Страница 165 из 172
— Ах да! Извините, отец Филипп. Разрешите отрекомендоваться. Ваш покорный слуга и харизматический аколит рыцарь-зелот Иоанн Ирнеев-Рульников во время предержащее апостолический инквизитор-коадьютор благочинного округа сего.
Честь имею приветствовать вас, прецептор. Добро пожаловать в наши времена и пространства, мой дорогой друг и незабываемый учитель…
Рубиновое распятие на миг обрисовало высокую плечистую фигуру в крапчатом камуфляжном мундире с неизвестным оружием в руках и очень знакомым клинком за спиной. Одновременно рыцарь Филипп не смог закрыться от мощного импульса ментального воздействия, установившего между ними на кратчайшей мгновение эйдетический контакт.
«Ого чему наш мелкий лихо научился!»
Щелкнув складным прикладом, рыцарь Иоанн вбросил длинный ствол в набедренную кобуру, скинул туманную маскировочную плащ-накидку, ринулся к «незабвенному наставнику, из рака ноги…» Подбежал, преклонил колено и с пиететом прикоснулся поцелуем к рыцарскому сигнуму Филиппа.
Немного погодя ученик и его учитель с чувством и значением обнялись. Для одного разлука длилась несколько десятков лет, а у другого прошло всего лишь несколько часов. Тем не менее или тем более оба они стали на сорок лет старше.
«Что есть старческий возраст человеческий в исчислении наших знаний и сил? Господи, спаси и сохрани наши души, яко мы суть люди Твоя…»
— Пойдемте, пожалуйста, Фил Олегыч. Мой «серафим» на проспекте, вон за теми камнями.
Вас куда сначала? Домой переодеться? Может, сразу к Насте в загородную резиденцию?
— Давай-ка прежде домой, Вань. Пожалуй, стоит глянуть на мой оконфузившийся асилум с другого боку.
Ох мне, дебита ностра…
— Не волнуйтесь, Фил Олегыч! Настя вас очень-очень ждала, как все наши, верила, что вы к нам вернетесь в полном порядке.
— Но валить предполагаемого одуревшего альтерона ты отправился в одиночку?
— Таковы мои непреложные прерогативы, сударь. Надеюсь, вы не против?
— Ни в коем разе, сын мой. Действуйте в соответствии с орденскими уставами и регламентациями…
«Ох мне сорок лет воздаяния! То ли корова, то ли бык языком банально слизали… М-да… с рыцарским предназначением не спорят, его стараются понять…»
В долгожданном обществе Филиппа радостному Ване непререкаемая инквизиторская должность, непреложные права и обязанности нисколько не прибавили ни солидности, ни формализма. Показывая дорогу между развалин, он бережно, но крепко поддерживал обожаемого учителя за локоть, словно боясь, что тот опять куда-нибудь канет в безвременье. И не переставал говорить:
— …Фил Олегыч, маленьким я очень скучал без вас, даже обижался, как если б вы меня нарочно одного бросили.
Ведь поначалу многие утверждали, будто бы вы из ареопага действительных тайных инквизиторов. Мол, сокровенный адепт сделал свое дело — выявил и упразднил трех апостатов-евгеников. Потом опять скрылся в тумане неизвестности. Тогда как настоящий Фил Ирнеев где-нибудь, как-нибудь живет с измененной памятью и внешностью. В ус не дует без прошлого среди секуляров, ни о чем таком орденском и харизматическом не догадывается.
Но я-то вас, Фил Олегыч, знаю с малого моего детства, лучше, чем кто-нибудь посторонний. И потому в эту ложь ни на йоту ни на «u» не поверил. Не могли вы просто так пропасть, бросив меня, Настю, Вику, Прасковью…
— Меч Святогор у тебя — наследие князя Василия Олсуфьева? — с горечью остановил его словоизлияния Филипп.
— Да, рыцарь, — нахмурился Ваня, — восемнадцать лет назад, к нашему общему прискорбию, рыцарь-адепт Василий пал смертью храбрых в схватке с двумя суккубами. Или сам пожелал себе красивой гибели, почувствовав старческую усталость от жизни.
Никто этого наверняка не знает. Но клинок он мне по-родственному как приемному сыну и зятю завещал.
— Прасковья — ваша харизматическая супруга, рыцарь? — счел нужным формально уточнить Филипп.
— Именно, отец Филипп. И другой женщины мне вот уже 35 лет не надо. Повенчались, когда мне исполнился двадцать один год. А до того она из меня мужчину сделала, обучала всему, наставляла в боевых искусствах.
Когда кривые слухи пустились распускать, как вас в подобии злобного безмозглого альтерона видели, я в ритуале объявил себя вашим харизматическим наследственным аколитом и пригрозил злопыхателям дуэлью. Мне как раз в то время восемнадцать минуло, и я подпадал под орденский дуэльный кодекс.
— Экую вы древность возродили, судари мои… Надо же, аколиты, будто в средневековье!
Откуда слушок злопыхательский, известно?
— Семейка Ковиваче усердствовала.
— Синьора Джованна Ковиваче расстаралась?
— Ну да, она самая. Я сначала ее внучка Фолько вызвал на ордалии по всей орденской форме. Потом и его бабушке чин чинарем суд Божий учинил, длинный змеиный язык укоротил в рукопашной схватке при свидетелях.
— Знать, аккуратно и стильно, приложил? Фирменным волновым Прасковьиным ударом?
— А то! Организовал ей на полный подгузник позорное выпадение внутренних женских органов, спереди и сзади…
«Силен Ванька мелкий! Да и называть его так нонче неприлично, ежели он крупнее меня удался и ростом повыше…
Инквизитор-коадьютор, патер ностер, не абы кто… В ментальном захвате ненавязчиво держит и бдит… Нарочито для меня маленького Ваньку валяет… Чтоб перестарку из прошлого полегче приноровиться к будущему…
Ладненько и понятненько… Будем соответствовать быстротекущему моменту, рационально и сверхрационально…»
— Пушка у тебя знатная, брат ты мой, выглядит благолепно. Но благочиние неказистое. Истинно сосуд скудельный и натюрморт несъедобный в экстерьере бывшей городской цивильности…
Мертвый городской пейзаж под консолями «серафима» даже в коротком полете от асилума до месторасположения старого дома навел на Филиппа некоторое уныние. В то время как поросшие сероватой зеленью развалины вовсе не показались ему живописной местностью.
— Почему оно здесь так, вы сами поймете, рыцарь Филипп, когда ознакомитесь с кратким компендиумом, который я для вас подготовил, — опять посерьезнел его собеседник. — Там уйма моих эйдетических гиперссылок на общий курс актуальной политической истории.
Одно слово — карбофаги. С них-то и начался вселенский переворот.
Мой округ — мои прифронтовые проблемы, рыцарь. Но на западе, в тылу, смею вас заверить, цивилизованности гораздо больше. Само собой естественно, коли брать тыловые районы поближе к столичному новому Берестью.
Да и здесь в старом Дожинске, — вы увидите, отец Филипп, — далеко не все разрушено. Много чего построено заново. Например, в государственных границах охранного периметра американской фактории или вокруг экстерриториальной штаб-миссии Объединенных благотворительных наций.
Что же касается моего личного теургического оружия, это — Филакс, импульсник модификации «рист-44», сравнительно новая разработка научно-исследовательского концерна под началом сквайра Виктории Ристальской…
Вика тоже очень надеялась, что вы к нам вернетесь, Фил Олегыч. Во где она обрадуется, как узнает! — Ваня вновь обратился к мальчишечьей роли.
— Знамо дело… — подыграл ему Филипп. — А скажи-ка ты мне, Иван, каков таков носимый боекомплект у твоего супер-пупер лазерного орудия?
— Вообще-то практически неограничен. Коль скорострельно дырявить кевларовые бронежилеты стандартного армейского образца, шмаляй сколько душе угодно.
Против многослойной активной брони и бетонированных укрытий мощность нужна, конечно, побольше. На то у меня наличествуют полдюжины компактных аккумуляторных батарей «арви» с мультифакторной автоподзарядкой…
«Фантастика какая-то!»
Многое, Фил Олегыч, также зависит от сверхрациональной архитектоники на местности. К примеру, если жечь скопом оборотней-вервольфов или душевно поджарить инкуба на андреевском кресте…
— Как я погляжу, сигнум у тебя Катехет Стабийский?
— Да, прецептор Филипп. Адепт Рандольфо вручил его мне на совершеннолетие.
— Где он сам-то нынче обретается, кому показывается?