Размышляя о минувшем

— Чем вы располагаете, чтобы организовать оборону?

— В лесу у деревни Мытики Первые находится батальон охраны. Вот здесь, — генерал сделал пометку на моей карте, — три зенитных артиллерийских дивизиона. В районе станции и деревни Никитинка — армейский запасной полк.

— Так это замечательно! Будем драться, Василий Иванович. А вы начинайте эвакуировать тылы, — подвел я итог разговору.

Тут же разослал командиров своей группы с задачей организовать оборону на рубеже разъезд Никитинка — Мытики Первые — Новики.

Снова выехал в Мытики Первые к капитану Орлову. Там уже собралось человек пятьсот бойцов и командиров, главным образом из 162‑й дивизии. Сформировали из них батальон, ставший потом нашим резервом. Чтобы дать людям прийти в себя после пережитого, отвели их на станцию Канютино.

Капитан Орлов возглавил батальон охраны тылов армии, 519‑й и 473‑й зенитные дивизионы и этими силами занял оборону на рубеже Мытики Первые — Новики. В помощь капитану я выделил старшего лейтенанта Маркова и политрука Гребешкова.

Командир запасного полка получил задачу оборонять участок от разъезда Никитинка до Мытики Первые. Полку был придан 528‑й зенитный дивизион.

Отдавая приказ на оборону, я особо подчеркнул, что вся она прежде всего должна быть противотанковой. Для борьбы с танками врага предложил использовать зенитные орудия, а также бутылки с горючей смесью.

Местом своего командного пункта избрал окраину поселка станции Канютино. Со мной остались адъютант, командир резервного батальона капитан Смирнов и три солдата, которые с августа всюду сопровождали меня. О них следует рассказать особо.

Красноармейцев Ивана Галкина, Федора Сухарева и Василия Яденко, молодых, необстрелянных, только что прибывших на фронт, я впервые встретил в одном из августовских боев. Они сидели тогда в углу полуразрушенного сарая, ожидая окончания боя.

— Что вы здесь делаете? — спросил я.

— Мы… Мы, товарищ генерал, из комендантской роты, — заговорили, перебивая друг друга, красноармейцы.

— Какой дивизии?

— Не знаем. Мы сегодня утром прибыли. Нас назначили в комендантскую роту. И тут вдруг бой. Рота ушла, мы остались. Не знаем теперь, где ее искать.

— Это бывает. Наверное, здорово перепугались?

— Боимся, товарищ генерал.

— Я тоже боюсь. Но воевать надо, раз навязали нам фашисты войну.

— Вы тоже боитесь?.. — с нескрываемым удивлением уставилась на меня все трое.

— А кто же пуль и снарядов не боится? Война, она никого не радует. Вначале все боятся. И все же дерутся, а не прячутся в сарае, вроде вас. Пойдемте со мной.

Адъютант записал фамилии. Решили пока взять их с собой, потом, если удастся установить, из какой они дивизии, вернуть в комендантскую роту. Но летом сорок первого года при всем желании сделать этого было нельзя. Так и остались все трое с нами. Постепенно привыкли и к обстрелам, и к свисту снарядов, и к бомбежкам. Умело выполняли обязанности связных.

…Ночь в районе станции Канютино прошла спокойно. Немцы избегали ночных боев, предпочитали с наступлением темноты отдыхать. Наши же подразделения до самого утра окапывались, укрепляли оборону.

К рассвету все было готово: отрыты окопы полного профиля, замаскированы. Еще затемно я в сопровождении Вани Галкина пробрался на западную окраину деревни Мытики Первые, где находился наблюдательный пункт капитана Орлова. Окружающая местность просматривалась отсюда очень хорошо. Впереди лес. Где–то там, за деревьями — немецкие танки. Справа и слева — открытое поле. Позади — железнодорожная линия, станция Канютино с водонапорной башней. Рядом с деревней, несколько левее ее крайних домов, виднелись стволы зенитных пушек, направленные на запад. Это заняла оборону одна из зенитных батарей 519 ОЗАД. Чуть южнее — тоже зенитные пушки — огневые позиции других батарей.

Утро 3 октября выдалось тихое, ясное. А тишина перед боем особенно заметна. Она становится как бы ощутимой физически. Слышно — стучат часы, стучит сердце, стучит дятел на сухом дереве. Молчат только люди, томимые ожиданием. Капитан Орлов почти не отрывает бинокля от глаз. Лицо от бессонной ночи серое, под глазами темные круги. Следы усталости заметны на лицах и других товарищей.

Вдруг тишину нарушил далекий гул, похожий на знакомый рокот тракторов во время пахоты или уборки. Но мы–то знали, что это такое… На дороге, выходи–вшей из леса, показались вражеские танки. Один, другой… пятый… Они двигались в колонне, словно на параде.

— Смело идут, — сказал Орлов. — Надеются, что путь на восток свободен. Без моей команды огня не открывать, — отдал он по телефону распоряжение зенитчикам. — Подпустим танки поближе, чтобы бить наверняка.

Прошло несколько томительных минут. До головного танка оставалось не более полукилометра, когда капитал спокойно приказал командиру зенитного дивизиона:

— Давай, браток…

Будто и не было тишины. Грохот орудий перекрыл все остальные звуки. Вот на дороге задымил и остановился один танк, за ним — другой… Остальные, отстреливаясь, повернули назад и скрылись в лесу.

— Разведали. Теперь надо ждать настоящей атаки, — сделал вывод капитан Орлов.

В одиннадцать часов в наступление на Мытики Первые двинулось до полка вражеской пехоты с танками. Наступавшие развернули свои силы по обе стороны дороги. Их поддерживали артиллерия и минометы. Завязался ожесточенный бой. Наши зенитчики действовали смело и решительно, сосредоточив главный удар по танкам.

— Нужно отрезать пехоту, — сказал я капитану Орлову. — Если немецким автоматчикам удастся просочиться в наши тылы, нам трудно будет удержаться.

По фашистской пехоте открыли фланговый огонь две батареи зенитных пушек. Умело действовали и бойцы батальона охраны. Попытка немцев прорваться вперед была отбита. Гитлеровцы отошли к опушке леса, оставив на поле боя четыре горящих танка и не менее двух десятков трупов. Наши потери были незначительными. Но день только начался. Следовало ожидать новых атак. Я поставил задачу — контратаковать противника с фланга, как только он станет приближаться к переднему краю нашей обороны.

Примерно через час над деревней появилась девятка вражеских самолетов. За первой группой бомбардировщиков последовали вторая, третья… Загорелись дома. Пожары возникли и в районе станции. Наши зенитки молчали. Мы берегли снаряды для отражения танковых атак, представлявших главную опасность. К бомбежкам за несколько месяцев боев все уже привыкли, знали, что окопы и щели — надежная защита от авиабомб, прямые попадания не так уж часты.

Не успел стихнуть грохот бомбежек, как танки и пехота противника начали новую атаку. На этот раз бой затянулся до наступления темноты. Дважды гитлеровцам удавалось врываться в расположение наших подразделений, но под ударами стрелявших прямой наводкой зенитных орудий и огня стрелковых батальонов враг откатывался назад. У нас выбыли из строя многие командиры. Были эвакуированы в тыл тяжело раненные политрук Гребешков и старший лейтенант Марков. Капитан Орлов тоже получил ранение в руку, но продолжал оставаться в строю, не прекращая руководить боем.

Борьбу с танками противника вели не только зенитчики, но и стрелки, вооруженные бутылками с горючей жидкостью, особенно когда одиночные машины врывались в деревню. При этом некоторые красноармейцы за уничтожение вражеских танков платили собственной жизнью. На моих глазах геройски погиб Ваня Галкин. Он залег с бутылкой, наполненной горючей жидкостью, возле полуразрушенного дома, когда в конце деревни показался фашистский танк. Непрерывно ведя огонь из пушки, танк ткнулся в пересекавшую деревенскую улицу канаву, затем с ревом начал выбираться из нее. Галкин выскочил из–за укрытия навстречу, ловко метнул бутылку. По броне вражеской машины медленно поползла горящая жидкость. И тут молодой солдат упал, скошенный пулей врага.

Поздно вечером в район станции Канютино прибыли слушатели курсов политруков 30‑й армии. Около ста человек. Многие из них уже побывали в боях. Я направил их к капитану Орлову. Начальник курсов сообщил, что сюда же должна подойти в полном составе школа сержантов во главе с полковником Костевичем, но она, видимо, где–то по пути вступила в бой с противником и не прибыла к нам.