Страница 18 из 20
— Ну, какая же я развратница? Скажешь тоже. Просто мы с ней сблизились, и нас сблизило все то, что с ним связано у нее, у меня. А что?
У меня, у нее… Детский лепет, вот что! Лучше скажи,
почему сама стала раздеваться при чужой бабе и еще ее стала просить, чтобы она твои груди, соски….
— Ну, что ты от меня хочешь? Не сдержалась… И потом, она так хорошо все…
Вот видишь? Права я насчет того, что ты развратной стала…
— Почему ты такое говоришь? А раньше что? Раньше я не развратной была по — твоему?
А ты давай зубы мне не заговаривай, а ложись уже в ванную. Тем более, что я уже тебя изучила всю вдоль и попрек.
— Ну и что? Ну, изучила…
А то, что ты сейчас опять будешь…
— И ничего я не буду! Вот! Не дождешься ты от меня слабости. Я не такая…
А потом, уже лежа в постели и засыпая, я сквозь дрему подумала.
— Ну и что? Ну, я такая…Вот такая, какая есть и ничто нам женщинам не чуждо, и мы даже ручки на себя…
Ну, что я говорила? Развратная ты стала…
— Ничего подобного… Просто я такой всегда была…
И уже засыпая, сквозь обволакивающий сон…
— Была, стала? Зато любимая… и сама люблю…
Ага, особенно там ручками своими…
— И не своими, а его…
Что? Как это его? Ты что–то путаешь? Ее! Ее руками.
— А вот и не угадала! Я с ней, а сама о нем только и думала все время. И как раньше себе представляла, что это он меня так нежно за попочку и так ласково…
— Ну что, поняла ты, наконец? Отчего мне так хорошо было? Только уже не уточняй…С ней, с ним… Мне хорошо и с ней, и с ним, потому что я ни с кем другим не буду, только ведь с ним! С моим любимым Пилюлькиным… Ну, а то, что ручки, свои — чужие, так это, знаешь, от переходного возраста все! А иначе не справиться, ведь погибну! Без любви не выживу, умру… Все, сплю…
И заснула счастливо, вспоминая все ручки их и свои, с кем мне так приятно было и будет!
— Будет, будет, непременно, я знаю! И уже скоро!
Прошептала и навстречу его объятьям, рукам поплыла, но пока только в своем сказочно приятном сне…. Сне с любимым…..
Не сон, а явь
— Ну и что ты дальше намерен делать? — Спрашиваю его, пока он свои вещи из чемодана закладывает в шкаф.
— Как что? Работать, жить…
— А с кем? — Ляпнула, не удержалась! Вот же….
— Как это? С тобой, с бабушкой нашей… Ну, что ты такое спрашиваешь? Ты что сама–то думаешь?
— А что я думаю…?
— Ну, хватит! Пошли пить мировую. — Говорит бабушка, выходя из комнаты с бутылкой в руке.
— Так Вам же нельзя! — Говорит он и хочет ее отобрать у нее.
— Знаешь, зятек…
— Знаю!
— Эх, да ничего ты не знаешь?
И посмотрела на меня! На меня, ведь!!!
Так! Только не тремтеть! Так, кажется, бабушка говорит. Уйми дрожь, успокойся… Ну, что ты так? Так же нельзя! Ну же, спокойнее, еще, еще…. И не думай ты пока и не загадывай! И пожалуйста, не смотри ты на эту постель! Не твоя она… Поняла? Не твоя…
А чья? Чья? Ведь не ее же, не ее….!
Потом мы сидели. Они выпили и даже мне капочку, и я с ними — за непутевую мать. А потом они еще все сидят, а я уже не могу рядом. Боюсь, и меня вдруг как начало колотить…
— Внученька, ты что? Не заболела ли? Знаешь, иди — ка ты и ложись. А мы посидим. Взрослые будут разговоры… Иди, иди… Никуда твой, никуда не денется доктор! Поняла?
И опять на меня как глянет! Выскочила из кухни. Вылетела, горю вся!
Боже, что твориться со мной! Господи, спасибо тебе! За все, за все! За него, что он снова со мной и рядом, за то, что он наконец–то свободен! Он свободен! Свободен он! И он мой! Мой! Никому его не отдам!
Проходит неделя….
Я летаю и пою. Все у меня прекрасно и спорится. Школа, а потом как реактивная мчусь домой… К нему, все ему… Готовлю, стираю… Пока бабушка не видит, я его вещи беру и..
О, это он так прекрасно пахнет! Его вещи! Любуюсь и млею. Себе самой не верю…
Проходит вторая неделя….
Я летаю, как прежде, но уже какой–то червячок ползет и мешает мне все так ощущать, как раньше, и с радостью.
Сегодня я рядом с ним и мы в кафе! Представляете, я и он! Вместе с ним! Боже, я умру рядом. Не могу спокойно смотреть на него, умираю… Боже, дай же мне силы! Потом он меня под руку и мы идем, а он не замечает, что со мной происходит и рассказывает мне и рассказывает о чем–то. А я что? Я ведь ничего не слышу! Вернее, слышу только его голос и млею рядом с ним. Потому что мы идем за ручку, и я на его руку опираюсь, почти повисла. Держу! Не могу даже представить во сне, что кто–то с ним рядом, а не я. Нет, такого не будет никогда! Никогда, я все для этого сделаю!
— А вот и мы! — Говорит он, заходя в квартиру. — А где же баба?
— Бабуля? Ну, что ты молчишь? — Это я ей с радостью.
А потом уже с тревогой…
— Так, только не волнуйся! — Говорю ей, пока ее выносят из дома к карете скорой помощи.
Он сразу же принял все меры. Иначе бы она не жила. Инфаркт! Вот, до чего переживания ее довели.
Оказывается, она никому не говорила, как переживала за дочь и все что случилось. Все в себе. Все! И я ей благодарна как никогда! Спасибо, родная! До самой гробовой доски не забуду. Того, что ты все видела, знала и молчала! Молчала, как партизанка у немцев. Ничего не сказала ни слова о том, что я к нему, что во сне его имя шептала. Ничего не говорила по поводу того, что я у их двери подслушивала. Видела и молчала. А почему? Она что, не понимала? Что она думала, когда видела, что я за ее зятем ухлестывала? Что? Почему ей, дочери своей, ничего не говорила? А может, все–таки говорила?
Вернулись с ним. Вдвоем в квартире. Все! Теперь путь свободен! Грешно так, конечно же, не то, что говорить, а даже подумать! Еще бы! Он и я рядом и мне можно… Только протяни руку и ….
Неловко, испытывая какую–то тяжесть, пытаюсь выступать в роли хозяйки и по его просьбе приготовила ужин, прислушиваясь к тому, что он там делал в комнате, без меня.
— Я выйду. Тебе ничего не надо купить? Хорошо, хлеба, что еще?
Ну что ты спрашиваешь? Я не могу ведь тебе сказать, что хочу! Какой там хочу, о чем вот сейчас закричу! Что еще, спрашиваешь? Что мне надо от тебя? ….
Хорошо, что он вышел до того, как я пришла в себя. Я стояла под дверью и слушала его шаги по лестнице. И каждый его шаг от меня, с болью и тревогой…
Ну и…А что дальше? Как ты начнешь с ним? С чего?
Мысли запрыгали сразу же, заскакали безумные, в голове.
Нет, не так… — Говорю себе уже в который раз.
Пусть он зайдет и я…
Он вошел без меня. Я возилась еще на кухне. Стояла и до боли в ушах прислушивалась к тому, как он мыл руки, а потом вошел.
— Ты не возражаешь, если я выпью?
— Нет.
— Ну, тогда давай угощай. Я голодный. Голодный к тебе пришел мужик, и ты уж побеспокойся!
Потом я его кормлю. И он пьет и с удовольствием закусывает. Я рада, что ему нравится моя стряпня. Я старалась как никогда и даже зеленый горошек ему на тарелке подала.
Он ест молча, так же — пьет. Я сижу и тыкаю вилкой куда–то мимо, это уж точно… Никакой кусок и ничто мне не лезет в рот. А почему? Да потому, что я жду от него…Жду и жду. Ничего не меняется, он ест, выпивает и … Наконец–то он отодвигает тарелку.
— Ну, что дочка? Как ты? Как мы теперь без мамки, Валерки и без нашей бабули?
— Зато вместе. — Добавляю меда в бочку горя. — Ты мне веришь?
— Что значит веришь? Почему это я тебе не должен верить? А в чем дело, Лягушонок?
— А ты ошибаешься. Я была Лягушенком когда–то… Понял?
Он смотрит, явно не понимая к чему это я клоню.
— А кто ты? Как ты хочешь, чтобы я теперь тебя называл, дочка?
— Никакая я тебе не дочка! Это раз!..
— Зря ты так. Ты для меня самый близкий и родной мне человечек. А ты брыкаешься…
— Сам ты брыкаешься, дурак! — Не выдерживая напряжения вскакиваю и…
Как он меня ухватил, не поняла. Он ведь сидел от меня вдалеке, с противоположного края стола. Как он так сумел? Обхватил, но не лезет, а держит в объятиях.