Черные Вороны. Паутина

— Да ты вообще, как только мог, так и отличился в свое время. Как тебя до сих пор не подстрелили ума не приложу.

— Дык ты отжал пару пуль себе. Жмот он и в Африке жмот.

— Ну так, а что все тебе да тебе. Делиться надо, Макс. По-братски.

Я обожала их перепалки. Мне ужасно хотелось обнять обоих и сдавить до хруста. Если и есть на этом свете мужчина, которого я люблю так же сильно, как и Макса, то это мой брат. В этот момент муж наклонился к моему уху:

— Расслабилась? Я жду, когда они разъедутся нахрен. Твои трусики в моем кармане все еще мокрые… и это, блядь, с ума сводит.

Настолько просто сказал, невозмутимо. Низкий тембр обжег фантазию дикими картинками, и я вспыхнула. Бросила взгляд на Андрея, но тот уже пошел навстречу высокому мужчине в элегантном темно-сером костюме и черной рубашке. Светловолосый, подтянутый. Одет шикарно. Чуть старше Андрея.

— Черные Вороны в полном составе. — он протянул руку Максу и бросил взгляд на меня. Янтарные глаза слегка вспыхнули, — Давно не виделись, Зверь.

Смотрю женился. Не ожидал — не ожидал. Хотя выбор изумителен.

Макс усмехнулся, и сильнее прижал меня к себе, а взгляд Бориса липко скользнул по моему лицу, телу, по руке Макса на моей талии.

— Я всегда выбираю самое лучшее, Боря.

— Я даже в этом не сомневался. Разрешишь потанцевать с твоей женой? Ты не против?

— Против, Боря. Против. Давай пойдем пообщаемся. Думаю, ты не танцевать сюда приехал, верно?

Давыдов снова посмотрел на меня и усмехнулся уголком губ.

— А он ревнивец, даже не думал. Хотя, будь вы моей, я бы и сам ревновал, как черт.

— Тебе такие не светят, Давыдов. Подними челюсть, — сказал Андрей, — Пошли, выпьем, пообщаемся. Перетрем пару тем.

Я провела их взглядом и, взяв с подноса у официанта бокал вина, сделала несколько глотков. Давыдов мне не понравился. Есть такие люди, которые мгновенно вызывают неприязнь. Он мне напоминал шакала, который пробрался ко львам и пытается держать лицо при плохой игре, хотя сам и боится, но норовит укусить, чтобы не портить о себе впечатление.

Максим уехал утром, пока я спала. Он настолько вымотал меня, что я просто не услышала, как он ушел, а когда вскочила с постели машина уже отъехала от дома. В сотовом пиликнула смска:

«Когда проснешься не забудь, кем надо дышать. Не тоскуй, я скоро вернусь»

И еще одна ровно через минуту:

«Я передумал — тоскуй».

Улыбнулась и нырнула снова в постель, довольно потягиваясь, как сытая кошка. Впервые после его отъезда я проспала почти весь день.

Глава 2. Андрей

За несколько дней до описанных в 1 главе событий

— Здравствуйте, Андрей. Давненько вы к нам не заезжали. Очень рады видеть…

Продавец цветочного магазина расплылась в улыбке и шагнула к корзине с белыми лилиями. Она знала, что я возьму именно их, знала даже точное количество. Я всегда покупал цветы только здесь на протяжении нескольких лет.

— Здравствуйте-здравствуйте. Я тоже так решил, поэтому и заехал. Нельзя нарушать традиции.

Она опять улыбнулась в ответ, отбирая пятнадцать веток и, перевязав их белой лентой, протянула мне.

— Вам ведь, как всегда? Еще одна традиция?

— Совершенно верно. Спасибо, Наташа. Цветы великолепны, как, впрочем, и всегда.

— Спасибо, Андрей. Иногда мне даже кажется, что они ждут именно вас. Хорошего дня вам…

— И вам всего доброго…

Я вышел из помещения и знал, что они сейчас будут шушукаться со своей помощницей.

“Есть же бабы шустрые. Где бы нам такой “экземпляр” отхватить? Мало того, что денег валом, да еще и на братка не похож, хотя видно, что «из этих».

Людям всегда кажется, что они видят нас насквозь. Они моментально придумывают нам биографию, наделяют качествами, которые им хотелось бы, чтоб у нас были, и свято верят, что все именно так.

Всего несколько вещей способны ввести их в заблуждение: наша одежда, манера разговаривать и тембр голоса. Нужное сочетание всегда дает необходимый эффект.

Вот и сейчас я чувствовал, как они смотрят мне вслед, с нотами зависти и злорадства думая о том, кому «так повезло» и почему на ее месте не одна из них.

Смотрел на букет, который лежал рядом на сиденье, излучая резкий аромат, и словно услышал знакомый до боли голос. Как она, смущаясь, опускала ресницы, даже покрывалась легким румянцем и говорила «Спасибо, мой любимый». Никогда не могла к этому привыкнуть, каждый раз принимая их с какой-то особенной благодарностью, а я улыбался, как мальчишка, и мне хотелось купить ей миллион таких букетов. Чтобы слышать вот это «любимый» и чувствовать ее восторг. Она любила именно лилии. Не розы, как это обычно бывает. Говорила, что эти цветы кажутся ей самыми красивыми. Чистыми и вместе с тем их запах был настолько сильным, что голова шла кругом. Как и у меня тогда… в эти несколько месяцев вырванного у судьбы счастья.

Первое время после смерти Лены я не мог заставить себя даже ступить на территорию кладбища. Не хотел видеть могилу, памятник с этими зловещими цифрами, выгравированными на мраморе… Так, словно прийти сюда — значит принять, что ее больше нет. Как будто смириться с тем, что я лично, собственными руками, убил ее. Убил, потому что виноват был… Перед ней и Кариной. За то, что уберечь не смог, что жив остался, что дышу, хожу по этой земле, а она — глубоко под ней.

Потом я приезжал сюда каждую неделю. Как маньяк, который приходит на место преступления, чтобы еще раз испытать эмоции, связанные с последними секундами жизни своей жертвы. Нескончаемое количество раз прокручивая в голове мгновения, когда она была жива. Каждое ее движение, слово, вздох, взгляд, как умирая, говорила, что любит, что благодарна… И чувствовать себя последней тварью… Потому что ей не за что было меня благодарить. Казнить самого себя здесь, смотря на улыбающееся лицо на фото — «запомни меня такой, любимый». И ненависть в глазах Карины, которой она сама, казалось, начинает задыхаться, была тогда мне необходимой. Словно давая возможность чувствовать хоть что-то. Да, мне была нужна ее ненависть, молчаливые упреки и отчаяние… чтоб не забыл. Никогда.

В последние полгода я бывал на ее могиле все реже. Не оправдывая себя делами и суетой. Просто никогда в этом не лукавил. Я привык к своей боли, она перестала терзать, потому что вросла в мою кожу так, будто я и не жил без нее никогда. Мы с ней стали заодно. Она получила свое сполна, а теперь был ее черед отдавать. И она не осталась в долгу. Дала силы жить… Открыть глаза и увидеть главное — в моих руках теперь жизнь Карины. Как второй шанс… спастись, не закопав самого себя на дне своей пропасти.

Уже не так невыносимо больно ехать по этой дороге, которая ведет на кладбище. Уже не разрывают сердце на части острые крюки отчаяния. Уже не сдавливают горло цепкие пальцы тоски по ней. Все это постепенно отходило на второй план, уступая место размытым воспоминаниям. Моментам, которые были нам отмерены.

Я остановил машину и, взяв в руки цветы, направлялся в сторону массивных кованых ворот. Тихо… как же здесь тихо. Слышно только пение птиц. Это раньше эта тишина была для меня зловещей, когда хотелось орать во все горло, чтобы разбить ее, словно тарелку о стену, ко всем чертям. А сейчас она воспринималась как умиротворение. Потому что только все, кто оказались здесь, знают, что такое покой. Это те, кто остались, продолжают жить, поджариваться на костре своей скорби, мечутся от ненависти и сожаления, рвут на себе волосы от горя и учатся жить заново…

Шаг за шагом преодолевал расстояние до могилы и, по мере приближения, заметил два силуэта… Почувствовал, что в груди нет привычного стука — сердце замерло… Потому что они были до боли знакомыми. После нескольких секунд оцепенения меня захлестнула волна злости… Какого черта они здесь делают? Кто разрешил? Кто пустил? Он не имеет права здесь находится… Само его присутствие здесь, возле нее, смотрелось как осквернение. Руки сами сжались в кулаки, а скулы напряглись от того, насколько сильно я сцепил зубы, чтобы заставить себя идти молча. Зачем приехал? Убедиться, что добился своего? Что Ворон, бл***, всегда получает то, что хочет? Что все равно все будет так, как решил он? Как же я его сейчас ненавидел. Вышвырну к дьяволу отсюда… Плевать, что болен, что отец мне. Ему здесь не место! Избавить ее от него, даже после смерти — хоть это сейчас в моих силах!