Страница 19 из 27
В 1897 г. послом в Константинополь был назначен И. А. Зиновьев[160]. Не считая возможным поддерживать в балканских национальных конфликтах ни греческую, ни болгарскую сторону, он встал на защиту сербских интересов в Македонии. Благодаря его усилиям состоялось назначение митрополита-серба в Ускюб (Скопие). В целом, ввиду избранного русским правительством курса на сохранение status quo в Македонии, действия посла были направлены на смягчение противостояния и поддержку османских властей: так, после Илинденского восстания 1903 г. он настаивал на применении к повстанцам всех мер строгости. В переговорах с болгарским экзархом одним из главных требований было ограничение деятельности болгарских комитетов. Преемник Зиновьева Н. В. Чарыков (1909–1912)[161] сыграл большую роль в налаживании переговоров при создании балканской лиги; в церковных делах его важнейшей заботой было, как и прежде, смягчение греко-болгарских противоречий и создание условий для снятия схизмы. Последний посол царского правительства в Константинополе М. Н. Гире (1912–1914)[162], уже имевший опыт дипломатической службы на Балканах, непосредственно связывал защиту интересов православия в Турции с русскими интересами: оказание помощи Вселенскому патриархату в 1913–1914 гг. ставилось им в прямую зависимость от уступок политического характера (в вопросах снятия болгарской схизмы, преобразования Халкинской школы). В деле русского монашества на Афоне Гире присоединился к точке зрения российского Св. Синода и был одним из организаторов изгнания имяславцев в 1913 г. Церковная жизнь на Востоке в начале XX в. характеризуется крайней политизированностью и исключительным накалом противоречий на Балканах, потому в это время мы не встретим тех доверительных отношений между русскими представителями и греческим духовенством, которые еще возникали иногда во второй половине XIX в. Русская имперская политика для греков теперь все больше отождествлялась с враждебным эллинизму «панславизмом»; простора для духовных и гуманитарных контактов оставалось все меньше и меньше. Положительные инициативы все более уступали место давлению с позиции силы.
Защита интересов православия на Ближнем Востоке и опора на христианское население Турции требовали от русского правительства наличия большого числа специально подготовленных сотрудников, которые бы занимались исключительно церковными делами. Единственной структурой, которая в некоторой степени отвечала этим требованиям, была Русская Духовная миссия в Иерусалиме, существовавшая с 1847 г. С 1882 г. к ней присоединилось Императорское Православное Палестинское Общество. Однако эти две организации, в задачи которых входило поддержание православия в Палестине и Сирии, не распространяли свою деятельность на другие регионы Османской империи. Кроме того, масштабы их деятельности не могли сравниться с развернутой сетью агентов католической и протестантской пропаганды, осуществлявшей свою работу через церкви, монастыри, школы и благотворительные заведения во всех уголках Турции. На протяжении нескольких десятилетий в российском МИДе и Св. Синоде неоднократно ставился вопрос об учреждении в османской столице русской духовной миссии. В задачи такой миссии должны были входить непосредственные контакты с Константинопольским патриархом и налаживание более тесных связей между церквами. Миссия могла взять на себя функцию распределения материальной помощи бедным церквам и монастырям балканского и малоазийского районов Турции, а также доставлять в Св. Синод сведения о положении Церкви. Наличие в столице русского представителя – духовного лица в качестве настоятеля миссии могло бы смягчить отношения греческого и болгарского духовенства с русскими дипломатами и усилить церковную сторону этих контактов. Однако этот проект так и не был осуществлен из-за сложности международной ситуации и необходимости для российского правительства соблюдать крайнюю осторожность и не нарушать хрупкое равновесие. Не в последнюю очередь здесь сыграло роль нежелание МИДа и константинопольского посольства создавать ситуацию «двоевластия» и провоцировать конфликты между русскими учреждениями, пример чему уже был в Иерусалиме. Нереализованным остался и другой проект – назначение русского консула на Афон для защиты интересов нескольких тысяч русских насельников Св. Горы и осуществления контроля над ними.
Н. В. Чарыков
В некоторой степени помощь посольству в церковных делах оказывало духовенство русской посольской церкви в Константинополе, настоятелями которой были как личности вовсе бесцветные и не проявлявшие собственной инициативы, так и фигуры достаточно яркие и самостоятельные.
В 1913 г. по случаю ухода на покой многолетнего настоятеля о. Ионы (Вуколова) посол М. Н. Гире пишет о значении духовного лица при посольстве:
«По своему положению, представитель Св. Синода в Константинополе должен бы быть моим ближайшим естественным помощником в сношениях с Вселенской патриархией, и при обладании им высокими нравственными качествами, широким духовным образованием и тактом, мог бы приобрести огромное влияние среди местного православного духовенства и оказывать неоценимые услуги вверенному мне посольству при обсуждении с патриархией многих сложных вопросов, касающихся существенных интересов православной церкви на Востоке»[163].
Всего в Константинополе в конце XIX – начале XX в. было четыре русских церкви, подведомственных российскому Св. Синоду. Две из них находились при посольстве (Св. Николая Чудотворца в Пере, устроена в 1845 г. при посланнике В. П. Титове; Свв. Константина и Елены в летней резиденции посольства в Буюк-Дере, была устроена в 1818 г. при посланнике Строганове и возобновлена в 1867 г., при перестройке здания послом Н. П. Игнатьевым). Церковь при русской Николаевской больнице в Пангальди, каменная пятиглавая в византийском стиле с колокольней, была построена в 1875–1876 гг. и освящена Дерконским митрополитом Иоакимом. Богослужения в ней совершал помощник настоятеля посольской церкви. Трое певчих из Пантелеймонова монастыря на Афоне с 1876 г. служили псаломщиками. Церковь-усыпальница Св. Георгия в Сан-Стефано состояла из двух этажей (церковь и склеп). Построена она была в 1892–1898 гг., освящена в присутствии вел. кн. Николая Николаевича при после И. А. Зиновьеве. Богослужение в ней совершал причт посольской церкви в храмовые праздники и дни поминовения усопших[164]. Храм был взорван вскоре после вступления Турции в Первую мировую войну, 14 ноября 1914 г. Кроме этих церквей, в Константинополе, в Галате, находились подворья русских обителей на Афоне со своими церквами – Пантелеймонова монастыря, Ильинского и Андреевского скитов, а также некоторых наиболее крупных келлий. Братство русских келлий на Афоне содержало в Сан-Стефано школу. Настоятели афонских константинопольских подворий также находились в тесном контакте с русскими дипломатическими представителями.
В начале XX в. причт русской посольской церкви состоял из настоятеля, второго священника, диакона и псаломщика. Настоятелем посольской церкви в 1899–1913 гг. был архимандрит Иона (Вуколов)[165]. Автор многочисленных полемических работ в защиту греческого духовенства, архимандрит Иона выступал как против русских его критиков, так и против католического прозелитизма. Такое направление не соответствовало русской прославянской политике, сторонником которой был посол в Константинополе И. А. Зиновьев и имевший большой авторитет в политических вопросах директор РАИКа Ф. И. Успенский. Различным было отношение и к русскому монашеству на Афоне со стороны посла и Успенского, с одной стороны, и архимандрит Ионы – с другой. Если первые видели в «русском Афоне» сильную опору для политического влияния России на Балканах и вообще на Востоке, то для Ионы русские афонцы представляли собой массу необразованных мужиков, которые незаслуженно владели большими материальными средствами и не желали, по своей ограниченности, употребить даже часть этих денег в помощь греческим школам. В этом смысле архимандрит Иона присоединялся к позиции греческой иерархии, обвинявшей русскую политику на Востоке в преследовании чисто политических целей под прикрытием помощи православию.
160
Иван Алексеевич Зиновьев (1835–1917), выпускник Лазаревского института восточных языков, в 1851 г. поступил на службу в московский главный архив МИДа. В 1871 г. назначен дипломатическим агентом при румынском князе; в 1876 г. аккредитован в качестве чрезвычайного посланника при персидском шахе. С 1883 г. директор Азиатского департамента МИДа. В 1891 г. назначен посланником при короле шведском и норвежском. В 1897–1909 гг. посол в Константинополе. С 1909 г. член Государственного совета.
161
Николай Валерьевич Чарыков (1855–1930), выпускник Александровского лицея. С 1883 г. дипломатический чиновник при туркестанском генерал-губернаторе; с 1886 г. политический агент в Бухаре. В 1896–1897 гг. дипломатический агент в Болгарии; с 1897 г. министр-резидент при святейшем престоле папы Римского; с 1900 г. чрезвычайный посланник и полномочный министр в Сербии; с 1905 г. посол в Голландии. В 1908–1909 гг. товарищ министра иностранных дел. В 1909–1912 гг. посол в Константинополе.
162
Михаил Николаевич Гире (1856–1932), сын министра иностранных дел Н. К. Гирса. Выпускник пажеского корпуса, участник войны 1877–1878 гг. На службе в МИДа с 1878 г. Был посланником в Бразилии, Китае, Баварии, Румынии, послом в Константинополе (1912–1914) и в Риме (с 1915).
163
М. Н. Гире – В. К. Саблеру. 24 января 1913 г. // РГИА. Ф. 797. Оп. 83. 2 отд. 3 ст. Д. 79. А. 1–2.
164
Ведомость о русских православных церквах в Константинополе за 1900 год // РГИА. Ф. 797. Оп. 71. 2 отд. 3 ст. Д. 13. Л. 51-52об.
165
Уроженец Орловской губернии. В 1882 г. окончил курс Орловской семинарии, в 1882-87 гг. был сельским учителем в Орловском уезде. Священником стал в 1887 г., а затем, овдовев, в 1893 г. принял монашество. В 1894 г. он окончил курс Киевской духовной академии, после чего занимал посты инспектора, затем ректора Петербургской семинарии, ректора Екатеринославской и Владимирской семинарий. 17 февраля 1899 г. назначен настоятелем русской посольской церкви в Константинополе. В 1900 г. избран действительным членом общества церковного пения в Константинополе, а в 1912 г. получил от патриарха Иоакима III титул Великого архимандрита Вселенского Апостольского престола. 30 ноября 1912 г. Иерусалимский патриарх Дамиан пожаловал ему золотой крест с частицей Честнаго Древа.