Страница 9 из 50
Афанасий Афанасьевич остался горевать, а я тихонько ушел... Слава Богу, у меня хватило юмора посмеяться над ситуацией... Хотя рана на самолюбии оказалась болезненной. С надеждой на богатое наследство или премьерство в известном театре я распрощался... Зато владею итальянским языком и французской борьбой. Не говоря уже об умении метко целиться в жестяных уток.
История, рассказанная Владом, заставила всех искренне расхохотаться и на некоторое время забыть тяготы.
— А я думала, ты такой самовлюбленный премьер, — с неожиданной прямотой сказала Зося. — Знаешь, а ты, наверное, больше понравился бы мне в то время, когда был наивен и верил в чудеса.
Влад онемел и отвернулся к окну, видимо, чтобы никто не заметил, как краска прилила к щекам... А Дорота с преувеличенным равнодушием заговорила, гладя тонкими пальцами обычную фарфоровую чашку, словно это был котенок.
— А я видела тебя, Влад, в роли Ариэля в пьесе "Буря"... Это было... здорово.
Влад со вздохом произнес:
— Было один раз. Заболел исполнитель, вот меня и одели в золотистый парик и белый хитон... Половину слов не знал, суфлер чуть не надорвался, шепча. Ну и ария, конечно... Лучше не вспоминать.
— Ну почему ты так о себе? — в голосе Доротеи звучала неподдельная боль. — Я после три раза бегала на тот же спектакль, чтобы тебя увидеть. Но были уже другие исполнители.
Зося фыркнула, как рассерженный котенок.
— Ну, Доротка, а я все думала — почему ты меня на этот занудство таскаешь...
— Если занудство — так чего не отказывалась? — Дорота поджала губы и от этого еще больше стала похожа на викторианскую классную даму.
— Почему не отказалась? — медленно переспросила Зося и мечтательно откинулась в кресле. — Потому что... потому что... я была дочерью швеи, у которой твоя мать заказывала бархатные платья и кружевные блузки, и без тебя попасть в театр, да еще в партер — это было мне не по деньгам.
Дорота густо покраснела.
— Зося... Разве между нами когда-нибудь возникали такие... вопросы? Как сегодня говорят — классовые? Да мне никогда в голову не приходило, что я в чем-то... другая...
— А жаль, что не приходило, — в голосе Зоси вдруг зазвучало что-то жесткое. — А вот мне приходилось часто думать о подобных вещах... Например, чтобы никто в классе не заметил, что у меня единственной не тонкие, шелковые, как у вас, а старые вязаные чулки.
— Девушки, не ссорьтесь, — вмешался пан Белорецкий. Но тут же подал голос Ной.
— А никуда от классовых вопросов не денешься. Потому что революция всех сравняет. И тем, кто должен что-то потерять, тяжелее других... Посоветую одно: не стоит жалеть о том, что было.
Дорота проговорила:
— Разве мне жалко? Если бы здесь устроили что-то достойное, да ради белорусского дела... Я бы с радостью сама отдала этот дом. Но здесь будет какая-то очередная контора.
— Не "какая-то", а комитет по делам образования! — с вызовом проговорила Зося. Влад выразил общее недоумение:
— А ты откуда знаешь? Работать там, что ли, собралась?
— А почему бы и нет? — Зося осмотрела всех зелеными дерзкими глазами. Пан Белорецкий медленно проговорил:
— А она уже согласилась на эту работу... Правда, Зося?
В доме на минуту наступило молчание.
— Ну и что?
Губы Доротеи дрожали.
— Я не имею права тебя упрекать...
Зося гордо вскинула голову, ее волосы будто искрились рыжим огнем.
—Упрекать? За что? За то, что я собираюсь работать ради просвещения своего народа? Вы здесь, как слепцы, испугались первого холодного ветерка. Если происходят перемены — это всегда мучительно, но если не сломается внешняя, твердая оболочка — не покажется и живая, чувствительная сердцевина времени. Надо только перетерпеть боль. Сколько мы мечтали о революции? И вот — мечты, ваши же мечты, сбываются. Создается академия... Ученые Довнар-Запольский, Карский, Лесик, Игнатовский — они же совсем разные, с разными убеждениями. Но работают вместе, на создание Беларуси. Вам, пан Белорецкий, следует стать рядом с ними. Влад, вместо того, чтобы изображать романтическую разочарованность, просился бы в труппу Голубка. Конечно, роль Гамлета тебе там не дадут. Но это белорусский театр!
Ной восторженно улыбнулся в ответ.
— Согласен, Зося! Нам есть на что надеяться.
— Может быть, на воссоединение Беларуси? — мрачно сказал Влад. — Это же позор какой — разделили край надвое, все молчат... Короче, “Кавалі другія, а ланцуг той самы – песні ўсе старыя неаджытай гамы…”. Фабиана Шантыря расстреляли, хотя уж такой большевик был — вместо знамени носи. На Украине поэта Грицко Чупринку к стенке поставили... В России — Николая Гумилева, который про негров и принцесс писал...
— Это необходимые жертвы, — неуверенно сказал Ной.— Помните, Моисей сорок лет водил свой народ по пустыне, ведь те, кто вырос в рабстве, не могли стать свободными и должны были умереть. Но это временно. Университет же создается... И художественное училище в Витебске работает... Кандинский город расписывает в конструктивистском стиле.
Пан Белорецкий грустно смотрел сквозь очки на энтузиастов.
— А вам никто не рассказывал, как уважаемого Довнар-Запольского студенты киевского университета заточили в его квартире, как якобы прислужника царизма? Все друзья и знакомые разбежались... Тех немногих, кто осмеливался посетить профессора, задерживали, обыскивали... У меня отняли даже карандаш и блокнот. Только чудо — точнее, одна преданная профессору ученица, которая сумела "прорваться" к местному комиссару — спасло профессора от расстрела. Вот где порадовались недоросли, которые в свое время получили от строгого преподавателя "неуд"... Пока что услугами "спецов" новые власти пользуются... Но — посмотрите — это ненадолго. Что началось кровью — кровью закончится.
Дорота отвернулась к окну, скрывая волнение.
— Все-таки я верю, что честные и талантливые... такие, как мой отец, всегда будут нужны.
Белорецкий покачал головой.
— А как только надобность в них отпадет... вымрут, как драконы. Или уничтожатся... Я себя так и чувствую в этом времени — как последний, утомленным ожиданием смерти, дракон...
— Кстати, драконы, по-нашему – цмоки, водились в Свислочи! — подал голос Влад. — Иностранцы, удивляясь, записывали, что минчане держали в своих домах вместо каких-нибудь мопсов черных жирных ящериц футов пять длиной.
— А я однажды видел с моста в Троицком, как что-то похожее на такую ящерицу или змею скользнуло под водой, словно душа грешного утопленника... — произнес Ной.
— И сколько сидра ты перед этим выпил в мастерской? — насмешливо спросила Зося.
А Дорота снова молча повернулась и вышла в другую комнату... Хлопнула дверца шкафа... И вот перед глазами опешившей компании посреди стола на деревянном постаменте предстал самый настоящий дракон... Правда, небольшой — со среднего пса. Черная чешуя, даже на вид — крепкая, словно панцирь средневекового рыцаря, пасть угрожающе раскрыта, а глаза — как живые — из черного полупрозрачного стекла с желтыми искорками посередине.
— Слушай, а что в вашем доме еще такое вот... есть? — почти с благоговейным ужасом спросил Дороту Влад. — А то просто страшно становится. Вдруг кто расскажет сказку про мертвую голову — а ты и принесешь ее... На тарелке, как Саломея...
Возмущения Дороты кощунственными словами никто не услышал — все, даже пан Белорецкий, бросились рассматривать и щупать дракона. Пристальный взгляд обнаруживал, что чучело очень старое, местами чешуя осыпалась...
— Бедненький... — Зося погладила свислочского дракона по черной спине. На миг показалось, что он заурчит и завиляет хвостом — Ной и Влад, например, судя по их взглядам, поступали бы именно так.
— А мне бабушка рассказывала, что на Высокой горе, там, где сейчас Юбилейный рынок, жил дракон самых что ни на есть европейских размеров, — сообщил Ной. — И питался, как положено — красивыми девушками. Пока не наткнулся на ту, у которой имелся боевитый жених. Вонзил меч в драконово черное сердце... Но и сам был смертельно ранен. Так их и опустили в Свислочь — и дракона, и рыцаря в хрустальном гробу. Мы в детстве всматривались в то место, и, кажется, видели — на дне, из тины показываются змеевы ребра...