Страница 30 из 42
Ничего этого в деле не было – ни постановления об экспертизе, ни сопровождающих писем, ничего… Впрочем, на свет появилось весьма примечательное постановление лейтенанта Каменко – уже вслед состоявшейся экспертизе:
12 февраля 1981 года
г. Ленинград
Следователь СО Куйбышевского РУВД г. Ленинграда лейтенант милиции Каменко, рассмотрев материалы уголовного дела № 35590,
УСТАНОВИЛ:
настоящее уголовное дело возбуждено в отношении гр-на Азадовского Константина Марковича по признакам преступления, предусмотренного ч. 3 ст. 224 УК РСФСР. 22 декабря 1980 года Азадовскому было предъявлено обвинение и избрана мера пресечения – содержание под стражей.
19 декабря 1980 г. при проведении обыска на квартире у гр-на Азадовского по адресу: ул. Восстания дом 10 квартира 51 были обнаружены и изъяты различные издания зарубежных антисоветских издательств, содержащие клеветнические измышления в отношении Советского государства, являющиеся злобными памфлетами на Советское государство, не подлежащие ввозу и распространению в Советском Союзе.
Принимая во внимание, что в ходе следствия не установлено фактов распространения Азадовским этих изданий, а приобретение и хранение подобных изданий не образует состава преступления, руководствуясь п. 2 ст. 5 УПК РСФСР,
ПОСТАНОВИЛ
в привлечении Азадовского Константина Марковича к уголовной ответственности по ст. 70 УК РСФСР отказать.
Авантюры над бездной
Второй документ должен был, по замыслу следствия, пролить свет на события 1969 года – дело Ефима Славинского. Но не только. Этот документ, оказавшись в уголовном деле Азадовского, должен был оправдывать ту статью УК, по которой ему было предъявлено обвинение: коль скоро в 1969 году гражданин был привлечен в качестве свидетеля по делу о наркотиках, то нет и не может быть ничего удивительного в том, что в 1980-м у него нашли их дома.
Кроме того, как учит руководство для следователей (1971), «сведения о прошлой жизни и деятельности обвиняемого необходимы, чтобы получить полное представление о нем как о члене общества». Вероятно, именно с этой целью в уголовном деле появилась копия статьи из газеты «Ленинградская правда». Никаких ссылок на процессуальный кодекс, объясняющих приобщение этой никем не подписанной и никем не заверенной машинописной копии к материалам дела, опять же не было; да и к чему какие-то ссылки, если это статья из главной городской газеты! Тем более что материал прекрасно вписывался в канву уголовного дела, красочно отображая «истинное лицо» нашего героя.
Как уже сообщалось в печати («Вечерний Ленинград» 5 июня 1969 г.), в начале июня сотрудниками Управления внутренних дел был задержан Е. Славинский – человек без определенных занятий, на квартире которого собирались молодые люди для употребления наркотиков.
Началось расследование. Через месяц с лишним был привлечен к ответственности А. Биргер, инженер-строитель, работавший в Узбекистане, двоюродный брат Славинского, доставлявший ему наркотики. Недавно Смольнинский районный суд рассмотрел дело по обвинению Е. Славинского и А. Биргера в содержании притона и распространении наркотиков и приговорил их к различным срокам лишения свободы.
В процессе расследования сотрудниками УВД был допрошен в качестве свидетеля находившийся в Ленинграде в научной командировке профессор Огайского университета (США) Вильям Чалсма. Так как причастность В. Чалсма к посещениям притона и употреблению наркотиков была доказана следствием, то сей господин в соответствии с советскими законами был выдворен с территории нашей страны. Два других американца – профессор Колумбийского университета Антони Филлипс и профессор Корнельского университета Джордж Гибиан также были причастны к этому делу, но они успели к началу расследования покинуть Ленинград. Эти господа объявлены в Советском Союзе нежелательными лицами.
Таково вкратце содержание «дела Славинского», к которому в дальнейшем юристы еще будут обращаться: впервые в Ленинградской юридической практике перед судом предстал содержатель притона наркоманов. Прецедент не из приятных, и сообщать о нем читателям «Ленинградской правды», понятно, не велика радость. Но сделать это необходимо. Есть вещи, о которых надлежит говорить, как бы они ни были горьки.
…Прогуливались по весеннему Васильевскому острову аспирант Педагогического института К. Азадовский и американец Антони Филлипс. Хотелось им по душам поговорить, но негде было: аспирант жил с матерью, и ее присутствие помешало бы. Тогда Азадовский предложил заглянуть к его приятелю, «настоящему русскому интеллигенту». Как развивались события дальше, рассказывают показания Славинского: «Когда Азадовский привел ко мне Филлипса, то он достал и показал две большие таблетки марихуаны и 3 маленькие. Одну большую таблетку Филлипс дал мне, а также дал 3 маленькие. Деньги он с меня не брал. Одну большую таблетку Филлипс дал, видимо, Азадовскому. Сам я этого не видел, но Азадовский мне говорил, что Филлипс дал ему таблетку и что это таблетка мескалина».
Это не отрывок из детектива «черной серии», а почти протокольная запись событий, происходивших в действительности. Место действия – Васильевский остров, Съездовская линия, маленькая комната, грязная, с ободранными обоями и полуразвалившейся мебелью. Эту комнату Славинский снимал вместе с женой, студенткой ЛГУ. В 1957 году он приехал в Ленинград из Киева, поступил в институт холодильной промышленности, но через год был отчислен. В 1963 году поступил на филологический факультет ЛГУ. После окончания университета по собственной просьбе получил свободный диплом, устроился на работу в местное отделение Института естествознания и техники, проработал недолго, меньше трех месяцев, и уволился по собственному желанию.
Нельзя сказать, что Славинский был принципиально против всякого труда. Напротив – он был убежден, что непременно осчастливит человечество сиянием высокой мысли. Но он был согласен трудиться только тогда, когда ему хотелось. А пока этот идейный наследник Васисуалия Лоханкина добывал хлеб насущный переводами для церковников. В остальное время он полеживал на старом диване с книгой в руках, размышляя о своей роли в потоке истории.
С наркотиками Славинский познакомился в 1965 году. На следствии он довольно грубо объяснил, что от водки у него болел живот, а курение анаши (гашиша) не доставляло ему неприятных последствий. Год спустя он уже курил «баш» за «башем», одну отравленную сигарету за другой. Вокруг Славинского сформировался довольно пестрый круг людей. К нему, естественно, тянулись наркоманы, такие как преподаватель школы И. Мельц, тунеядец А. Сорокин, человек без определенных занятий А. Хвостенко, студент-заочник матмеха ЛГУ А. Нахимовский, сидящий на иждивении у жены, продавщица ларька Худфонда Р. Белоусова. Постепенно круг разрастался. В нем оказались переводчик Ю. Клейнер, натурщица Ж. Блинова, машинистка Института истории Академии наук В. Иерихонова, лаборантка Института океанографии Л. Волохонская, студентка географического факультета Е. Берг-Кирпичникова.
В этом кругу своих знакомых Славинский слыл «интеллектуалом». Не желая писать о нем с чужих слов, автор этих строк провел со Славинским с глазу на глаз почти три часа в тюремной камере в беседе с целью высечь из него хоть искру интеллекта. Искры не было. В студенческие годы Славинский проявил неплохие способности к языкам. Он изрядно начитан. Но он удивительно безволен, бесхребетен. Все, что он говорит, надергано из книг, статей, брошюр. Даже повествуя о своей жизни, пытаясь оправдать свою преступную деятельность, он совершенно неспособен подняться над чужой мыслью.
А вот «клиенты» Славинского, среди которых было немало людей с высшим образованием, восторгались его «высоким интеллектом», даже не пытаясь ответить на простой вопрос: в чем он проявляется? Славинский цепко держал свой кружок, ревниво следил, чтобы кто-либо из его поклонников не остался без наркотиков. Уезжая в Киев, он посылал жене наркотик в письмах. Белоусовой он переправлял гашиш даже в больницу. Интересна история приятеля Славинского Л. Ентина. Будучи уже наркоманом, он угодил в тюрьму за незаконные валютные операции. Вышел вылечившимся, собирался начать новую жизнь. Но Славинский затащил его к себе и снова приучил курить гашиш.
Три-четыре раза в неделю в притоне Славинского собирались пять-семь человек, иногда больше. В короткой статье нет возможности перечислять всех: на суде о своих художествах были вынуждены рассказывать 27 человек. В обшарпанной комнатке стоял чад от папирос с гашишом. Тут толковали о «свободе воли», о религии и «судьбах мира». Хвастались «независимостью воззрений», а на самом деле этим лишь прикрывали свое интеллектуальное убожество и предельную моральную распущенность. Славинским угощали словно изысканным блюдом. Тот же Азадовский притащил, например, в притон актера театра имени Моссовета В. Демина, чтобы познакомить его с «истым петербуржцем». Киевлянин не из лучших дал ему «баш», и к актеру впору было вызывать неотложку. Под тем же «петербургским соусом» со Славинским вели тесное знакомство Чалсма, Филлипс, Гибиан – американцы. Эта публика не только сосала наркотик, но и хвасталась: «У нас в Америке все курят». Пожалеешь студентов, которых воспитывают такие профессора.
Так и завивался дым веревочкой в комнатенке на Съездовской линии… Уже свихнулся Сорокин, дошел, как выразился сам Славинский, «до полного распада личности». Уже начала испытывать припадки необъяснимого ужаса жена Славинского, «Тотоша», как ее называли в компании. Эта молодая женщина совсем девочкой стала женой наркомана и прошла через все то, что называют растлением личности.
Люди, которых засосал притон Славинского, казалось, не понимали, что они каждый день ходили над пропастью. Паника в среде «интеллектуальных авантюристов» поднялась посла ареста Славинского. Они наивно убеждали один другого: «Молчать! Ничего не говорить следователю! Держаться!» Но в следственном управлении УВД выкладывали все, что знали, беспощадно топя и пиная друг друга.
И вот суд состоялся. Суд нить за нитью распутывал этот преступный клубок. Суд столь обстоятельным разбирательством деталей дела как бы приоткрывал завесу перед оступившимися: смотрите, куда вы шли. Однако в глазах «интеллектуалов» и сам суд был покушением на их «свободу личности». Так, сокурсница Славинского, а ныне сотрудница телевидения Н. Малышева на попытку судей разобраться – что же привело каждого на этот опасный путь – заявила: «Не ваше дело!»
Да, дружки Славинского мало изменились и после суда. Правда, некоторое отрезвление наступило. Многие из них собирались «делать» научную карьеру и уже примеряли кандидатские звания. А сейчас их обуял страх: институты могут отказаться от соискателей, запятнавших себя общностью с наркоманами.
О знакомстве и связях с наркоманами многих знали их приятели и приятельницы, иногда даже родители. Однако до вмешательства милиции никто из приятелей и родителей не встревожился. Наше общественное мнение не дает случаям наркомании того отпора, которого это зло заслуживает. Мы считаем себя словно застрахованными от опаснейшей инфекции, поразившей западные страны мира.
И еще об одном обстоятельстве. Суд не вынес по делу частных определений. И тем не менее институты, где учились эти люди, учреждения и организации, где они работают сейчас, должны сделать для себя выводы, проанализировать недостатки и слабости в постановке воспитательной работы.
«Дело Славинского» – убедительное и тревожное свидетельство того, к чему может привести беспечность. Пусть это дело единично в нашей судебной практике. Все равно говорить о нем надо в полный голос, не преуменьшая нанесенного обществу ущерба.
Любой очаг наркомании, возник ли он с зарубежной «помощью» или без, должен быть выкорчеван. Слишком глубока та пропасть, на краю которой играли неумные молодые люди. И наш долг поднять из этой пропасти оступившегося человека.