Страница 32 из 40
27 ноября 1913 года записано: «Совет. Спешка с „Каликами“».
Горячка «извне», не изнутри. Можно позавидовать, как рядом участники «Праздника примирения» горячи к своей работе вопреки гневу Станиславского (история со спектаклем Вахтангова разыгралась недели две назад).
«Сегодня Ричард Болеславский второй раз просил меня провести репетицию. Но тут что-то не ладится». Сулер записывает, кого из нужных нету. При жизни в двойном рабочем пространстве – Студии и большой сцены – порядок вообще шаткий.
Назначены занятия пением для калик. «Рахманов просит выяснить: он аккуратно появляется каждый день не позднее 11 часов и к нему почти никто не приходит». Что ж тут выяснять. Не могут восемь актеров любить пребывание на сцене без действия в восьми безымянных ролях. Исполнителей заменяли, ослабляя состав.
На репетиции 8 и 9 января 1914 года Сулержицкого просят опять, его резюме: «Невозможное отношение». Подхлестывают: в следующие дни на одной площадке один акт ведет Болеславский, другой акт на другой площадке ведет Сулержицкий. «Л. А. учит пению. Присутствуют все». Это не значит, что добились перелома. На следующий день пришли всего трое.
Спасибо, хоть постановочные задания выполняются исправно.
В первом акте темнота почти полная; душная ночь, зарницы.
Хотелось найти ветер «не такой, как в „Гибели ‘Надежды’“» – ветер найден. Найден треск веток под ногой. Звуки пожара во втором акте. В третьем только пение.
Режиссер нарисовал клюки, какие нужны для калик: большие, с остатками сучьев, не очищенные от коры. Острые наконечники. Реквизит скуп, никак не «боярский». В доме оружия больше, чем утвари. «Щит. Шлем. Меч. Колчан. Лук. Сабля. Сундук. Три скамьи. Один стол. Медвежья шкура». Человек одет железом: костюм Яволода в 1-м д. – «шлем, сзади сетка. Плащ. Лук. Колчан. Кольчуга. Панцирь. Пояс. Нож. Сабля. Топор. Рубаха. Штаны. Сапоги».
В конце первого акта требуется «крепкий кусок сукна вроде плаща, на котором несут мертвеца» (убитого Яруна в дом его убийцы Яволода, обязать к покаянию).
Тона землистые, серое, буроватое – одежду из костюмерной МХТ просят подвести к этой гамме.
В третьем акте обозначено: «Земля»[187].
На цеха не приходится жаловаться (собственно, «цехов» в Студии нет, что-то делают для них в МХТ, к примеру, подкраску тканей, что-то сами). Повторим: хуже с актерами.
10 февраля. «Назначена важная репетиция проверочная перед показыванием Константину Сергеевичу». Бакшеев сказался больным; выяснилось – его дома нет. «На таких людях важного, ответственного спектакля строить нельзя». Бакшеев не безымянного калику играет, в перечне действующих лиц его Яволод первый; и чувствует же молодой артист, что Станиславский любит его возможности трагика (а не только его «русскость»). Но вот так – сказывается больным.
11 февраля на поставленной Болеславским «Гибели „Надежды“» побывал Максим Горький. За ним записано: «Говорил, что это лучший спектакль Москвы». Оно должно бы подкрепить Болеславского после тяжелого для него утра. Утром состоялся прогон двух актов «Калик» с Конст. Сергеевичем. «Разругано вдребезги. Присутствуют, конечно, все».
12 февраля. «Новая сцена. Все расстроены, измучены. Ко всему еще прибавился Лазарево-Знаменский инцидент. Прилагаю его. Репетиция не вышла. Посидели, поговорили. Грустно и трудно. Решили на перерыве в 2–3 дня».
И. В. Лазарев играл Овстрата – калику родом из бояр. Что за инцидент у него со Знаменским, уже не узнать, да и не важно. Измученность студийцев понятна. Удивителен добрый настрой Станиславского.
Станиславский не выключается из работы. Напротив, входит все глубже.
«14, 15 и 16 февраля. Студия. С 2 до 7 исправление текста пьесы с автором, Конст. Сергеевичем и Л. А.».
«17 февраля…Исправили текст 1-го акта.
Вечер. Искали первую сцену III акта и проверяли текст сцены Знаменского и Федоровой», т. е. сцены Алексея c женой Яволода после того, как ее дом сожжен и хозяин убит.
18, 19, 20 февраля репетируют утро и вечер («1 акт. Мизансцена»).
Так же без пропусков 22, 23, 24, 25, 26 февраля. «26-го показали Конст. Сергеевичу 1-й акт. Одобрил с некоторыми замечаниями».
Так же без отдыха в последние дни февраля и в первые дни марта.
Текст правят тоже до последнего момента[188].
2 марта. «Предлагаю В. В. Готовцеву поторопить 3-й акт с декорациями.
Присутствует Конст. Сергеевич, занимается с Бакшеевым и Знаменским, и Бондыреву [так. – И.С.].
Ни одного дня без репетиций, 4-го утром и вечером снова – «8 ч. вечера. «Калики». Сцена. (Установка 1 и 2 актов. До 4-х часов ночи)». Курсив Сулера.
Надо еще подкрасить «половик». Холсты-декорации, как и в других студийных постановках, подвешиваются на крючках – кто о крючках должен позаботиться. «Совершенно нет запаса английских булавок» – а уже примерки костюмов. Сулержицкий на месте, когда обступают «театрально-бытовые» хлопоты.
«5 марта. Студия. 1 акт. Присутствуют К. С. и Л. А.».
К записи Болеславского присоединим запись Сулержицкого, тем же числом помеченную: «„Калики“ – репетиция продолжалась с К. С. до 7 час. вечера, а с 9-ти час. вечера продолжалась на дому у К. С. с Знаменским, Волькенштейном и мной до двух ночи».
6 марта Станиславский занят вводами в «Провинциалку», вечером он играет кавалера ди Рипафратта, но часы днем для «Калик» он выкраивает.
Что-то привязывает Станиславского к пьесе Волькенштейна, как если бы она достойна была его рабочих часов и его гения.
«Магическое „если бы“» – один из ранних и важнейших терминов «системы». В 1-м томе «Работы актера над собой» ученик Торцова (в первых вариантах – Творцова) записывает за учителем хвалы «если бы» – «рычагу, переводящему нас из действительности в мир, в котором только и может совершаться творчество».
Начинается упражнением с пустышкой.
Чтобы поджечь дрова в бутафорском камине, ученик просит спичку.
«– …Вы хотите спалить театр?!
– Не в самом деле, а как будто бы поджечь…
– Чтобы „как будто поджечь“, вам довольно „как будто“ спичек. Вот они, получите.
Он протянул мне пустую руку».
Будет разработано и без числа повторено упражнение «с пустышкой» – ученику придется наливать из воображаемой бутылки в воображаемый стакан, продевать отсутствующую нитку в ушко отсутствующей иголки и пр.
Торцов протянет ученицам одной – металлическую пепельницу, другой – замшевую перчатку «Вам – лягушка, вам – мышь». Девушки отдернулись – как если бы…
«…Свойства и сила „если бы“ вызвали внутри вас мгновенную перестановку – сдвиг… Глаза начинают иначе смотреть, уши – по-другому слушать, ум – по-новому оценивать…» Нечто воспринимается, как если бы оно было чем-то другим[189].
Упражнения с пустышкой, с воображаемым предметом безопасны. При упражнении с предметом реальным в опасности предмет (хорошо, что пепельница металлическая, а стеклянную отбросишь – разобьешь).
Дар Станиславского превращать взятую им пьесу в «воображаемый предмет», восхитительно продевая отсутствующую нитку в отсутствующее ушко, или играть с предметом реальным (с пьесой, какова она есть), видя в нем нечто совсем иное, дар Станиславского, опасность которого он в себе в пору репетиций «Калик перехожих» еще не осознал.
«7 марта. 12 ч. дня. 1 акт с Константином Сергеевичем». До этого у К. С. в 11 часов была назначена беседа о строительстве. Той же теме был отдан вечер – «заседание о постройке затянулось до трех часов ночи с К. С.».
В ежедневнике Сулержицкого открывается синхронность, а стало быть, и связь событий. Всё рядом, в одни часы: завершающие репетиции «Калик» и «Сверчка», встречи с архитекторами и деловыми людьми, обсуждение, строить ли дом-театр. Рядом финансовые выкладки Станиславского, с затеей этой стройки связанные (и от дела МХТ решительно отдельные). Подсчеты К. С. в столбик, подымет ли в одиночку, хватит ли капитала. Версии насчет дома с квартирами для него и для Стаховича. Проектируется в последние месяцы перед войной.
187
У Болеславского не нашлось режиссерских средств следовать обобщающей ремарке, им же данной. Он указал: «земля разбросана по всей площадке», в мешочках, не туго набитых. Нужны еще «4 тряпки цвета земли, которыми окутывают Алексея» (когда погребают заживо).
Вахтангов оценивал постановочную манеру товарища весьма жестко («пошлость»). Выделяя со знаком плюс «Калик перехожих», утверждал: «Все лучшее в этой пьесе сделано интуицией Станиславского» (Вахтангов. Т. 2. С. 468).
188
Приведем прошение, составленное по всем правилам канцелярии и подписанное Станиславским 4 марта 1914 г. (КС, № 6533/1 – 2). «Ввиду изменений, сделанных во время репетиций в пьесе В. М. Волькенштейна „Калики перехожие“ в 3-х действиях (уже дважды разрешенной цензурой 1) 30-го апреля 1913 г. под № 6083 и 2) 10-го сентября 1913 г. под № 12628) прошу разрешить к представлению пьесу с внесенными в нее поправками.
Директор Московского Художественного Театра
К. С. Алексеев (Станиславский).
P. S. Прилагаю два экземпляра пьесы и две 75-коп. марки.
К. Станиславский».
189
КС-9. Т. 2. С 99, 94, 101, 117.