Страница 35 из 40
Конструкция спектакля выдержит испытания историческими передрягами, но еще и сменою театральных площадок. Думалось, «Сверчка» нельзя унести со студийной сцены. Разве не сама мысль об инсценировке Диккенса подсказана тем, что тут был камин и его легко было вовлечь в действие. Места в зале подымались довольно крутым амфитеатром, но первый ряд был на одном уровне с актерами: руку протяни – тронешь. И вроде бы все было рассчитано именно на близость. Однако не потребовалось сколько-нибудь существенной редактуры, чтобы начать представления «Сверчка» на большой сцене. С 1918 года будут играть и на Тверской площади, и в Камергерском переулке, потом в доме на Театральной площади, где МХАТ Второй начнет жизнь с 1924-го.
Обитаемое пространство в «Сверчке на печи» имело решение иное – иное в важном, – чем дом сестер Прозоровых. Манким было и то и другое жилье, но если память не обманывала тех, кто припоминал, будто, собираясь на любимый спектакль, говорили «поедем к Прозоровым», то, собираясь смотреть «Сверчка», так не говорили. Здешнее обитаемое пространство было желанным и замкнутым. Замкнуто по законам жанра: рождественский рассказ.
Жанр был именно таков: не сказка, но рождественский рассказ.
Замкнутость шла от жанрового решения, поддерживалась мизансценой. Мизансцены дозволяли любое увеличивающее перенесение со сцены на сцену. Они, храня простоту, по-прежнему тяготели к кругу или обострялись в треугольник.
В зауживающийся треугольник вписаны мизансцены Текльтона: вот он с выпяченной грудью у дальнего острого угла в комнате Калеба, от его ноги – пнул игрушку – по диагонали катится слон с колясочкой. Но рано или поздно мизансцена возвратит себе округляющую замкнутость.
Центр мизансцены – колыбель-плетенка. Четверых (считая сверток с младенцем) соединяет тихое движение. Джон – Хмара потянулся погладить по голове присевшую у его ног жену, Малютка – Дурасова снизу приглядывает, не уронила бы восторженная нянька Тилли – Успенская меньшого Пирибингля, вынутого из его корзинки. Тилли с обожаемым свертком присела на стульчик напротив.
Колыбель-плетенку легко переносить, мизансцена вокруг нее центрируется и замыкается так же легко. «Так бы хотелось сидеть за их столом и слушать, как Джон с Малюткой хохочут по пустякам». Исследователь спектакля, приведя эти слова Веры Засулич, заключает-возражает: «Но войти в ту жизнь было так же трудно, как открыть нарисованную дверь»[200].
Жаль, в очерке Николая Эфроса не описано, как на представлениях смеялись. Смеялись там же, где умилялись. Юмор равно сопутствовал идиллии и завязке мелодрамы.
Таинственный, слишком седобородый и слишком глухой Незнакомец произносил: «Не обращайте на меня внимания». Садился, выпрямясь, посредине, надевал очки, доставал книгу, начинал читать, не отрываясь от книги, задавал вопросы.
«– Ваша дочка, почтеннейший?
– Жена.
– Племянница?
– Жена-а.
– Жена. Вот как. Какая молодая».
Малютка – Дурасова протяжно выпевала глухому сведения о ребенке: «Два месяца и три дня-а. Сегодня шесть недель, как прививали оспу. Отлично приняла-ась. Доктор сказал: замечательно здоровый ребенок. Ростом и весом не меньше среднего пятимесячного. Понимает порази-ительно. Может, вы не поверите – уже ловит свои ножки». У Дурасовой голос был не звонкий, трогающий; в «Пире во время чумы» она пела: «Если ранняя могила суждена моей весне…». В «Сверчке» на растянутые гласные мягкого меццо зал благодарно смеялся.
Незадолго до премьеры «Сверчка» придя на репетиции, Станиславский подтверждал сквозное действие: «принести людям добро». Таково сквозное действие феи-Сверчка, запечного существа в чепчике с рожками (первая студийная роль, счастливо пришедшаяся дарованию Гиацинтовой), таково сквозное действие спектакля[201].
Н. Эфрос пишет: «Случилось чудо».
Михаил Кузмин находит, что слог монографии о «Сверчке» «расшит и неустроен», но уж как Эфрос пишет, так и пишет. Пишет: «Осуществилось неожидаемое». Пишет: «Была раскована броня на душе, сняты преграды на пути к ней. Широко раскрылся слух, стал он чутко внимателен, и „весь насквозь просвежился зритель“, как говорил где-то в „Переписке“ Гоголь, описывая лучшее, желаннейшее воздействие театра. Иллюзорность, „зеркальность“ театра – они на несколько часов стали реальнее самой действительности и благородно подчинили ее себе, очистили через себя». «Будьте как братья – это струилось через все поры спектакля, запечатленного гением нежного, любящего и правдивого сердца. Это властно ложилось в душу». Торжествовало, как продолжает Эфрос, «над мнимою истиною о волкоподобии».
И ведь не один Эфрос брал высокую ноту. Александр Бенуа, человек скорее холодный, констатировал: этим спектаклем «пробуждена наша омертвелая способность к самоотверженной любви». Связал спектакль с «идеалом Мадонны». Имел в виду его противостояние «идеалу Содома».
Назовем первейшую заслугу Сушкевича: Сушкевичу принадлежал выбор. На Диккенсе студию остановил он.
2
«Как в выборе репертуара, так и в постановке молодежь Студии предоставлена самой себе. – Мы, – заявил по этому поводу К. С. Станиславский, – следим лишь за тем, чтобы в Студию не проникла пошлость. В остальном самостоятельность». Интервью прошло в «Русском слове» 29 октября 1913 года. В ежедневнике Студии эта самостоятельность засвидетельствована многими десятками записей – любознательных отсылаем к примечаниям. Едва ли какое-нибудь название смутит. Как личный выбор, почему бы нет[202].
По тому же ежедневнику видно, как работы разводят по помещениям Студии (средняя комната, сцена, дамская уборная, мужская уборная, кабинет), разводят в расписании по часам. В смежных комнатах готовят вещи несмежные художественно. Не вычитаешь общего направления.
Неясная себе самой в репертуарных установках, Студия неясна остальным. Кто только не предложит сюда свою новую пьесу. Ученик Мейерхольда С. С. Игнатов хотел бы предложить Студии «Принцессу Брамбиллу» Гофмана (учитель горячо отговаривает ученика). Сразу несколько пьес приносит Н. Н. Лернер – его конек остросюжетные драмы-биографии, при нэпе будет автором кассовым. Впрочем, по сведениям «Раннего утра», в Студии предполагается его «бытовая пьеса из жизни мелкого чиновничества „В сумерках“». В. Г. Малахиева-Мирович предлагает детскую сказку, А. Л. Полевой – свои «Былины, или Русское богатырство», фигурировавшие в планах Поварской. Авторское определение жанра: «символическая трагедия Руси в семи картинах». В студийном ежедневнике напоминание: «Полевому – вернуть пьесу».
Из авторов, чьи имена мелькают рядом, наиболее мог бы стать близок Студии Борис Зайцев. Это дарование успел отметить А. П. Чехов. В советских словарях Зайцеву вменят «мистическое восприятие жизни, внеклассовый христианский гуманизм, но его пьеса «Усадьба Ланиных», которую Вахтангов ставит с любителями-студентами, – просто приятный этюд в тонах Тургенева, выполненный со знанием новой – чеховской – техники. Надо думать, это с подачи Вахтангова Сулержицкий, освободясь к ночи, читает пьесу Бориса Зайцева «Пощада».
Вот еще имя автора, с которым могли бы завязаться отношения. Опять же из ежедневников Сулержицкого: «16 и 17 марта 1913 г… Ал. Ник. Толстой. Беседа с ним (один я).
18 марта. Импровизация с Ал. Ник. Толстым (арлекинада)».
Импровизация и арлекинада – общее поветрие; поучаствовав в этой затее, Дикий констатирует: арлекинада «не их дело». А вот пьеса, созданная сообща, это – как они себя начинали понимать – их дело. В планах Сулержицкого проставлено: «Писание пьесы сообща…». На волнующую всех и всем важную тему.
В письменных размышлениях 1902 года Немирович-Данченко долго вел к выводу: «Театр существует для драматической литературы. Как бы ни была широка его самостоятельность, он находится всецело в зависимости от драматической поэзии». Подготовленная тщательно, «Записка» адресовалась членам Товарищества МХТ, но осталась неразмноженной и неразосланной. Не потому ли, что существование театра для литературы и его от нее зависимость перестали казаться аксиомой. Бесспорным осталось: «Значительный и важный театр должен говорить о значительном и важном»[203].
200
Островский А. «Сверчок на печи» // МХТ 100 лет. Т. 1. С. 86.
201
См.: О Станиславском. С. 368.
202
Выписываем из этого ежедневника и комментируем попутно.
«Берсенев отказывается от „Забавы“ и берет „Анатоля“». Это пьесы Шницлера. Берсенев называет также «Преступление и наказание».
«Кулинский – „Чудо св. Антония“» (та пьеса Метерлинка, которую будет ставить Вахтангов).
А. А. Вырубов подготовил «Самсона и Далилу» – «современную трагикомедию» Свена Ланга. Она входила в репертуар, который Вахтангов вывозил в Новгород-Северский. 1911 г.
«Оффенбаха или что-нибудь другое» – идея Вахтангова.
С прошлого года зависли неоконченными «Беррианский цирюльник» (работа В. М. Бебутова), «Шемякин суд», «Шоколадный солдатик». В. Д. Королев ведет «Адвоката Пателена», И. В. Лазарев – «Женитьбу Бальзаминова», 7 декабря 1913 г. поступает предложение начать также «Праздничный сон – до обеда».
Сулер записывает в тот же день: «С Н. Н. Бромлей учреждено собрать по поводу репертуара и занятий закрытыми спектаклями».
Репетируют занятно заверченное «Колесо» Шницлера, репетируют «Театр чудес» Сервантеса, репетируют Островского «Не так живи, как хочется».
Запись 4 ноября 1913 г. В 9 утра телефонный разговор Сулера с Книппер: «Книппер отказывается от „Без вины виноватых“».
Есть предположение насчет Стриндберга: «„Фрекен Жюли“ в зависимости от М. П. Лилиной».
«4 декабря. „Отелло“. Выгораживание. Сцена». «7 декабря. Леонидов – о назначении сотрудников в Сенат». 9-го к 12-ти «сотрудник для Сената» вызван.
Выписки из ежедневника Студии можно дополнить сведениями из прессы. О. В. Гзовская дает интервью журналу (Письмо из Москвы. У О. В. Гзовской» // Театр и искусство. 1913. Август): «Теперь меня волнует одна забота. Я хочу сама поставить спектакль в студии Художественного театра. Это будет мой первый опыт режиссерства. Участники спектакля будут только наши молодые силы. Сама же как исполнительница не вступлю. План постановки у меня совершенно готов. Но что я поставлю – это моя тайна. К. С. Станиславский, которого я видела в Кисловодске, уже согласился на предлагаемую мной постановку».
К. С. поддерживает этот тон заговорщиков, даже в письме к Гзовской упоминает безымянно: «ваш спектакль» (КС-9. Т. 8. № 307). С их тайной можно связать газетную информацию: «В Художественном театре предполагается инсценировка романа О. Уайльда „Портрет Дориана Грея“, быть может, даже в текущем сезоне с Болеславским в главной роли» (Голос Москвы. 1913. 17 сент.).
203
НД-4. Т. 1. С. 437.