Страница 13 из 146
Цеса обреченно опустилась на колени и посмотрела на свои все еще зудевшие от переизбытка энергии открытые ладони. Единственное, чего бы ей сейчас хотелось, так это проснуться, открыть глаза и осознать, что все это был всего лишь страшный сон. Но реальность была беспощадна и ледяным тоном специального поверенного заявила, что ведьму выведут из камеры вечером и отведут в назначенное место под конвоем. А пока она может отдыхать дальше в своем номере повышенной комфортности в компании облезлого домашнего зверька.
Глава 5.
Когда дверь камеры захлопнулась за спинами специальных поверенных, Цеса пыталась прислушиваться к разговору, который начался между ними еще в камере. Однако очень скоро слова стали невнятными, а различить можно было лишь отдельные звуки. Ведьма ловила их ровно до тех пор, пока не осознала, что слышит лишь шуршание крысиных коготков по полу камеры и нечастое попискивание.
Из диалога Цесе не удалось выудить новой информации, поскольку говорила в основном Рута, и все её фразы касались исключительно умственных способностей Аратима. Точнее их полного отсутствия, что подтверждалось его наиглупейшим выбором скрепления ведьмовского контракта. Очень лестно для Цесы было услышать, что магистр искренне сочувствует «бедной девочке», и весьма порадовала фраза «тряпочка вместо головы», которую ведьма поклялась использовать каждый раз, когда речь зайдет об уровне интеллектуального развития кого бы то ни было.
Размышляя над условиями договора, которые мог поставить Аратим во время обряда, Цеса устало прислонилась к холодной каменной стене, откинула голову и закрыла глаза. Грубо отесанные булыжники впивались в лопатки, но при этом приятно холодили разгоряченную голову и покрытые ссадинами ноги и руки. В камере без окон ведьма плохо представляла себе, сколько времени прошло с момента ухода посетителей, может быть час, а может и пять минут. Моменты забвения сменялись бодрствованием, во время которого Цеса успевала передумать кучу всяких мыслей, построить неосуществимые планы, вспомнить чай с малиной и пироги, разозлиться на себя, потом перенести это чувство на виновника, далее на специального поверенного и на весь мир. Весь этот бред заканчивался то ли потерей сознания, то ли дремотой, но неизменно сопровождался урчанием в желудке, во время которого Цеса вспоминала, что последняя её еда пришлась на утро вчерашнего дня.
Моральное, физическое и энергетическое истощение сделали свое дело, так что к приходу конвоира Цеса уже плохо представляла себе, где она находится, и куда её ведут. Она периодически оступалась, рискуя упасть, или же падала, но раз за разом была насильно поставлена на ноги своим провожатым. Коридор, лестница вверх, коридор, лестница вверх, дверь, коридор, запах еды, вереница бесконечных однотипных коридоров и дверей и, наконец, остановка. Прямо перед своим любопытным носом Цеса обнаружила стандартную деревянную дверь с солидным железным околотком и замком. Её провожатый трижды постучал костяшками пальцев по древесине дорогой породы, подождал пару секунд и постучал еще два раза.
В замочной скважине четыре раза провернулся ключ, и дверь со скрипом отползла внутрь просторной комнаты, освещенной наподобие военной казармы – масляными лампами, по две на каждой стене. Конвоир грубовато пихнул Цесу в спину, прозрачно намекая на то, что не намерен дальше толочься на пороге в ожидании, когда девица осознает, подходит ей данный будуар или нет. Девушка с опаской шагнула внутрь, и дверь за ней сразу же захлопнулась.
Пахло водой и репейным маслом. А еще едой, отчего у Цесы тут же с новой силой заурчало в животе. За арочным окном прямо напротив Цесы начинался закат, который так и не стал последним в её жизни. Стены комнаты были украшены изумрудным бархатом, волнами ниспадавшим от высокого потолка к полу. Справа от себя Цеса обнаружила резную перегородку, за которой, судя по исходящим испарениям и запахам масел и мыла, находилась ванна. На маленьком деревянном столике на ножке, инкрустированной драгоценными камнями, благоухало блюдо с еще горячим жарким из телятины, вином, хлебом и внушительным ломтем копченого сыра. Слева располагалась то ли кушетка, то ли лежанка, спинкой придвинутая вплотную к дубовому шкафу, следом за которым стояла кровать, явно позаимствованная из той же казармы, что и светильники. Около резного трюмо деловито копошился Аратим, складывая в дорожную сумку какие-то баночки и бутылочки с неизвестным содержимым.
-Так. Еда на столе, ванна за ширмой. Все необходимое в шкафу. У тебя есть полтора часа, чтобы привести себя в порядок. Ровно по истечении этого времени я за тобой вернусь, и мы отправимся в путь. – Специальный поверенный все так же стоял спиной к Цесе и перепроверял содержимое своего багажа. В его тоне, манере поведения и даже движениях просматривалось некое деятельное спокойствие. Не осталось и следа от того самодовольного хама, который по сути обманным путем сделал из Цесы рабу обстоятельств. Ведьма была настолько удивлена такой разительной перемене в поведении молодого человека, что ей с трудом удалось подобрать слова, чтобы выразить степень своего замешательства. Она не нашла ничего лучше, чем снова попытаться вызвать его на обмен колкостями.
-Какое невообразимое великодушие! Целых полтора часа без надзора! – Цеса заломила руки в картинном жесте умиления и восхищения такой щедростью. Однако снова оказалась поражена, когда не увидела во взгляде повернувшегося Аратима ни тени насмешки или самодовольства, только обеспокоенное внимание и сосредоточенность.
-Можешь заканчивать упражнения в остроумии, сейчас это уже ни к чему, поскольку мы оба в деле. Специальный поверенный обязан уметь возвести в гротеск любую сторону своего характера, чтобы добиться конечной цели. В твоём случае требовалось тебя разозлить, либо вывести на агрессию, чтобы ты согласилась действовать под моим контролем и на моих условиях. Поэтому в качестве метода воздействия на твое психологическое состояние были выбраны рычаги управления гневом на уровне демонстрации тех черт характера, которые вызвали бы в тебе нужные эмоции. Ничего из того, что я сыграл в камере, в реальной жизни я не демонстрирую. – Настолько униженной, незрелой, неопытной и обиженной Цеса не чувствовала себя еще никогда. Она даже была готова расплакаться, но вовремя взяла себя в руки, что позволило ей не растерять жалкие остатки достоинства, над которым за последние пару дней и так успели надругаться все, кому она попадалась на глаза.