Страница 7 из 28
И хотя голова гудела и до рези в глазах болело на месте носа, но он ответил ей, что с ним все в порядке. Медленно приподнялся на локтях и, оглянувшись в темноту, спросил:
— А этот, как его там, где?
— Слон, что ли?
— Да.
— С… — Почему–то ему матюгом.
— А что это он так? Испугался?
— Ага! Как скажешь? Ты что, не слышала, что Слон только вышел после отсидки?
— Нет. Я вообще о таком …
— Вот ты даешь! Нет, ты точно чекнутая… И зачем ты полезла? Я бы и сама…
— Ну да, слышали все как ты сама?
— Вот видишь, какая ты смелая? Все слышали, а ты одна за меня. …И не побоялась, что Слон.… Слушай, а давай ко мне, я тут рядом…
Он попробовал возразить, но она ему сказала, что в таком виде она и пяти метров не пройдет с голой ж…..
— Зашить бы надо…
— Что зашить? — Не понял, о чем это она.
— Ну, не ж…. же твою! Ой, поднимайся, давай, а тяжелая ты какая…. Давай, опирайся.…А туфли свои сними и давай без них, все равно колготки порваны и их выбрасывать.… Ступай, ступай, моя спасительница…
И потянула его куда–то за кусты, а потом дальше, за школьную и развороченную ограду, потом дальше по улице. Он шел, опираясь, и тут в самом деле ему стало так больно, что он невольно от боли и от унижения и всего, что сегодня с ним произошло, вдруг тихо заплакал.
— Поплачь, поплачь, авось тебе полегчает, заступница ты моя.…Дай туфли я потащу, а ты руками свободными цепляйся.… Вон к тому дому.… Уже скоро, идем уже, прошу тебя…
Эх, подумал, да что же мне так не везет сегодня! Хотел за девушку заступиться, а сам? И потом на вечере, как прокаженный какой–то, и Наташку потерял, а тут еще мордобой.
— Ой, больно как! — Заохал.
— Ничего, уже пришли, входи, только голову пригни, у нас потолки низкие.
— Жека, ты?
— Я!
— А с кем? Мы раздеты и спим уже.
— Ничего, я со своей заступницей, мы не помешаем, спите, мы тихо.
А потом, пока она усаживала его в маленькой кухне, он услышал из–за двери, как кто–то прокомментировал их появление.
— Вот, теперь Женька уже с защитницами стала являться по ночам. А раньше с мужиками…
Потом другой сонный голос.
— Да хватит вам, спите! С мужиками, мужиками, с козлами, вот с кем!
— Да спите вы уже, бабы, мы тихо…
Опять за дверью.
— Только не орать, когда кончать будете, спать хочется…
— Эх, девки, девки… — Запричитала Женька. — Вам бы только кончать и кричать…
А ты, ангел мой, умойся, и мы тихонечко личико твое перекисью.… Прости, свет не зажигаю, девки спят и ругаются, когда я поздно. Завтра утром на работу с шести, вот и шипят каждый раз.
— На работу?
— А куда же еще? Ты думала я.… Ну, то приработки, а работа, то для…
— Да заткнетесь вы там, наконец! Женька, выгоню тебя к е…. матери!
— Все, все… Тихо, тихо! Мойся и ложись, я сама все тебе сделаю.…Эх, как же он тебя гад! Точно ведь, Слон! Во как тебя разукрасил, не узнать прямо… Ты, как боксер стала, прямо, с таким носом…
— Да заткнетесь вы, наконец–то?
— Все все, тихо….
— И не орать, я сказала! Тихо чтобы все было…Понятно? А сходите на банку! Нечего ночью выскакивать!
Потом Борька ей шепотом.
— Я пойду, прости, мне надо…
Она ему так же, прижимаясь теплой и мягкой грудью.
— Куда ты собралась? В ментовку, в их обезьянник с такой мордой, а потом на неделю к ним на отработку?
— Какой еще обезьянник, какую отработку, зачем?
— Эх, ты! А я‑то еще подумала, что ты от Ежихи?
— Какой еще Ежихи?
— Да ладно тебе уже с вопросами. Повернись, только тихо и не бойся, перекисью не больно…
Потом он почувствовал, как она к его лицу приложила какую–то марлю, пропитанную перекисью, и стала промокать ею лицо, покарябанное кустами и кулаком Слона.
— Слушай, я чего–то тебя не пойму, у тебя грим что ли, зачем так густо? Что, морда некрасивая и усики колются? Молчи, молчи, а то на язык попадет и отравишься еще. А мне еще перед тобой отслужиться надо за твое спасение и защиту. И не мычи, я не лахудра какая–то, я девушка серьезная и отслужу, раз сказала. Ты что хочешь, чтобы я для тебя сделала? Хочешь, полижу, а хочешь, пощекочу дырочку сзади. Не дергайся и не мычи. Прикольное это. Я, например, первый раз, когда мне сделали так, чуть не кончила. Нет, правда! И щекотно и сладко так, когда там вокруг горячим язычком…
— Все, не надо, хватит! — Взмолился Борька.
— Тише ты, тише! Голос у нее прорезался! Молчи, я сказала, а то нас вышибут с тобой на улицу! Ты местная? Ну и хорошо. Завтра с утра уйдешь, а сейчас.… Слушай, а давай я тебе фейс смажу одним средством таким. Я им тоже как–то намазала, когда мне всю морду разбили и ничего, зажило, как на собаке. Сначала попечет немного. — Говорила она отворачиваясь. — А потом сразу же станет легче. Вот увидишь. Да не бойся ты, я ведь к тебе с благодарностью, и потом, сама уже пробовала. Ну, где там твой фейс?
Потом она удивительно легко и нежно намазала какое–то пахучее приятно зелье. Сначала, как и говорила она, попекло, а потом сменилось на ощущения успокоения и затихания боли.
— Все, теперь сс… и спать! Завтра во всем разберемся. Ну, куда ты? Сказали же — на банку! Ну ладно, давай ты первая, я отвернусь, раз стесняешься. Ну, что ты, присаживайся и давай уже…
— Что, уже? Молодец, а как ты так стоя? Молодец! Я вот…
Так, теперь вот что, ноги свои оботри о тряпку и раздевайся, вместе уляжемся. Я тебя к стенке, а сама с краю. Ну, что ты ждешь, давай уже, а то я замерзаю.
Пришлось Борьке срочно стягивать с себя колготки, остатки юбки и… Рука не поднялась снять блузку. Почему–то ему не хотелось сейчас, чтобы она, его проводница разоблачила с переодеванием. Он шагнул за шторку и полез так, не снимая ничего больше, на холодную и продавленную постель уже плохо соображая от всего с ним происходящего и того, что приключилось с ним за сегодняшний вечер.
Последнее, что он успел отметить, что она горячая, теплая тяжело легла, привалилась, прижалась к нему со стороны спины, обхватив за бедро, и прошептала, целуя в шею.
— Спасибо тебе! Я бы точно влипла в плохую историю без тебя,…Спим, я завтра без тебя никуда не пойду.…С утра юбку твою приведу в порядок …
Потом замолчала и еще что–то промямлила засыпая. И Борька, удивляясь себе, вдруг провалился за ней следом, улетая в какое–то спокойное и счастливое пространство рядом с теплым телом незнакомой и такой приятной женщины…
Рождение второй стороны
— Не вставай! Лежи, я сейчас! — Сказала она и тихонечко выскользнула из–под одеяла.
Он видел ее тело в сорочке и как она, поправляя на ходу завернувшийся край ночной рубашки, вышла.
За маленьким, низким окошечком серело. А тело и особенно лицо все еще ныло и как–то тревожно болело. Но при всем том, общее состояние, и он это тут же отметил, улучшилось и значительно. По крайней мере, он это почувствовал, немного сморщив лицо, которое уже так, как вчера, не болело.
Он отвернулся и от осознания своего нынешнего состояния принялся прислушиваться. Сначала он услышал приглушенные голоса. Но то говорила она и так тихо, что он как ни прислушивался, а все никак не мог расслышать, о чем она говорила. Потом он слышал какие–то звуки, как будто бы кто–то передвигал стулья, что–то перетаскивал, открывал створки каких–то неведомых ему шкафов, а потом…
Потом он даже сжался, когда услышал за тоненькой занавеской.
— Я тихонечко, можно.…Чей–то голос тонкий и женский.
— Нет! — А это ее. Сразу же отличил он по интонации и тембру.
Потом другой голос.
— Дай хоть краешком глаза.…А она красивая?
— Нет! Я сказала, нет! Тише вы, дуры, разбудите мне девочку.
И почему–то засмеялась очень тихо, прыская, и за занавеской, которая угрожающе обозначила чью–то фигуру, тоже тихонечко прыснули сразу в два голоса.
— Ну, все, пока! Идите уже.… Ну, бабы, что с них возьмешь, любопытные какие…