Страница 27 из 30
— А ну–ка нам кувшинчик?.. — обратился он к проходившей мимо служанке. — Тут поукромнее!.. — шепнул он Яну.
Погреб, видимо, был известен Луиджи прекрасно. Он выбрал совершенно укрытый от сторонних глаз и ушей уголок и расположился в нем со своим гостем.
— Говори тихо!.. — предупредил он. — Что–нибудь стряслось?
— Да особенного ничего… откуда ты взял? — удивился
Ян.
— Да по твоей физике вижу!.. — В чем история?
Ян медленно полез в карман, вытащил записку и, не выпуская ее из рук, не без смущенья рассказал все происшедшее.
Луиджи слушал насторожась, затем молча взял письмо и поднес близко к глазам.
— Не вижу, темно!.. — проговорил он. — Я пойду, прочту, — и он сделал движение, чтобы встать, но Ян удержал его.
— Оно Помпео Маркони, у Флорентийских ворот…
— Помпео Маркони?.. — раздумчиво повторил Луиджи. — Что–то знакомое имя… А, вспомнил!!! важный синьор… Так в чем же загвоздка? Ступай и отнеси!
Ян молчал: глаза его были недвижно устремлены в одну точку.
— Чего ты уперся?..
— А если оно любовное?.. — неожиданно для себя самого выговорил Ян, мысль зародившуюся у него в душе.
— Да тебе–то что за печаль? — Луиджи откинулся на бочку и вдруг залился тончайшим фальцетным смешком.
— О, король идиотов!!.. — воскликнул он. — Да ты что, уж не влюбился ли?!.. когда же ты успел? Ах, проворный малый!!..
Ян не отвечал.
— Нет, брат, ошибаешься!.. — прервал сам себя Луиджи. — Голову прозакладываю, что здесь что–то другое!..
— Что же такое?
— Любовных записок не пишут!.. — продолжал неаполитанец. — Приглашения на свидания передаются на словах служанкой или баратиери — это их хлеб… тут что–нибудь много важнее, раз она решилась на такой риск и не доверилась своим окружающим.
— Ведь и меня она не знает!.. — заявил Ян.
— Это–то и примечательно… значит, ты рожей своей ей понравился, веру в себя внушил!..
— Ты так думаешь?
Луиджи кивнул головой.
— Именно так. Мой нюх издалека суп чует! Смотри, будь осторожен, не отдавай письма при людях! Хорошо можешь заработать на этом деле!.. — Он возвратил записку Яну.
— Заработка я не хочу! — буркнул тот.
— Ну, конечно!.. — иронически согласился Луиджи. — Вы все, северяне, только по виду люди, а на самом деле болваны! Ей — Богу, чего же ты хочешь? Чтобы родовитая синьорита да еще француженка, Габриэль Готье, бросилась тебе на шею или вышла за тебя замуж?.. Это вот видал ты?
— Он поднес к самому носу Яна кукиш.
— Ничего мне не надо… я так!.. — упрямо повторил Ян.
— Она, значит, француженка, а я не знал!
Приятели осушили по кружке вина и Луиджи налил по второй.
— Надеюсь, своему хозяину ты ничего не сказал о письме? — осведомился он.
— Ничего.
— Умно!.. Итак, тебе надо знать, где живет Помпео Мар- кони?
— Да… у других спросить я боялся!
— Э, да ты умней, чем я думал!.. — усмехнувшись, ответил Луиджи. — Из тебя выйдет толк! Ладно, я провожу. Только наверное ты никому не проболтался, куда собираешься идти?
— Никому!.. впрочем, на паперти собора я спросил, где Флорентийские ворота.
— У кого? У босоногих прохвостов?
— Да.
Луиджи неодобрительно мотнул головою.
— Худо!.. — Это же разбойники, шпионы и все что хочешь! А когда сюда шел — никого из них позади тебя не было?
— Я не оборачивался…
Луиджи подумал с минуту и протянул руку.
— Давай сюда письмо. Вместе пойдем, а будет оно у меня!.. — пояснил он. — Так безопаснее!..
Он спрятал отданную Яном записку и велел приятелю не трогаться с места, а сам встал и начал осторожно пробираться между стеной и бочками к кухне. Там сидели все прежние посетители, но в самом дальнем углу зоркий глаз неаполитанца сразу завидел белое пятно и признал в нем баратиери. Беппо что–то ел и все поглядывал на ход в погреб.
Луиджи быстро вернулся в свое убежище.
— Есть!.. Видишь, что значит распускать язык?.. — прошептал он. — Справа в углу сидит. Это такие черти, я тебе скажу!..
Он наспех объяснил Яну, по каким приметам и куда надо идти.
— Только не оглядывайся; на перекрестках улиц оборачивайся на все четыре стороны, будто не знаешь дорогу, и примечай, где мы. Ты ступай первым, за баратиери я пойду — он меня в лицо не знает! Дом Маркони сразу определишь — он там единственный, красный, кирпичный; над входом белый щит с синим шлемом висит. Как завидишь его — вправо сейчас же забирай. Я к Помпео прошмыгну, а ты заведи жулика подальше, посиди где–нибудь в тратторий и домой ступай — к закрытию мастерской я с ответом подойду!.. Ну, с Богом… вали, как будто ничего не знаешь!.. — Он слегка подтолкнул Яна, а сам опять исчез между стеной и бочками.
Ян обдернул на себе куртку и направился в тратторию. Человек в белом увидал его и Яну показалось, будто он съежился и глубже втиснулся в угол.
Ян вышел на двор, затем на улицу; Луиджи наблюдал из своей засады и убедился, что он не ошибся: баратиери быстро допил вино, бросил на стол звякнувшую монету и поспешил уйти. За ним издали последовал неаполитанец.
Ян точно исполнял все, что было ему сказано и в свою очередь увидал, что за ним следили. Душа его вдруг исполнилась какой–то радости — ему захотелось смеяться и показать нос шпиону, которого они сейчас так ловко одурачат. Он летел как на крыльях.
После множества поворотов и изгибов улица, сделавшаяся совсем глухой и безлюдной, уперлась в башню и обтекла ее справа и слева. Ян заметил неподалеку красный дом и, как было условлено, взял в обратную от него сторону.
Луиджи задержался за углом, убедился, что Ян и его преследователь скрылись из вида, подошел к входу под белым щитом и синим шлемом, еще раз огляделся и ударил о скобу железным молотком, имевшим вид руки в боевой перчатке.
Дверь отворилась и впустила Луиджи в полутемную прихожую обычного типа тех времен. Рядом с деревянной лестницей имелся совсем узкий коридор, выводивший на двор.
— Синьор Помпео дома?.. — спросил Луиджи.
— Дома!.. — коротко отрезал пожилой коренастый слуга с густыми бровями, мрачно сросшимися на переносье.
— Порученье имею к нему…
— От кого?..
— А это я уж лично доложу вашему господину!.. — ответил Луиджи. — Будьте любезны подняться к нему наверх, мой дорогой друг. И несколько поторопитесь — меня ждет герцог!
— Пожалуйте за мной!.. — проговорил опешивший слуга.
Оба они взошли по лестнице и слуга, оставив Луиджи в небольшом зале, скрылся за пурпурным ковром, заменявшим дверь.
Луиджи обежал все внимательным взглядом.
У стен и в углах размещались несколько статуй из белого мрамора, превосходной работы, но частью поломанные. Старинная, тяжелая и прочная, была и мебель.
Не успел Луиджи рассмотреть все как следует — из–за ковра показался человек средних лет в полосатом малиново–голубом платье. Располагающее к себе лицо его с небольшой бородкой было несколько озабочено.
Луиджи отвесил почтительный и в то же время свободный поклон. Маркони ответил легким наклонением головы.
— В чем дело?.. — спросил он.
— Синьор… — ответил, опять кланяясь, неаполитанец, — я не имею права говорить при посторонних!.. — Он указал глазами на слугу, недвижно стоявшего у лестницы.
— Это свой, верный человек!.. — сказал Маркони. — А впрочем… — он сделал легкий знак рукой и слуга исчез под полом.
Луиджи достал записку Габриэллы и подал ее Маркони. Тот посмотрел на почерк, потом на печать и выхоленные, белые пальцы его заторопились распечатывать письмо. Оно было длинное, с какими–то рисунками и, как молча соображал Луиджи, значит, было заготовлено синьоритой заранее и выжидало случая к отправке.
Лицо Маркони по мере чтения делалось оживленнее, на губах появилась улыбка.
— Добрые вести — добрая и плата!.. — произнес он, складывая письмо.
Он открыл висевшую у него на бедре вышитую бисером сумочку, достал оттуда золотую монету и протянул ее Луиджи. Тот принял ее и раскланялся еще ниже.