Жених панны Дануси

— Монмартре...— снова подсказал пан Ромуальд, и наконец осознал весь трагизм положения.

— Нет! Не хочу! Ничего не хочу! Да отвяжитесь же от меня!

Пан Ромуальд проложил себе путь к ретирации и бросился из проклятого дома, где он так обманулся, где погасли его мечты, как гаснет свеча от меткого плевка. И брюки в желто-зеленую клеточку опять беспардонно пятнила густая коричневая жидкость луж города Б*.

Шкудрович так и не заплатил за портрет дочери.

Ганька назавтра сбежал в Париж. Родители долго горевали, что слишком потворствовали сыну, и он лишился ума. Шлет странные письма, пытается отказаться от наследства. От прекрасной мануфактурной фабрики, которая дает гарантированный доход!

Правда, родственник губернатора, побывавший в Париже, говорил, что Ганька, хотя и живет как какой-то шалопай и даже отрастил бороду и длинные космы, но все же рисует, и даже его картины покупают. Хотя одни дураки их покупают — ведь понять, что именно на тех картинах изображено — невозможно, одни каракули. Родственник даже парижскую газетку привозил, где маленькими буквами в одном абзаце было набрано что-то про Ганьковы картины. Видимо, не самое одобрительное. Но, как ни говори, попасть в парижскую газету...

Панна Софья вышла замуж за владельца пивоварни города Б*, солидного молодого человека, который внешне напоминал беглого Ганьку, особенно телосложением.

Пан Ромуальд по-прежнему преподавал в женской гимназии рисование и пил микстуру "Сад моей бабушки".

Но никогда больше не брал частных заказов.

АХИЛЛЕСОВА ПЯТКА

Герой Ахиллес имел неуязвимой тела, за исключением пятки. Сын царя Трои Парис, который не отличался военными талантами, убил героя, угодив ему стрелой в это единственное уязвимое место.

(Древнегреческий миф)

Если честному обывателю города Б* не хватало собственных проблем, он начинал решать проблемы общественные.

Правда, стыдно признаться, таких счастливых людей в городе Б* жило немного. Большинство обывателей суетились в своих ежедневных личных делах, рождались, женились, ссорились, умирали, и знать не знали о новых веяния в цивилизованном мире. Кое-как действовали Попечительство о народной трезвости и Кружок любителей драматического искусства, и то благодаря хору и танцевальным вечеринкам. Несознательный народ населял город Б*!

Мадам Касио, содержательница пансиона благородных девиц города Б*, раздраженно отложила на ампирный столик газету. Даже в городе Н* создали Общество защиты женщин! А здесь — сплошной патриархат, темень.

Мадам Касио пользовалась уважением всего города Б*. Когда навстречу стремительно двигалась ее тонкая высокая фигура в черном платье с пышным кружевным воротником и манжетами, увенчанная куполом настоящей парижской шляпы, даже самый смелый служащий сельскохозяйственного банка — а о служащих этого банка говорили, что любого без рубашки оставят, — пытался свернуть, сделаться незаметным, как паутинка бабьего лета. Лишь бы только не наставила мадам Касио на тебя свой страшный лорнет, лишь бы не встретиться взглядом с ее светлыми, как льдинки, глазами... Ну и совсем горе, если направит на тебя мадам свой длинный черный зонт, когда прозвучит металлическое:

— О ваших манерах, молодой человек, я буду разговаривать с вашим рара.

Поэтому подписной лист по сбору средств на создание в городе Б* Общества защиты женщин подписали и сам губернатор, и полицмейстер, и даже директор сельскохозяйственного банка Шкудрович. Там, где металлический голос и лорнет были менее действенны, в беспроигрышную битву вступали серебристый голосок и застенчиво-лучистые взгляды молоденькой мадемуазель Нинель, преподавательницы музыки и пения пансиона мадам Касио. Мадемуазель Нинель, или в действительности застенковая шляхтянка Нина Горшкова, миниатюрная Сильфида в ореоле искусственных локонов, смотрела на сомневающегося в деле защиты женщин с таким неподдельным ужасом, с таким душераздирающим укором воплощенной женственности, что самое каменное сердце должно было содрогнуться, а рука — потянуться подписывать письмо.

Никто не устоял перед двойным натиском активисток прогресса. Никто... Кроме Базыля Магарыша, владельца небольшого, но процветающего конезавода. Ах, какие лошади были у Магарыша! Сытые, гладкие, широкоспинные, словно созданные возить рыцарей в полном вооружении. Правда, покупали их для куда более прозаических нужд. Но лошади приносили не малый доход. И не удивительно — Магарыш, полковник-кавалергард в отставке, света не видел за своими гривастыми любимцами. Ни веселые друзья, любители холостяцких утех, ни прекрасные барышни города Б* с приданым различной величины не могли свести Магарыша с его сурового мужского пути. Иногда он и сам напоминал необъезженного рысака — седые волосы гривой, бакенбарды и усы неимоверной величины, ноздри раздуваются, ноги в кавалерийских сапогах нетерпеливо переступают, а на лице написано одно: говори, человече, какая нужда, да избавь меня от своего присутствия.

Но Магарыш, как владелец крупного (в пределах города Б*) капитала, не мог быть обойден в процессе сбора средств на новое общество.

Как пунцовели щеки у мадам Касио, когда она быстрым шагом в сопровождении заплаканной мадемуазель Нинель выходила из дубовых ворот Магарышева дома! Наверное, если бы попал в этот миг какой-то бедолага под прицел линз ее лорнета, испепелился бы, как волос над свечой.

Это было поражение. Мадам Касио собиралась печатать подписной лист по созданию Общества защиты женщин в губернской газете вместе со всеми собранными подписями... И среди них не будет подписи полковника в отставке Магарыша! Полковник славился не только диким нравом, но и тем, что мог щедрой рукой отвалить денег на полезное благотворительное дело. Например, на палеонтологический музей или атлетический кружок. Ходили слухи о необычных обстоятельствах ранней отставки полковника. Якобы он был заподозрен в симпатиях к чудакам, что не очень любили мощную империю, которая милостиво взяла под свое крыло здешний край... Да еще имел полковник дурную привычку вспоминать былые шляхетские вольности этого края и своих воинственных предков, сражавшихся под другим, забытым ныне знаменем... И то ли Магарыш отказался отдать приказ в кого-то стрелять, то ли сам попал не в того...

«А из-за женщины, наверное, история была, потому и не любит женщин», — отмахивались скептики. Но и они почтительно кланялись и втайне завидовали, когда Магарыш пролетал по улице города Б* на своем любимом черном жеребце.

Но за пятнадцать лет существования пансиона никто не решился спорить с его директоршей.

Город Б* с интересом ждал исхода поединка.

Никакие попытки разжалобить сердце коннозаводчика не удались. Он не боялся городских властей, не заигрывал с женщинами, не напивался, что исключало наличие сердечных дружков, и не имел родственниц с твердым характером.

Основательницы Общества защиты женщин собрались в классной комнате пансиона благородных девиц. Между кофе и миндальным печеньем поговорили о детских яслях для грудных детей рабочих женщин, между горячим шоколадом и безе поссорились по поводу репертуара благотворительного хора. Когда принесли фрукты, всплыла неприятным пятном на радужном настроении присутствующих проблема — ненавистник женщин Магарыш. По городу Б* летало уже несколько его едких высказываний насчет «бабьей самодеятельности».

— Мужчина — существо примитивное, — твердо сказала мадам Касио. — Стоит только хорошо подумать и найти его слабое место. Давайте вспомним, что наше общество заботится не только о женщинах, но и о детях. Если эта особа равнодушна к положению женщин, так же ли отнесется к слезам невинного ребенка?

Невинное дитя, которое надлежало включить в очередную делегацию, нашлось, — годовалый малыш учителя естественных наук. Мальчуган был славный, щекастый. Его мать нравилась мадам Касио куда меньше — суетливая женщина, которая в нанятую мадам Касио пролетку приволокла еще и такую же суетливую пуделиху с мещанской кличкой Жужу.