Страница 39 из 53
Четвертого октября на участке Мытики Первые — Новики было относительно тихо. Враг перенес главный удар на наш правый фланг — против запасного полка и 528‑го зенитного дивизиона. На обороняемом ими рубеже развернулась для наступления почти в полном составе 6‑я немецкая пехотная дивизия, поддерживаемая большим количеством танков. Подразделения запасного полка и зенитчики сражались с исключительным мужеством, уничтожили несколько танков, более сотни вражеских солдат и офицеров, но под натиском превосходящих сил вынуждены были отойти, сначала к разъезду Никитинка, а к вечеру оставили и его. Закрепились на опушке леса за железнодорожной линией. Отряд капитана Орлова, чтобы избежать окружения, тоже отошел к станции Канютино, где занял оборону вдоль железнодорожной насыпи.
За два дня боев наши ряды значительно поредели. Оставшиеся были готовы стоять насмерть. Бойцы, командиры, политработники прекрасно понимали важность выпавшей на их долю задачи.
Все мои попытки связаться по железнодорожному телефону или телеграфу со штабом фронта не увенчались успехом. Связи с соседями тоже не было. Ничего не было известно и о том, где находилась группа генерала И. В. Болдина. Лишь значительно позже я узнал, что в течение 3 и 4 октября войска резерва Западного фронта под командованием И. В. Болдина вели бои с наступавшим противником на левом фланге 19‑й армии в районе ст. Яковская.
С рассветом 5 октября в воздухе появились большие группы бомбардировщиков. Не снижаясь над нашими позициями, они направлялись дальше, в тыл. Вскоре послышались приглушенные расстоянием взрывы. Бомбы рвались у Днепра, скорее всего в районе населенного пункта Холм — Жирковский (60 километров северо–западнее Вязьмы). «Значит, там тоже идут бои, — подумал я. — Немцы у нас в тылу и, несомненно, будут стараться сомкнуть кольцо по большаку от города Белый на Холм — Жирковский». Пытался хотя бы приблизительно представить себе общую линию обороны, но, не имея связи со штабом фронта и соседями, сделать это было невозможно.
Утро на нашем участке прошло спокойно. Только в полдень немцы предприняли атаку, однако, встреченные дружным огнем, остановились, залегли. Потом атаки повторялись, но менее настойчиво, чем вчера. Предположение, что противник где–то обошел нас, стало еще более очевидным. Для выяснения обстановки требовалась разведка. Направил адъютанта старшего лейтенанта Кузьмина с группой солдат на автомашине в район грейдерной дороги Белый — Холм — Жирковский с задачей — разведать, не движутся ли по большаку немецкие танки.
Разведчики возвратились быстро, привезли важные сведения: в деревню Петрово, что примерно в трех–четырех километрах юго–западнее большака, вступила колонна пехоты противника; из Бунакова на Холм — Жирковский проследовало несколько вражеских танков. В нашем тылу с каждым часом нарастал гул ружейно–пулеметной стрельбы.
Пока мы обдумывали сложившуюся обстановку, противник с фронта предпринял очередную атаку. Его танки ворвались на станцию Канютино. В этом бою был тяжело ранен последний из прибывших со мной командиров — капитан Орлов. Командование отрядом принял капитан Смирнов.
Примерно в полдень на подходе к станции Канютино показался железнодорожный эшелон с пополнением. Встреченный огнем противника, он остановился в полукилометре от станции. Прибывшие в нем красноармейцы не имели оружия. Они в беспорядке выпрыгивали из вагонов и бежали в укрытия. Я поручил старшему лейтенанту Кузьмину собрать людей, отвести в ближайший лес, чтобы с наступлением темноты они могли отойти к Днепру и влиться в состав первой же части, которую встретят на своем пути. Как выяснилось, эшелон прибыл из Красноярска, и пополнение предназначалось для 119‑й стрелковой дивизии. Но где теперь эта дивизия, никто не знал. Мы тоже не могли принять пополнение, поскольку не имели возможности вооружить его.
С наступлением темноты, при отходе из Канютино, я был ранен в голову. В горячке рана показалась совсем незначительной, на фронте такую называли царапиной. Старший лейтенант Кузьмин на скорую руку сделал перевязку. Вскоре он и сам был ранен.
Часов в десять вечера к нам присоединилась разведывательная рота 101‑й мотострелковой дивизии и с ходу вступила в бой с немцами, которые на этот раз, вопреки установившимся у них правилам, продолжали свои атаки и в темноте. Появление разведывательной роты ободрило всех. Если здесь разведрота, значит, где–то недалеко и вся мотодивизия, находившаяся до этого в резерве фронта, а может быть, и вся группа генерала И. В. Болдина. Но время шло, а никаких сведений о 101‑й не поступало. Нас осталось не более двухсот человек. Продолжать обороняться в районе станции Канютино больше не имело смысла. Ночью отошли к Холм — Жирковскому. Там совершенно неожиданно я встретился с командиром 101‑й мотострелковой дивизии — Михайловым. Помнится, он был в звании генерал–майора. Части его дивизии развернулись фронтом на север и уже два дня вели ожесточенные бои с превосходящими силами противника. Только в течение 5 октября, как сообщил комдив, силами дивизии были подбиты 21 вражеский танк и до двух десятков орудий, уничтожено много немецкой пехоты. В этом же районе действовала 128‑я танковая бригада.
Передав в подчинение дивизии выведенные из–под Канютино стрелковые и зенитные подразделения, попросил ее командира познакомить меня с имевшимися у него, хотя и далеко не точными, сведениями об изменениях в положении войск Западного фронта за последние 3–4 дня. Обстановка, по словам комдива, складывалась крайне неблагоприятно для нас.
— Но надо думать, что на Днепре силы врага будут задержаны, наши соединения смогут нанести по немцам сильный фланговый удар и принудят их к отходу, — сказал он в заключение.
Я посоветовал ему выслать разведку вправо, чтобы, если удастся, связаться с 248‑й дивизией, которая, по моим расчетам, должна была обороняться на высотах западного берега Днепра в районе Парщино — Петренина (10 километров восточнее Холм — Жирковского). Вторая группа разведчиков была послана к станции Игорьевской, где в лесу могли быть подразделения 162‑й и 166‑й дивизий.
С первыми лучами солнца немецко–фашистская авиация начала методическую бомбежку Холм — Жирковского и позиций, занимаемых частями 101‑й мотодивизии. Одна девятка бомбардировщиков сменяла другую. Так продолжалось до 10 часов. В разных концах большого села вспыхнули пожары.
Ровно в десять утра противник открыл сильный артиллерийский и минометный огонь, а вслед за тем в атаку двинулись до сотни вражеских танков с пехотой. Завязавшийся бой продолжался почти два часа. Немецкие танки ворвались на окраину села, но ударами нашей артиллерии и подоспевших к тому времени танковых подразделений 128‑й бригады были отброшены назад.
В тринадцать часов — новая атака врага. Бой шел за каждый окоп, за каждый дом. То в одном, то в другом месте, окутанные дымом, останавливались немецкие танки. Вышли из строя также несколько машин 128‑й танковой бригады. К вечеру по всему фронту обороны дивизии положение было восстановлено: наши поредевшие, но готовые к новым боям части занимали те же позиции, что и в начале дня.
Умелым организатором боя и храбрым руководителем показал себя командир 101‑й мотодивизии. Он успевал всюду. То разговаривал по телефону с командного пункта, отдавая четкие и ясные приказания, то мчался на наиболее угрожаемый участок, чтобы на месте принять меры, подбодрить красноармейцев и подсказать командиру полка или батальона, как перехитрить врага. Не знаю, может быть, в обычном бою я и не посчитал бы подобные действия командира дивизии правильными — руководить войсками он обязан главным образом со своего командного пункта, — но тогда эти действия, на мой взгляд, были оправданными. Слишком уж велико было превосходство противника в силах и средствах. Обстановка часто менялась, поэтому не было возможности заранее все предусмотреть и ограничиваться лишь распоряжениями по телефону. Помимо необходимости больше видеть самому, появление командира дивизии в критические минуты на угрожаемых направлениях имело и большое моральное значение. Когда красноармейцы видели рядом с собой комдива, они дрались еще упорнее, еще смелее и настойчивее.