. Благодаря этому можно… ну, скажем…
Папа оглянулся на маму.
— Дорогая, а правда, что можно благодаря этому?
— Ну, — начала мама. — Можно научиться… Можно узнать, что… Дорогой, что можно узнать?
Они явно никогда раньше не задумывались над этим вопросом.
— Понимаете, — вдруг снова подал голос Жан А., только говорил он совсем тихо, еле слышно, — проблема в том, что нас не перемешивали…
Все повернулись к нему.
— Я в нашей школе вообще единственный латинский мальчик, — быстро проговорил он.
— Ты хочешь сказать, что все остальные мальчики у вас — греки? — ляпнул Жан В., который никогда ничего не понимает.
— Да нет, не греки, — со вздохом объяснил Жан А. — Все остальные — девчонки.
— Обалдеть, — выдохнули мы все хором.
— Ой-ой-ой! — проговорил папа.
— В чем дело, дорогой? — спросила мама.
Папа вздохнул, не выпуская трубку из зубов.
— Да я вот боюсь, не вступил ли наш Жан А. в подростковый возраст, дорогая.
Девчонки
— Ну молодец, — сказал я. — Так по-тупому испортить праздник.
Мы с Жаном А. лежали в темноте на двухъярусной кровати, и я слышал, как он вертится с боку на бок у меня над головой. Я так мощно накачал живот газировкой, что тоже никак не мог уснуть.
— Папа в кои-то веки пришел домой специально, чтобы…
— А я что, по-твоему, виноват, что у меня в латинской группе одни девчонки? — взорвался Жан А.
Обычно в дни чемпионата он прячет под подушкой маленький транзистор (чтобы папа и мама не услышали), и мы засыпаем под голос комментатора. Но сегодня у нас обоих было слишком тяжело на душе, чтобы интересоваться результатами футбольного матча.
— В следующий раз будешь думать, прежде чем приниматься учить мертвые языки.
— Нуллюс несчастный! — воскликнул Жан А.
— Сам ты нуллюс! — дал я отпор.
— Как будто ты знаешь, что это означает! Это же на латыни, ты, чурбан!
В этом весь он — мой брат Жан А. Даже когда злится, все равно обзывается на мертвом языке, просто чтобы это прозвучало красиво.
— Может, мне забраться наверх и поучить тебя французскому? — спросил я.
— Давай попробуй!
В ту же секунду стена содрогнулась от ударов. Это Жан В. и Жан Г. дрались у себя в комнате — как и всегда по вечерам. Обычно все начинается с боя подушками, но очень скоро дело принимает серьезный оборот, и оба пытаются наступить друг другу на лицо грязными ногами.
— Вот чурбаны эти средние! — вздохнул Жан А.
— Ты это уже говорил.
— Если я вмешаюсь, начнется настоящая бойня.
— Ты прав, — сказал я. — Нельзя, чтобы они полезли к нам, а то прольется кровь.
Мы немного полежали в темноте, прислушиваясь к их возне, пока наконец снова не настала тишина. Нам обоим не хотелось шевелиться. Мы с Жаном А. уже целую вечность не играли в сражение ногами. Что это с нами такое? Неужели мы выросли, сами того не заметив?
— А хуже всего то, — вдруг снова заговорил Жан А. через минуту, — что все они хотят сидеть рядом со мной.
— Девчонки из твоего класса? Врешь!
— Если бы, — снова вздохнул он. — Целый час рядом с девчонкой, которая ничего не смыслит в склонениях! Врагу не пожелаешь.
— Сочувствую, — сказал я. — И какая она?
— Кто — какая?
— Ну, эта, твоя соседка на латыни.
— Как будто я на нее смотрел! — усмехнулся Жан А. — Не забывай, я в восьмом классе, и у меня есть дела поважнее, чем таращиться на девчонку с кудрявыми волосами и ямочками на щеках!
Я закрыл глаза и попытался представить, как выглядит эта девчонка, но не мог вообразить ничего, кроме самого Жана А., который сидел за партой прямой как палка и с красными, как у Бэтмена, ушами.
— Красивее, чем Полина?
Жан А. там наверху чуть не задохнулся от возмущения.
— Чем кто?
— Сам знаешь — Полина, твоя давняя любовь.
В прошлом году Жан А. сходил на свою первую вечеринку, на которой были и ребята, и девчонки, и жестоко влюбился в сестру своего лучшего друга Дылды — Полину. Он бы, конечно, предпочел сходить к зубному и вырвать зуб мудрости, чем признаться в этом, но все видели сердце с их инициалами, которое он вырезал на дереве на холме.
Кончилось это плохо: в один прекрасный день во время драки с Касторами Жан А. выстрелил в ногу Полине из картофельной винтовки. Конечно, он не знал, что попадет именно в нее, но Полина все равно смертельно обиделась. С тех пор она с ним не разговаривала, и, когда они встречались у журнального ларька, чтобы купить свежий выпуск «Тинтина», оба молчали.
Бедняга Жан А.! Влюбиться — это само по себе ужасно, а если объект твоей любви еще и устраивает такую трагедию из-за какой-то там картофельной пули в ноге, тут уж и в самом деле есть из-за чего озвереть.
— Моя любовь? — проскрипел Жан А. — Чтобы я — и влюбился?! Да я уж лучше нырну в аквариум с пираньями!
— В этом ты прав, — поддержал я брата. — Зачем они вообще нужны, эти девчонки?
— И знаешь что? — не унимался Жан А., злобно хихикая. — Если они считают, что у меня можно списывать на контрольных только потому, что у них есть ямочки на щеках…
— Что, правда? У них у всех есть ямочки?
— Да нет же, чурбан! Я говорю про Изабель — ту девчонку, которая сидит со мной на латыни.
— А, про ту страхолюдину!
В темноте надо мной возникла голова Жана А. — перевернутая, как у летучей мыши.
— Про какую еще страхолюдину?! Хочешь, чтобы я слез и дал тебе в глаз?
— Откуда же ты знаешь, что она не страхолюдина? Ты ведь на нее не смотрел!
Он на секунду задумался.
— Ну, она не безобразна, если говорить научным языком. Но это не означает, что я считаю ее хорошенькой, не путай понятия! По-моему, даже микроскопическому шестиклашке вроде тебя это должно быть ясно, а?
Он удовлетворенно хохотнул и хлопнулся обратно на подушку.
— Очень мне надо во всем этом разбираться, — проговорил я. — Это не я впал в подростковость, и не у меня голос скрипит как у испорченного патефона.
— Хочешь, чтобы я тебе сунул в лицо грязные ноги?
— Только попробуй.
Ни он, ни я не сдвинулись с места. Было поздно, почти полночь. В темноте фосфоресцирующий циферблат моих часов светился, как идеальная маленькая галактика.
Я твердо решил никогда не вступать в этот самый подростковый возраст. Чтобы вот так же вырасти из штанов, как Жан А., и иметь такие же проблемы с девчонками и такую же дурацкую галочку из пуха над губой? Спасибо, не надо! Я уж лучше прямиком перемещусь во взрослый возраст, как в игре в «Монополию», где можно перепрыгнуть через клетку «Тюрьма».
Жан А. включил приемник и прижал его к самому уху, чтобы мне не было слышно. Но это ведь была не трансляция чемпионата, так что мне было плевать.
— Сделай потише свои тупые песенки, — прошипел я. — Я не могу уснуть!
— Сам тупой! — откликнулся он. — Спорим, ты не знаешь ни одного шлягера!
— Ни одного чего? — переспросил я.
— Ха-ха-ха! — победно загоготал он. — Ты даже не знаешь, что это вообще такое! Шлягер, мой дорогой старикан, это знаменитая песня — то, что мы, молодое поколение, называем хитом. Ты только послушай…
Он прибавил громкости на приемнике и, щелкая пальцами в темноте, начал выкрикивать: «Е, е, е!» — и извиваться на своем матрасе, как будто от колик.