Страница 16 из 20
— Больно, пусти… — Прохрипела…
Неделю я проболела после этого. Не перенесла психика и тело следом… Врача вызвала бабушка, та долго слушала, расспрашивала, а потом, когда узнала, что я отличница, то на неделю справку выписала. Все, оставила в покое, наконец–то. Но в ушах все еще ее многозначительные рассуждения о препуберантном возрасте и об особенностях женского организма, гормонах, особенно, когда у нас там….Все заумно, все о чем–то и ни о чем.… Но, видимо, ее очень бабушка попросила. Потом бабушка мне все предлагала покушать, потом возилась с пирогами с капустой, стараясь мне угодить. Я в те дни, словно во сне: что–то делаю, что–то ем, сплю, как сова — днем, а ночью просыпаюсь и.…Лежу и смотрю в потолок, который освещают редкие машины своими фарами и пока светлое пятно двигается по потолку, я успеваю загадать что–то на счет его. Его, его.…Никакой другой мысли. И даже на второй план отошло то, что я узнала от нее.
— Вот же она, проститутка! — Не сдерживаюсь и довольно громко шепчу озаряемому светом потолку, словно обращаюсь к нему.
Потом о ней и о нем. Ну и как она могла с ним? Как? Ведь он же женат и потом у него ведь семья? В конце концов, я, мама, Валерка.… Да как она посмела эта…..? Как? Постой, сама–то она это не могла? Тогда он и они вместе? Потом снова, как заезженную пластинку кручу и кручу.… И так всю ночь. Потом сплю до самого полудня. И опять что–то делаю, кушаю…
Как только пришла и захожу в класс, то ко мне тут же подсаживается Маринка. Я ее понимаю, контрольная по химии и она ни бельмеса в валентных связях, электронах. Все это для нее совершенно не понятное и чудное, другое дело — мальчики, тряпки, группы, пластинки и записи, а еще она много чего знает об этом. Сама, в знак признательности за то, что я и свой, и ее вариант успеваю исписать формулами, валентными связями и даже у нее в тетради поправить. Вот же кума, списывает и тут же делает ошибки! Я ей тыкаю, но толку–ноль! Беру ее тетрадь и сама исправляю, как надо.
— Вот! Ты хотя бы списывай правильно… — Шепчу ей. А она мне:
— Спасибо. Я твой должник…
— Не должник, а должница, поняла ты, трехвалентная связь?
— Не…е. Такого еще не было, хотела один раз попробовать…
Нас прерывают. Сдала тетрадь, вышла, следом Маринка.
— Уф! Пойдем перекурим. — Говорит устало.
Интересно, отчего же это она устала? Думаю, глядя на нее.
— Не терплю я эту химию…
— А что ты вообще терпишь? — Подначиваю ее, мол, списываешь и все тут.
— Слушай, Галка! Я же совсем забыла, подожди, я сейчас! — И снова в класс.
Сумасшедшая какая–то и если бы не ее рассказы поучительные…
— Вот! Это тебе хотели передать.
— Мне? А кто?
— А ты читай. Читай, это сказали тебе…
«Галина! Жду твоего звонка каждый вечер, после шести. Надо обязательно встретиться и переговорить о…». И дальше телефон. Внизу подпись… «Нина»
— Слушай, а ты что, с ней?
— Что значит с ней?
— Ну, ты с ней чики–пики?
— Что?!!!..
Чики–пики
Опять встречаемся, но где? Я не стала ей, конечно же, звонить, а она сама меня как–то вычислила. Наверное, ей Маринка сказала, что я уже выздоровела. Потому меня дежурный учитель прямо с урока.… Сижу себе, зашла дежурная по школе и с Любовь Иосифовной наклонилась и что–то ей, глядя на меня,… Я сразу поняла, что это насчет меня! Она, та, эта простит…..!
— Галя, выйди, пожалуйста, из класса. Простите, Любовь Иосифовна? Можно?
— У меня урок. — Говорю дежурному учителю. — И вы меня срываете прямо с занятий. Куда вы меня ведете? Я не хочу, я вернусь, я…
— Галочка, ну так же никто не делает! Раз веду за собой, так значит надо и потом, тебя хотят видеть.… Входи!
— Ты?
— Здравствуй, Галина! Наконец–то я тебя разыскала! Ой, спасибо Вам, Антонина Васильевна! Спасибо! — Это она все ей. А потом обернувшись и ко мне:
— Давай выйдем.
— Нет!
— Ну, что ты? Мне надо с тобой переговорить. Ты хочешь, чтобы я говорила здесь?
— Нет, ладно, давай выйдем. Только ненадолго! У меня урок, между прочим… — И с укором на дежурного учителя.
— Иди, иди, Галочка! Любовь Иосифовна разрешила. — Ехидно мне отвечает учительница.
— Что тебе надо? — Говорю резко. — Что ты приперлась? Что тебе от меня надо? Ты тогда такими словами меня встречала?
— А ты колючка! Как я посмотрю. Вся в свою бабушку!
— А бабушка моя чем тебе не угодила? Постой, это она тебя по телефону послала?
Она пропускает мимо мои колючие замечания и просит меня отвести ее туда, где она сможет спокойно закурить. А я ей о том, что курить вредно!
— Здесь? Тут можно?
И не дождавшись моего одобрения, закуривает.
— Будешь? — Протянула мне пачку.
Я демонстративно ее игнорирую. Еще бы? Знала бы она, как мне хочется ей сейчас все высказать и если бы она не была такой взрослой, то я бы ей, как…
— Что? Хочешь оскорбить, унизить? — Как бы, прочитав мои мысли. — Я сначала не поняла, а потом уже до меня дошло… — Продолжает она, раскуривая сигарету.
— Ну, хорошо, что дошло, наконец–то! — Подначиваю ее.
— Да, хорошо! — Неожиданно радостно со мной соглашается.
Она что, играется со мной? Что это она за комедию передо мной разыгрывает.
— Сэм!
— Что Сэм?
— Он, Сэм!
— Что он? Скажи толком! Ты что, издеваешься? — Взрываюсь, не сдерживаясь.
— Сэм меня…
— Что тебя?
— Ну, сама понимаешь?
— Ничего не понимаю? Какой еще Сэм? Он–то тут причем? По–моему, ты сама во всем виновата! Зачем ты к нему, ведь он же женатый?
— Да?
— Да, ты что? Что ты дурочку передо мной ломаешь? Будто бы ты не знаешь, что…
— Ха, ха, ха! — Засмеялась так неожиданно, что я замолкла на полуслове.
— Ты решила, что я.… Ха, ха, ха! Что я с твоим? Ха, ха, ха!
— Что: ха, ха, ха?
— Ой, уписаюсь сейчас, бабы! Ха, ха, ха!
Смотрю на нее, а она как с ума сошла, смеется, заливается. А мне ведь совсем не до смеха. Мне надо ей, как можно больнее и чтобы она запомнила, чтобы больше ко мне даже дорогу забыла! Ах ты, прос……!
— Ну, все, хватит! Хватит, я сказала! Я кому говорю? Закончила? Хватит!
Но она точно ведь чокнулась! Чем я к ней серьезнее и громче, тем она так же громче и заливистей! Ну, гадина! Сейчас я тебя!
— Ты замолчишь, наконец? Сколько мне можно тебе говорить? Ты что, б…..!
Говорю матюгом, хотя таких слов никогда и ни кому! Достала она меня! Ей богу, достала! Если она не замолчит, то я ее сейчас…
— Хорошо, хорошо.…Только ты ничего не говори, я все объясню, ладно? — Ой, мама! Видела бы ты сейчас себя со стороны? Ха, ха, ха! — И снова заладила свое ха, ха.
Отвернулась и про себя решила уйти. Уже развернулась. Тогда она схватила за руку и сразу же, без всякого смеха, серьезно и глядя прямо в глаза.
— Мне надо, чтобы ты подтвердила, что твой отец меня отпускал и что ты вместо меня, пока я анализы сдавала и на аборте была. А он уехал, я на него рассчитывала, что он подтвердит, как было на самом деле. И теперь мне надо, чтобы ты им все сказала, если они тебя спросят! Ты им скажешь?
Вцепилась мне в руку и чуть не повисла, а сама глазами в меня такими просящими и такими жалкими, да еще и безумными!
Она сумасшедшая! Нет, точно! Вернее, она не была такой, а сейчас ей стала! Так, что же мне делать? Руку надо освободить, руку…
И принялась отдирать ее руку от своей. Она все так же, потом отпуская руку, совсем пригнулась к земле и вдруг завыла!
Завыла! Она! Да что же это такое? Я ничего не понимаю!
Так, постой! Она оказывается не от него?
Да! Да! Как же я так?
Да она говорит о каком–то там Сэме! Или как там его?
Не от него, нет! Ура! Не он, не он! И он снова со мной! Он! Он!
— Я сейчас! Я, я.…Успокойся, Ниночка! Я во всем тебе помогу! Нет, точно! Не смотри на меня так, прошу тебя? Ниночка, прости! Я не знаю, я не поняла ничего… Нина, Ниночка!!!
И следом сама…Сидим и, как две дуры плачем, обнявшись!