Черная стая

Из Эрсталя, где эскадрон разместился по квартирам, в Льеж Шемет приехал по весьма радостному поводу, и настроение его, тяжелое и мрачное на протяжении последних месяцев, чуть просветлело в ожидании встречи со старым другом. Йенс Миллер, вернувшийся в Мединтильтас вскоре после отъезда Войцеха из Вены, проявил чудеса преданности и героизма, приведя в Льеж Йорика. Верхом молодой камердинер ездить умел плохо и не любил, но дальнюю дорогу одолел довольно скоро, прощальные слова Жюстины попутным ветром несли его в Валлонию.

Мундир Йорик признал, голос тоже. Сахарку обрадовался, ткнулся бархатистым носом в плечо, прося добавки. Войцех нежно потрепал шелковистую гриву. Казенный конь, хотя и офицерского разряда по всем статьям, доверия у него не вызывал.

-- Пусть на конюшне отдохнет, -- Шемет снова вручил поводья Йенсу, -- вечером сам в эскадрон отведу. А ты-то что думаешь дальше делать? Домой? Не спеши, отдохни с дороги. Бонапарт нас пока не торопит.

Домой Йенс не собирался. Войцеху с трудом удалось убедить симпатичного, но тщедушного юношу в том, что в денщике господин граф не нуждается, а вот при штабе грамотных писарей и счетоводов недостает. Миллер смутился, покраснел. Пришлось Шемету самому вести его в штаб Первого корпуса к фон Цитену и лично давать рекомендации.

Знакомствами граф Шемет пользоваться не любил, искренне считая, что личные одолжения вредят делу. Но совсем недавно, после горячего спора с полковником фон Лютцовым, возглавившим Вторую бригаду кавалерии корпуса Цитена, вынужден был, преодолевая неловкость, писать к самому фельдмаршалу фон Блюхеру, да еще и напоминая о трубке, подаренной ему в Лейпциге. Освобожденная Пруссия нуждалась в регулярной армии и организованном по ее образцу Ландвере, и "Черная Стая", пусть и сохранив право на добровольческий мундир, была расформирована и распылена по разным частям. Только кавалеристы да часть конных егерей все еще оставались с полковником, но гусар и драгун вооружили пиками, сочтя, что от улан пользы будет больше.

С ментиками ни Шемет, ни фон Таузиг расставаться не захотели, чуть не наговорили полковнику дерзостей, пригрозив подать прошение о возвращении на службу в другую часть, но выслушали реприманд, склонив головы и признав, что не Лютцов принимает решения, а командованию виднее. После этого Войцех и решился писать лично Блюхеру, все еще находившемуся в Берлине, и разрешение на формирование эскадрона было получено, с условием, что его удастся собрать среди добровольцев, прошедших со "Стаей" прусскую кампанию 1813 года.

Теперь они ждали чету Эрлихов, ничуть не сомневаясь в том, что Ганс и Клара по первому зову встанут в строй. Сотню уже почти набрали, и фон Цитен разрешил не только черные ментики, но даже, с большой неохотой, серебряные черепа на фуражках и киверах, официально запрещенные к ношению Фридрихом-Вильгельмом еще зимой тринадцатого года. Запрещение, впрочем, касалось теперь уже несуществующего Люцовера, так что обойти его до нового королевского указа оказалось возможным.

Девятнадцатого апреля в Льеж прибыл главнокомандующий, и подготовка к предстоящей кампании подчинила себе всю жизнь старинного бельгийского города. На площади перед дворцом свергнутого еще в 1798 году принца-епископа маршировали батальоны, по улицам, между роскошных домов из красного кирпича и голубого камня, громыхали обозы, проносились с присвистом вестовые на горячих конях, по вечерам в ресторанах и трактирах блестящие офицеры кружили головы женам и дочерям достойных горожан, запивая горячим шоколадом рассыпчатые нежные вафли. Ганс и Клерхен все еще не давали о себе знать, и Шемета начало охватывать легкое беспокойство.

Клерхен Войцех ждал, как никого другого. С Дитрихом он мог говорить обо всем: о предстоящей битве, о грязной политике Конгресса, о преимуществах оружия с клеймом "Испытано в Льеже" даже над английскими заводскими винтовками, о небе, вернувшемся в его сны свежим ветром и ослепительной синевой. Но только не о том, что не давало уснуть в глухой ночной час. Не о Париже, не о Линусе. Срок траура давно закончился, но почтовое сообщение с Францией прервалось, и Войцех в бессилии скрежетал зубами, глядя в темный потолок тесной комнатушки ветхого бельгийского домика, чувствуя себя вдвойне лжецом. С Кларой об этом говорить было не нужно, она поняла бы без слов.

Эрлих примчался в Эрсталь на взмыленном мышастом коне, отыскав Шемета в цейхгаузе, где лейтенант занимался проверкой обмундирования. Клары с ним не было.

-- А Клерхен где? -- нетерпеливо спросил Войцех. -- Фланкеры волнуются, командира до сих пор нет.

-- Клара в Льеже, -- понурившись, сообщил Ганс, -- в гостинице. Мы почтовой каретой добирались, дорога ее измотала совсем. Ждет тебя к ужину.

-- Меня? -- удивленно переспросил Войцех. -- Не нас?

-- Тебя, -- подтвердил Ганс, -- Дитриху не говори пока. И...

Он замолчал, подбирая слова.

-- Если она скажет, что я безответственный, беспринципный эгоист и безмозглый болван, не спорь, ладно? Просто соглашайся со всем, что она говорит.

-- Ладно... -- в полном недоумении протянул Войцех, -- как скажешь. А в чем дело-то?

-- Не могу, -- вздохнул Ганс, -- я слово дал, что молчать буду. Сам увидишь.

Он вдруг просветлел и потащил Войцеха из цейхгауза к коновязи. К седлу мышастого был приторочен большой сверток, обернутый парусиной.

-- Вот, -- Эрлих распутал веревки и вручил Шемету запыленный в дороге баул, -- это тебе. От Клары. И от меня.

В бауле оказалась прекрасно выдубленная медвежья шкура с головой и когтями. Великолепие несколько портили двойные отверстия на груди, так и не зашитые скорняком.

-- Спасибо, конечно, -- пробормотал Войцех, -- да на что она мне сейчас? Могла бы и до осени подождать.

-- Не могла, -- усмехнулся Ганс, -- ничего, в обозе не пропадет. В Париж пани Каролине отвезешь. Пусть у камина бросит. Из твоего ружья Клерхен эту тварь застрелила.

-- Так уж и тварь? -- вскинул бровь Войцех. -- Давай, договаривай, не томи.

-- Мы на охоту поехали, -- Ганс поморщился, как от застарелой боли, -- через месяц после свадьбы. Клара от ловчих оторвалась, все ей не терпелось твой подарок в деле опробовать. А потом ее казачок прискакал, лица на нем не было, только и мог, что за рукав меня тянуть. Я помчался, чуть из седла по дороге не вылетел, ветки все лицо исхлестали. Гляжу, на поляне конь лежит, брюхо разорвано, кровь по снегу веером. А рядом Клерхен стоит, с ружьем, в разодранном платье, волосы по плечам разметались, ноздри раздуваются. Чисто Диана. И эта тварь лежит в двух шагах от нее. Наповал. Как меня увидела, первое что сказала: "Шкуру -- командиру". Вот, я и привез.

-- Спасибо, -- Войцех прижался щекой к жесткому меху, -- непременно Линусе привезу. Дорогой подарок, лучшего я и представить не мог.

В полумраке гостиничной комнаты влажно блеснули темные глаза, тонкий силуэт шагнул навстречу щурящемуся с майского солнца Войцеху. Ганс наскоро пробормотал извинения и пулей вылетел за дверь, оставив жену наедине с командиром.

-- Простите, герр лейтенант, -- опустив голову, тихо сказала Клара, -- я вас подвела. Я вас всех подвела.

Со дня свадьбы прошло уже более полугода, и даже перетянутое под грудью бархатное зеленое платье не могло скрыть округлый живот фрау Эрлих.

-- Отставить слезы, корнет! -- улыбнулся Войцех. -- И не говори глупостей. Я чертовски рад, за тебя и за Ганса. Времени даром не теряли, молодцы.

-- Если бы я знала, -- вздохнула Клерхен, -- если бы я могла знать...

-- И что? Не в этом году, так в следующем, не с Наполеоном, так еще с кем. Войнам конца нет, Клерхен. Сколько ждать?

-- Ты же собираешься ждать, -- смутилась Клара, -- а мне нельзя?

-- А ты откуда знаешь? -- растерялся Войцех.

-- Каролина сказала, -- Клара залилась краской, -- ой, мне не стоило об этом говорить, прости.