Суховей из поднебесья

Китаец, конечно, ловко подцепил меня Маяковским, но цитатники Мао здесь даже не смешно ставить рядом.

Взгляд старика сконцентрировался в одной точке.

- Настоящая культура, - проговорил он, - это революция.

Бум!!!

- Огонь по штабам, что ли? - уже открыто съехидничал я.

- Культура - это революция в самоосознании, - жестко продолжил китаец. - Огонь по штабам - это вершина самоосознания.

Бум!!!

- У вас была революция? - китаец вновь обратил на меня щелочки-амбразуры. - Да, была! И революция самоосознания была? Была!... Но не полная... Вам не достало лишь дочистить от грязи свои штабы. Вы остановились в полушаге от вершины.

Я оторопело посмотрел на китайца. Тот опустил руку и отвернулся к окну.

- Но... - я растерянно буркнул, - в смысле, вершины?...

Мои мысли стали сбиваться. Ведь где-то в глубине его слов была какая-то правда - особенно насчет грязи в штабах.

- Дочистить от грязи?... - проговорил я. - Это как?! Огонь по штабам, что-ли?!...

Взгляд старика застыл на месте.

- Огонь, - у меня неожиданно по-петушиному взвился голос, - это же убивать! Где тут культура?!...

Дед никак не реагировал на мои слова, будто я перестал для него существовать.

За окном проносился безликий ландшафт, стучали, стучали, стучали колеса.

Фу-ух! Такое без ответа оставлять было нельзя. Я начал внутренне собираться.

"То есть, культура души, по вашему, - я стал мысленно подыскивал возражения, - это что-то вроде того, чтобы оставаться верным Горькому и Маяковскому. И в штабах тоже. Ну, допустим!... Допустим даже, что это так, но..."

- Однажды, - тяжело сипящим голосом перебил мои мысли старый китаец, - мы вытащили на улицу одного профессора, таскали его за волосы по улицам, заставляли наизусть повторять цитатник Мао. В наших глазах он заслужил этого, потому что издевался над теми, кто оказался не способен к учебе, говорил, что их место в свинарнике. Он полагал, что знание английских книг сделало его над нами богом. После трехкратного повторения цитат Мао мы бросили его окровавленного на улице. Нет, он не умер, он уполз в свою квартиру и больше в университете не появлялся.

Шок от услышанного заставил меня непроизвольно подняться. Я застыл в неловкой позе и, чтобы оправдаться, сказал, что пойду заказать чай.

В коридоре я подошел к окну и остановился в размышлении. Поезд продолжал мерно постукивать колесами, покачивая вагон. Мне надо было прийти в себя от нелепого диалога - хоть как-то переварить несусветность услышанного.

А переварить было необходимо. Ведь какая-то малая, хоть и нескладная правда была в словах китайца. И эта малая правда била все мои сумбурные возражения. Ведь по его словам получалось, что разгул насилия в годы культурной революции был как бы даже оправдан. Вот ведь как! Все подано как их вариант гражданской войны, без которой они втянулись бы в капитализм...

Бум! Меня уже волнует, не втянулись ли бы они в капитализм! Ну и китаец! Повернул-таки в свою веру! Силен старик! Едва дышит, а бьет наотмашь! Ничего не скажешь!

Однако погоди, старик! Ведь с другой стороны...

А что с другой?...

Мысли начали разъезжаться. - Что с другой стороны?...

Ну да, конечно! - С другой стороны наказывать без суда - это не цивилизованно! Однако опять же - какой суд запретит хаму преподавать в вузе? Нет! Здесь что-то не то! Конечно не запретит... Не может цивилизованный суд это сделать. У нас, например, подобное - тоже сплошь и рядом, и мы ничего сделать не можем! А как тогда быть им - Китаю тех лет, с неразвитыми вообще традициями права? Как ни крути, старик прав по-своему - если даже для нас правовой, цивилизованный путь не без изъянов, то для них - это путь к торжеству хамов, в дикую безнаказанность и капитализм...

Тьфу-ты! Опять я о капитализме!... Ну и старик!...

Нет, давай все сначала... Что-то я путаю... Итак, по его словам получается...

Вернувшись спустя полчаса в купе, я наткнулся на настороженные взгляды четырех узких щелочек глаз. Я опешил. Спустя несколько секунд мне стала понятна причина их напряженности - ведь я вышел за чаем, а вернулся после долгого отсутствия с пустыми руками.

Немного помявшись на месте, я произнес какую-то нелепицу об отсутствии кипятка. Соседи продолжали сидеть, не шелохнувшись.

- Да, не бойтесь вы! - вдруг пришла мне в голову естественная для такого случая догадка. - Не стучать на вас я ходил!

Оба китайца обмякли. Однако если дед спокойно отвел глаза в сторону, то напряженность во взгляде молодого китайца не исчезла.

- А мы не боимся, - заговорил он.

- Нам, китайцам, не свойственно бояться таких ситуаций - продолжил молодой. - Если у нас чужак причинит китайцу зло, то это обернется местью сородичей обиженного. Нас, китайцев, очень много. Нас опа-а-асно обижать. Вы тут рассуждали о силе. Вот в этом и есть наша сила - в том, что нас много. Ваш мальчишка из кино говорил американцу, что у того, кого обманули, осталась правда, значит, он сильнее. А как быть, если его не просто обманут, но и убьют, а за спиной убитого никого нет? - китаец показал рукой на пустые горизонты за нашим окном. - Даже если ты будешь прав, никто не узнает правду. За спиной же любого китайца миллионы. Поэтому прав или не прав китаец, но за него заступятся и отомстят. Вот что такое настоящая сила.

Он посмотрел на меня с промелькнувшим чувством превосходства, а затем глянул на деда в поисках поддержки. Дед во время его тирады сидел молча с абсолютно отсутствующим лицом.

Однако!!! Такое без ответа оставлять нельзя!

- Но все-таки, - я решил парировать выпад по-своему, - что за дикость!... - я нарочно сделал паузу, чтобы придать своей фразе двусмысленность. - Что за дикость: огонь по штабам?! Почему просто не снять с должностей зарвавшихся людей?

Старый китаец скосил на меня взгляд.

- На верхушке сорняка, - проговорил он, - может быть красивый цветок.

Я непонимающе посмотрел на него.

- Вы снимали с должностей Горбачева и Ельцина, когда те шагали по карьерной лестнице?

Я смешался.

- Вы никого не сняли, - продолжил китаец, - кто затем, используя высокие должности, начал прибирать к рукам народную собственность.

- Кто будет снимать? - спросил он после паузы, обернувшись к окну. - Такие же зарвавшиеся?

- Великий Мао, - выговорил он, растягивая слова, - гениально понял, что никакие государственные органы не способны очищать себя и страну. Даже лично он не в силах почистить большой Китай - перед великим Мао все изображают себя правильными и идейными.

Китаец продолжал смотреть на проплывающий мимо окон ландшафт.

- На верхушке сорняка, - задумчиво повторил старик, - может быть красивый цветок. Грязь на сорняке лучше видна снизу, причем лучше всего ее различают чистые молодые побеги. Поэтому он и обратился к нам - тогдашним молодым людям. Он доверил огонь по штабам нам.

М-да... Опять обставил меня дед! И главное - красиво так, поэтично! Непросто состязаться с ним в двусмысленностях...

- Но молодежь разная бывает... - не сдавался я. - Толпа способна и на самосуд...

- А правовая система лучше? - со слабым раздражением бросил дед. - Она работает с уликами и свидетельствами, а это гнилая система, поскольку, если нет улик и свидетельств, то, выходит, что нет и права. Ваши суды - это шахматные игры обвинителей и защитников, где фигурками являются улики и алиби. В них нет человека. Простые же люди видят человека лучше, они без всяких улик различают реальное зло, которое может приносить человек, даже если он не нарушает закон. И, наоборот, они не поверят наветам и доносам на человека, которого хорошо знают. Великий Мао учел опыт вашей чистки тридцатых годов, когда ее проводили органы. Ваши органы оказались менее объективными, чем наша молодежь. Жертв хунвейбинов было меньше, чем жертв ваших репрессий тридцатых годов, а результат качественней!