Страница 9 из 61
Неприятно обсуждать такие вещи, но хочу сказать, что мне повезло, что моим первым тренером стал Вольфанго. Он никогда не старался ограничить мою творческую натуру или контролировать мои инстинкты. Думаю, он сразу понял, что имеет дело с талантом, и решил, что мне следует развивать свои способности вместо того, чтобы стараться вписаться в тактические схемы команды. Для этого, думал он, еще будет время. В тринадцать лет, в первую очередь, нужно учиться играть. А в тактических схемах можно разобраться позже, намного позже.
В «Лацио» я получил несколько важных уроков. Во–первых, уже в том возрасте, кто ты и откуда часто имеет такое же значение, как и то, что ты делаешь. Юные футболисты «Лацио» проходили обучение в двух школах — «Сан Базилио» и «Монте Марио». Я был определен в первую, где в основном тренировались дети из рабочих семей. «Монте Марио» посещали мальчишки из более престижных районов города. Как ни странно, «Монте Марио» располагала лучшими условиями для тренировок.
Кроме того, мальчишек из «Монте Марио» постоянно брали на домашние матчи «Лацио» на «Стадио Олимпико» подавать мячи. В воскресенье мы все участвовали в отборе. Из обеих школ тридцать пять человек соревновались за двадцать мест. Окончательное решение принимал тренер из «Монте Марио», которого мы все называли «Тополино» или «Микки Маус», потому что это был коротышка с большими ушами.
Я до сих пор помню его напутствия: «Ну что, парни, на самом деле все просто. Если «Лацио» ведет в счете, не торопитесь возвращать мяч в игру. Не надо бежать. Идите медленно, можете несколько раз уронить мяч. Тяните время как можно дольше. Если же «Лацио» проигрывает, вы должны делать все как можно быстрее. Сразу возвращайте мяч в игру. Я все вижу, так что не заставляйте меня нервничать!»
Уже тогда нас учили всем тонкостям ремесла. Такие уж мы, итальянцы. Мы сделаем все для победы. Мне не нравился Тополино, потому что он всегда отбирал своих из «Монте Марио». Из–за этого нам приходилось бороться за оставшиеся два–три места.
Это казалось мне вопиющей несправедливостью. Ведь мы тоже были лациале, как и они. Так почему же все лучшее доставалось только им? Однажды в присутствии всех детей и некоторых родителей я не сдержался, подошел к Тополино и сказал ему прямо в лицо: «Довольно! Мы из «Сан Базилио» и мы не второй сорт. Я не стану больше этого терпеть!» Затем я демонстративно вышел из комнаты, хотя в тот день попал в число счастливчиков, отобранных подавать мячи. Тополино покраснел от ярости и побежал вслед за мной. Шум привлек внимание некоторых работников клуба, которые захотели выяснить, что произошло. Они отвели Тополино в сторону и что–то ему сказали. Я не знаю, что именно, но с того дня количество ребят из обеих школ, которые подавали мячи во время матчей «Лацио», стало одинаковым.
Даже в «Сан Базилио» было несколько парней, к которым проявлялась особенная благосклонность, либо потому что их родители сами работали в клубе и знали нужных людей в руководстве, либо потому что являлись родственниками игроков или функционеров. Этим любимчикам всегда было гарантировано место в основном составе. Их никогда не отсеивали и не просили уйти, не важно насколько хорошо они играли и как усердно трудились.
Я был просто коротышка из Куартиччьоло. У меня не было покровителей. В Италии таких людей называют «Santi in Paradiso», что значит «святые в раю» — влиятельные люди, которые тебя оберегают и двигают вперед. У меня не было «святых в раю» там, откуда я пришел. Скорее, я имел дело с «чертями в аду».
И все же рядом со мной был Вольфанго. По правде говоря, он не обладал большим влиянием, но всегда мне помогал. Он тоже был родом из Куартиччьоло, поэтому знал, в какой мир я возвращался каждый вечер после тренировки. Он часто выходил из себя, но я могу с уверенностью сказать, что это был гнев во благо.
Никогда не забуду вечер, когда сборная Италии выиграла чемпионат мира 1982‑го года, переиграв в финале команду Западной Германии со счетом 3:1. Тогда мне только что исполнилось четырнадцать лет, и я с огромным интересом следил за испанским турниром. Мы с моим двоюродным братом Альваро купили немного зеленой, белой и красной материи и, сшив эти куски вместе, сделали огромный итальянский флаг. Мы потратили уйму денег на ткань, потому что не хотели, чтобы наш флаг выглядел дешевым или старым. После финального свистка мы просто сошли с ума от радости.
Наш план был проехаться по Риму на принадлежавшем другу Альваро ФИАТе 100, размахивая флагом из окна машины. К сожалению, через сто метров наш флаг попал между колесом и осью и порвался на мелкие кусочки (наверное, это произошло потому, что мы намного превышали допустимую скорость). Нам было жаль флаг, но эта неудача не испортила нам настроение. Италия стала чемпионом мира после сорока четырех лет ожидания, и мы не могли позволить, чтобы какой–то порванный флаг помешал нам отпраздновать это событие как следует.
Раз уж нам не суждено было размахивать флагом из окна, мы придумали кое–что не хуже. Мы опустили стекла в окнах, залезли с Альваро на крышу и попытались удержаться наверху, цепляясь руками за края. Но если вы когда–нибудь видели ФИАТ 100, то знаете, что это очень маленький автомобиль, и двум человекам на его крыше никак не уместиться. Поэтому я придумал кое–что другое. Я встал на капот, нашел равновесие и так и поехал. Это было здорово, как серфинг, в стиле Квартиччоло. И не страшно, что, увлекшись, друг Альваро поехал со скоростью более тридцати километров в час. Я не обращал на это внимания. К тому времени улицы заполонили фанаты, которые дудели в рожки, размахивали флагами и горланили песни. Я был на седьмом небе от счастья. Помните, как Леонардо Ди Каприо в «Титанике» кричит: «Я король миииира!» Подобные эмоции переживал и я.
Естественно, что последним человеком, которого я хотел бы видеть в тот момент, был разъяренный Вольфанго. Я увидел его лицо в толпе, когда мы катались по Куартиччьоло. Из всех людей на улице не улыбался только он. Мы завернули за угол, я оглянулся и увидел, как Вольфанго пробирается сквозь толпу. У него было недовольное выражение лица.
Наконец, когда мы проехали еще несколько метров по улице, он нас догнал, схватил меня за руку и сдернул с капота. Затем он толкнул меня на тротуар и гневно посмотрел на меня.
«Что это ты, черт возьми, делаешь!? — прорычал он. — Ты что, хочешь себя угробить?»
Думаю, в тот момент, он был единственным недовольным итальянцем на земле. Я уставился на него в замешательстве. Я знал, что он злится, потому что мой поступок был довольно глупым. Танец на капоте ФИАТ‑100 — идиотская затея даже для обычного парня. А уж если ты подающий надежды футболист, то сломанная берцовая кость может поставить крест на твоей карьере прежде, чем она начнется. Я решился прикинуться дурачком.
«Вольфанго, мы выиграли Кубок Мира! — закричал я, пытаясь подняться. — Это надо отпраздновать!»
Он толкнул меня обратно на землю.
«Ты, ты сумасшедший! — заорал он. — У тебя есть будущее! Ты талантлив, у тебя есть то, чего нет у других! Ты можешь добиться успеха! А ты хочешь все это потерять из–за своего идиотского поведения!»
Он был просто в ярости. Я видел боль в его глазах. Боль при мысли, что такой парень, как я, может загубить свой талант, разрушить свою карьеру.
«Ну почему, почему ты такой?» — спросил он почти жалобным тоном.
Я медленно поднялся и принес ему свои извинения. Он, вроде бы, успокоился, видя, что я искренне сожалею о случившемся.
Оглядываясь назад, я понимаю, что тот поступок был одним из самых глупых, которые я когда–либо совершал. Моя карьера могла закончиться, даже не начавшись. И мне кажется, я догадываюсь, почему Вольфанго был так зол. Он знал, как я люблю футбол, и понимал, что у меня на руках были все козыри. Дело было не только в физических данных (у моего брата Антонио они тоже были на высоком уровне), но и в отношении, желании преуспеть, напористости. Многие парни мечтают стать профессионалами. У меня для этого было все. И я рисковал все это попросту пустить по ветру. Ради чего? Ради глупой юношеской забавы. И все.