Страница 41 из 74
Самый лучший костюм от наилучшего портного, сделанный из наилучшего материала, не будет хорош, когда он не подходит тому, кто должен его носить. Конституция также должна «подходить» — это даже первое и возможно самое важное условие его успеха. Естественно, что кроме этого она должна быть хорошо выработана, прочна и эластична, если она должна выдержать испытание временем. Основной Закон показал, что всё это имеется — как раз в последние годы усилившегося внутриполитического напряжения и кризисов.
Однако ещё важнее возможно было то, что он был с самого начала выкроен под положение и задачи того государства, которому он служил — и это частично даже против воли его непосредственных составителей, которые ведь лишь очень нерешительно, наполовину против своей воли, под мягким нажимом со стороны оккупационных держав, пришли к тому, чтобы части Германии дать конституцию, общие контуры которой — демократия, федерализм, основные права — были им предписаны с самого начала. Они сделали не то, что они собственно хотели, а то, что позволили им обстоятельства — или запретили. Возможно, как раз в этом и была удача. Не совсем добровольно они работали по индивидуальной мерке.
Перед этим я сказал, что у Основного Закона была удача не только в сопутствующих обстоятельствах своего введения в действие, но также и в предпосылках его возникновения. Как? — слышу я вопросы: побежденная, разрушенная и находящаяся в руинах страна, четвертованная и под иноземным господством, морально и физически опустошённая, голодающее и замерзающее население, миллионы бесприютных беженцев и изгнанных, каждый занят лишь чистым выживанием, народ, из которого была выбита всякая мысль о занятиях политикой — это должны были быть счастливые предпосылки для возникновения демократической конституции? Ну что ж, никто не станет утверждать, что немцы 1948–1949 гг. были счастливы. Они были настолько несчастны, насколько вообще могут быть люди. Однако как раз глубочайшее несчастье могло стать счастливейшей предпосылкой для нового начала.
Поучительно будет здесь сравнение с историей возникновения веймарской конституции. Часто говорится, что оба раза демократия в Германии была дитём поражения, и если рассматривать поверхностно, то это кажется естественным. Однако насколько сильно различаются исторические и психологические обстоятельства, которые скрываются за таким поверхностным обобщением! В 1918–1919 гг. поражение и разрушение государства, мирный договор и конституция по времени случились почти одновременно, и тем самым и для сознания они произошли одновременно. Чёрно–бело–красная [42] монархия прославилась впоследствии как высшее проявление силы и величественности, чёрно–красно–золотая [43] республика казалась неотделимой от поражения и унижения. Бесполезно объяснять, что Веймар всего лишь должен был расплачиваться за то, что устроил Потсдам [44]: определение в лучшем случае разума, чувство при этом остаётся глухим.
С 1945 до 1949 между национал–социалистическим поражением и демократическим новым началом лежали добрых три года — и что это было за поражение, что это были за годы! В этот раз не было места для легенды об ударе кинжалом в спину. Гитлеровская Германия сражалась до последнего, поражение было тотальным, и его последствия, которые каждый испытал на собственной шкуре в течение трёх лет, были ужасными. Какая система ответственна за обломки и пепел, голод и страдание — в этом не могло быть никакого сомнения, и её оправдание задним числом было основательно предотвращено, когда в 1948–1949 гг. было совершено демократическое возрождение. Это возрождение не сопровождалось, как за тридцать лет до того, опытом свержения. Напротив, после того как в течение трёх лет беспомощно находились в пропасти, начали теперь снова из неё выбираться: новая валюта, новая конституция, новое государство были первыми шагами вверх, и каждый это чувствовал. Веймарская конституция при её основании была окружена настроем национального разочарования, боннский Основной Закон — атмосферой новой надежды. Огромная разница для его перспектив на успех!
Разумеется, всё он не объяснял. Заслуги и удача должны как раз соединиться, и будет время кое–что сказать о конституционно–технических качествах Основного Закона, без которых не были бы столь блестяще преодолены политические кризисы последних лет и без которых и более счастливые обстоятельства его рождения едва ли уберегли бы его от судьбы Веймарской конституции. И здесь также помогает сравнение обеих конституций, что объясняет решающие преимущества Основного Закона. Это тем более уместно, поскольку ещё весьма недостаточно тонкого понимания структуры Основного Закона и его характерной самобытности; на вопрос, чем собственно боннская демократия отличается от веймарской, большинство людей лишь пожимают плечами. Для них демократия — это демократия. Однако отличия огромны.
Простейшее и самое основополагающее отличие пожалуй вот в чём: архитекторы веймарской конституции были оптимистами, отцы же Основного Закона скорее пессимистами. В Веймаре так сказать говорили вместе с Бисмарком: «Усадим Германию в седло, а верхом ездить она уж научится». В Бонне находились под свежим впечатлением того, что может из этого получиться. Веймарская конституция в своих существенных учреждениях — в законодательных инициативах населения и в референдумах, во всенародных выборах рейхспрезидента, в лёгкости роспуска рейхстага — показывает почти безграничную веру в демократический здравый смысл и в государственную гражданскую ответственность избирателей. Боннский же Основной Закон скорее несёт печать недоверия, его составители дули на воду [45]: у них был опыт того, насколько склонным к обольщению и неустойчивым в своих настроениях может быть избиратель, как легко демократия как раз вследствие неограниченной демократии может погубить себя, и они не хотели повторения этого. Веймарская конституция предполагала народ, состоящий из непоколебимых демократов и образцовых граждан. Боннский Основной Закон хотел быть демократической конституцией, которая может функционировать также среди ошибающихся и обольщающихся, несовершенных людей, он хотел защитить демократию также и от самого себя. При этом естественно возникли опасности и противоречия. Тем не менее это, вероятно, реалистический подход.
Второе отличие вот в чём: в Веймаре пытались сохранить определённую непрерывность. Исходили из конституции Бисмарка. В структуре рейха ничего не изменили, даже самая крупная слабость бисмарковской конституции, дуализм между рейхом и Пруссией, осталась нетронутой. Отдельные государственные органы хотя и нуждались теперь в демократической легитимизации посредством выборов, однако в сущности остались старыми. Вместо кайзера, например, стал рейхспрезидент, который был своего рода избранным кайзером, с огромными властными полномочиями даже в нормальные времена — он мог в любое время назначить и уволить рейхсканцлера и распустить рейхстаг — и с диктаторскими полномочиями при чрезвычайном положении, которое он имел право вводить сам. Политики кайзеровского рейха скоро снова нашли своё место в Веймарской республике.
Боннский Основной Закон, напротив, означает радикальное, осознанное и умышленное разрушение непрерывности. Его составители не опирались ни на какую предшествующую германскую традицию и конституцию, в том числе и веймарскую. Напротив: если их творение пронизывает некий умысел и проявляется во всё новых частностях, то это вот что: через потери стать умными. Иногда есть впечатление, что они просмотрели предшествующие германские конституции — как раз в том числе и веймарскую — для того, чтобы сделать иначе. Не следует забывать: все эти мужчины и женщины пережили закат Веймарской республики; это было для них запомнившимся политическим событием, их незабываемым травматическим опытом, и не допустить этого ещё раз — вот в чём был их твёрдый умысел. Их честолюбие было не в том, чтобы состязаться с людьми из Веймара — кто мог бы создать «самую свободную конституцию в мире»; что они желали создать в гораздо большей степени — то была демократическая республика, которую не так легко, как веймарскую, можно было бы поймать на удочку; так сказать, демократическая крепость. Если в крепости живётся несколько стеснённей, чем в открытом городе, если для стабильности государства хотят ограничить определённые демократические свободы и к воле народа должна быть приставлена институциональная поддержка, то они были готовы пойти на это. Успех до сих пор оправдывает их.
42
Цвета флага кайзеровской Германской Империи (1871 — 1918)
43
Цвета флага Веймарской республики (1919–1933)
44
Потсдам: в данном случае имеется в виду то, что это была резиденция кайзера и короля Пруссии Вильгельма II.
45
Дословный перевод с оригинала «… его составители были обжёгшимися детьми…». Происхождение словосочетания относится к пословице «gebra