Страница 9 из 36
— Ну и рожа у тебя, Шарапов, — сразу же пошутил Курихара.
— Разговорчики, — строго сказал Лиминько. — Майор, доложите ситуацию.
— Ситуация печальная, — доложил майор, — есть мнение, что повстанцам известно о месте дислокации ловушки из студня. Изменить место ловушки не представляется возможным из-за отсутствия связи с самолётом, который везёт цистерну.
— Таким образом, операция теряет всякий смысл?
— Проще пареной репы, — охотно объяснил майор, — смысл есть, а суть в том, что повстанцы просто утащат цистерну в джунгли и там её съедят с хреном.
— А мы? — удивился Лиминько.
— Мы, конечно, можем им помешать, — вмешался Автандил, — но это повлечёт большие санитарные потери с обеих сторон. Лично я рекомендую дать на Землю сигнал «Зет».
— Это капитуляция, — задумался генерал, — что про нас скажут потомки?
— Плевал я на потомков! — взвился картограф Митько, — у меня грыжа, ненормальная жена и сын-отличник! Я хочу на Землю! Зачем мы тут? Пусть эти проклятые обжоры живут как хотят. Я хочу домой
— Поручите Митько встречу груза на опушке джунглей, — спокойно распорядился Лиминько, когда обессиленный тирадой картограф рухнул на стул.
— Это нечестно, — начал протестовать бедняга, но его уже выводили из комнаты.
— Принимаю командирское решенье, — встал генерал, — мы дадим негодяям бой, который может идти в двух направлениях. Первое — это наша победа, второе — это их победа, третье — ничья. В первом случае всё в порядке, во втором — вечная память героям, в третьем — я лично дам на Землю сигнал «Зет» и мы покинем эту проклятую дыру. Вопросы есть?
— Почему верблюд вату не ест? — спросил Курихара.
—Не хочет, — ответил Лиминько.
Все засмеялись и стали расходиться.
— А вас, майор, я попрошу остаться, — сказал генерал Процюку.
Майор замер в дверях, приподняв вверх правое ухо, как пойнтер на случке.
— Садись, сынок, — по-отечески сказал генерал, — слушай внимательно. Мой тазовый барометр упорно показывает, что этот бой мы проиграем. Ну и пусть! Это не важно. Я хочу только одного — чтобы предатель Наливайко был уничтожен. Соображаешь, почему?
— Не соображаю, — честно признался майор.
—Правильно, ты и не можешь соображать, потому, что я старше тебя и по возрасту и по званию. В случае эвакуации Наливайко останется тут единственным, кто знает координаты Земли. И кто знает — не захотят ли они наведаться к нам с ответным визитом?
— Генерал, это гениально!
— Я знаю, — сказал Лиминько. — Ты, майор, лично ликвидируешь этого продавшегося за сало хохла. Во время боя сиди в засаде и жди удобного момента. Возьми фауст-патрон.
— А можно я возьму «стингер»?
— Нет, возьми фауст. Старая техника не подводит. Всё. Ступай.
Генерал поцеловал Процюка в кокарду, вытер слезу и склонился над картой.
Процюк вышел в коридор и задумался. «Почему я должен стрелять из «фауста», если я лучше стреляю из «стингера»?» — прикидывал Процюк, шагая по военному городку. Навстречу ему шёл вечный часовой Ласло Печь из отряда венгерских гонведов. «Слышишь, Печь — хочешь в печь?» — как всегда пошутил Процюк. Ласло не засмеялся, а посмотрел на часы и показал майору на небо. «Ты что имеешь в виду?» — нахмурился Процюк, но Ласло уже скрылся за полевой кухней, насвистывая в дуло базуки фразы из Кальмана.
В это же самое время в лагере повстанцев наступил тихий час. Паратрофик Липози безмятежно покачивался на руках у робота Шелезяки и видел сон про мясо. На широких банановых листьях дремал Наливайко, не выпуская из рук амулет из шпротного паштета, залитого эпоксидкой. Беспощадный боевик Минога посапывал, положив голову на муравейник в глубокой алкогольной коме. В детстве он попал под работающий скрепер и с тех пор свято верил, что остался в живых только благодаря выпитому накануне хересу. Вокруг старика Секеча сидели ребятишки и, затаив дыхание, слушали рассказы старого партизана.
— Жилось нам тогда хорошо, — посасывая «петушок», вспоминал Секеч, — мясо было по два девяносто, сахар — по семьдесят восемь, яйца — любые, рыбы — завались. Два раза в неделю был молочный день, и тогда нам давали зефир в шоколаде и топлёное молоко. Водку пили по субботам, а пиво по воскресеньям, хотя можно было и каждый день.
— А потом что было? — нетерпеливо спросил бойкий мальчуган с признаками бери-бери.
— Потом было плохо, — ответил Секеч. — Сначала прилетели их разведчики. Они научили нас курить и играть в буру. Нам это понравилось, и мы пригласили их ещё. Тогда они прилетели на огромном звездолёте и решили, что мы много кушаем и поэтому нам нужен их образ жизни. Появились талоны, карточки, купоны и очереди за солью. Когда мы опомнились, было уже поздно — захватчики вывезли с планеты все продукты, построили военный город, за стенами которого стали питаться тушёнкой.
— Ну, а потом что было? — снова спросил шустрый дистрофик.
— А потом я проиграл в буру левую ногу Большому Ицику — вы его не застали, он погиб на хлебозаготовках...
С этими словами старый Секеч уронил голову на грудь и захрапел. Пацаны вытащили у него из-за щеки «петушок» и разошлись по хижинам. Над джунглями Гонинии опускалась короткая майская ночь. До прибытия студня с чесноком оставалось не более четырёх часов.
Глава VIII
Выписка из секретного сигнала «Зет»:
«В случае провала нашей дружественной миссии на Гонинии предлагаю без паники и скопления вылетать на Землю всем личным составом. Военный городок — уничтожить. Предателей и душевнобольных — расстрелять.
Адмирал Соснихин».
Радиоперехват с борта самолёта:
«Я над опушкой. Хочу нажать рычаг сброса, но не вижу сигнала. Дайте сигнал, а то не сброшу.
Пилот Мох».
Из мыслей вслух генерала Лиминько:
«Мох — баран!».
Над опушкой джунглей взвилась красная ракета. «Ура! Сигнал!», — заорал ошалевший от чесночного запаха пилот Мох и до отказа вдавил в пол рычаг с надписью «сброс». Из зелёного моря джунглей тут же раздался залп бамбуковых зениток, и вокруг самолета стали рваться кокосы с нитроглицерином.
— Прекратить сброс, — распорядился Мох, — я не вижу, куда сбрасывать.
Контейнер с холодцом завис на одном страховочном ремне и угрожающе раскачивался в двухстах метре земли.
— Отцепи студень, сволочь, — надрывался Лиминько в наушник танкового шлема, который не работал.
Геркулан Севастопуло забрался на дуло гаубиц и начал передавать распоряжение генерала сигнальными флажками. Уже на третьем взмахе флажка он был убит наповал ягодой шиповника, выпущенной из дула духовой трубки с нечеловеческой силой. В ответ Процюк прошёлся по опушке из огнемёта — вспыхнули сухие баобабы и секвойи.
Липози и повстанцы весело наблюдали эту картину с другой стороны опушки.
— По всем признакам генерал изучал военное дело по передаче «Служу Советскому Союзу», — заметил Секеч и скомандовал: — По товарищам! Картечью! Беглым! Огонь!
Отрывисто и грозно заговорили самодельные пушки повстанцев, и позиции генерала Лиминько скрылись в дыму. Из дыма периодически доносились крики дурака Моха:
— Куда сбрасывать? Я не ощущаю дистанции!
Наконец майор Процюк не выдержал и нажал кнопку ракеты «земля-воздух». В дыму вспыхнуло пламя, и все в последний раз услышали крик Моха:
—Сброс отменяется — в меня попали!
Затем раздался характерный свист, и цистерна с холодцом рухнула на опушку леса, распространяя сильнейший запах чеснока и душистого перца.
Воцарилась гробовая тишина — обе стороны выжидали. Первым не выдержал соблазна людоед Лигупа. За время оккупации он съел 384 сибирских стрелка, которых заманивал в джунгли пластмассовыми пельменями.
—Назад! — закричал Липози, но Лигупа уже сидел на цистерне и свинчивал массивную крышку люка.