Жених панны Дануси

Жестокую шутку сыграл ты с бедной провинциалкой, московский медицинский бог!

Авгинья скрылась в своей комнате, где так нелепо смотрелась большая двуспальная кровать... Но и здесь предметы доставали ее своей чудовищной конкретностью. На фотоснимке, который поставил Мишель на тумбочку, оказалась совсем не Авгинья, а незнакомая наглая брюнетка. В цветочном горшке — полно раздавленных окурков и, не может быть! — наплевано... А на шкатулке, что подарила лучшая подруга, которую Авгинья раскрывала каждый день, прямо на крышке нацарапано мелкими буквами "дура"...

Люди смеялись над "слепошарой", лавочники недодавали сдачу, отец чуть спихнул неудачницу своему подчиненному, а тот, купленный за приданое и должность, утешался у глазатых красавиц города Б*...

Авгинья спряталась в самый дальний и засоренный угол некогда волшебного сада. Что теперь? В монастырь? Просто уйти — из дома, из города, из жизни? Авгинье хотелось вырвать свои глаза, вернуться в мелководное счастье незнания... Но, испытав однажды — знаешь навсегда, на памяти царапины не затягиваются, если это — царапины от осколков счастья...

Над городом Б* заходило солнце. Природа не изменила Авгинье, так как не изменяет никогда. Дрожал прекрасный мирт, и на светло-зеленых листьях окопника отражались лучи... А если в этом мире все-таки существуют пионы, закат, лебеди, миндальные торты и женщины, которые всем прощают, то не так все безнадежно, жестоко и несправедливо...

Прозрачный, как вуаль невесты, смех растаял в листве кустов сирени... Что ж, детей, которые будут, она увидит не через радужный туман...

Никто не знает, какой силой обладают кроткие люди. Авгинья поднялась. Она научится жить и в этом мире. И по-прежнему будет одаривать всех улыбками, и не станет замечать, как снисходительно кривятся встречные. И не перевернет фотографию с наглой брюнеткой.

Закат догорал темным сиреневым огнем. Худенькая женщина с высоко зачесанными волосами тихо подошла к своему дому.

На крыльце с чем-то белым в руках переминался с ноги на ногу бравый пожарный Михась Кудыка, который смешался под незнакомым, ясным и пристальным взглядом жены.

— Ты не замерзла, гм-м, дорогая?

И протянул неумело связанную, с многочисленными спущенными петлями шаль.

Авгинья помолчала и легко коснулась теплыми кончиками пальцев щеки мужа.

— Нужно побриться, милый...

СИДОН И ТРОЯНЦЫ

Во время Троянской войны грек Сидон перебежал к троянцам и убедил их ввести в Трою деревянного коня со спрятанными в его чреве ахейцами.

(Древнегреческий миф)

В городе Б* было три кладбища — православное, католическое и еврейское.

И если кто-то сомневался, что здешние жители чтят память предков, ему стоило пройтись меж крестов, покрашенных бронзовой краской, каменных ангелочков и каменных деревьев с обрубленными ветками, почитать трогательные надписи в стихах... А как торжественно вспоминали почтенных умерших в костеле из желтого кирпича, деревянной беленой церкви и отделанной свекольным кафелем синагоге!..

Жители города Б* любили своих умерших. Они пили за их вечный покой и покупали им искусственные цветы. Что еще могут требовать покойники от живых? Если это не есть память, то на какую холеру она сдалась, истерическая слезливая барышня?..

Пан Бурдейко появился в городе Б* сначала в виде афиши. С заборов и стен смотрел мефистофельского типа мужчина в странной квадратной шляпе, с одного угла которой свисал шнурок с кисточкой. «Только один сеанс! — хором читали любопытные жители города Б*.— Великий медиум Альфонс Бурдейко с ассистенткой Амандой Дельмар! Голоса с того света! Завеса тайны приоткрывается!».

Кто расклеил те афиши, и когда — действительно осталось за завесой тайны.

Три дня у костела, возле церкви и возле синагоги жители города Б* обсуждали незаурядное событие, что должно было произойти.

— Ни за что не пойду! — кричала тетка Крыся, уважаемая вдова местного ветеринара Юзьки.— В Библии сказано — накажи Сидонскую колдунью! Не пойду губить свою вечную душу! — и черный, с блестками платок тети Крыси возвышался на собранных в высокий узел волосах как островок неподкупной добродетели.

— Обычное шарлатанство! — снисходительно объяснял посетителям кафе преподаватель мужской гимназии пан Вабищевич, который любил помечтать за чашкой кофе в упомянутом кафе о своей тайной любви к гордой дочери губернатора, о коей любви было известно всему городу Б*.— Наш бывший сотрудник пан Капуцкий устраивал спиритический сеанс. Посадил всех за круглый стол, заставил держаться за руки, зажег эфирный спиритус, и раздался голос Наполеона. Выяснилось, за портьерами стоял учитель физкультуры... Глупости, господа! — романтические тонкие усики Вабищевича скептически шевелились.

— Три рубля билет! Тратить такие деньги на всякое озорство! — пожимала плечами мадемуазель Горобец, чернявая незамужняя толстуха, которая недавно перебралась в город Б* откуда-то из-под Черновцов и открыла маленькую швейную мастерскую под шикарной вывеской: «Пошив элегантных платьев и торжественных костюмов». — Такие сеансы очень опасны! На них происходят вещи, невыносимые для слабых нервов. Мой дорогой отец, полковник кавалерии, не одобрил бы подобные экзерсисы!

Мнению почтенного покойного полковника кавалерии пана Горобца, чьи жизнь и смерть произошли, к сожалению, за пределами города Б*, нельзя было возразить...

И как вы думаете, сколько пришло жителей города Б* на подозрительный сеанс пана Бурдейко?

Правильно, пришли все.

Небольшой зал Общества любителей трезвости оказался набит людьми, которые изо всех сил демонстрировали друг другу выражениями лиц, тонко рассчитанными жестами и многозначительным хмыканьем, что они здесь случайно и с вершины своего научно-правоверного кругозора снисходительно взирают на происходящее.

Пан Бурдейко оказался лысым и невысоким. Вокруг него чувствовалась мощная аура дешевого одеколона и сливянки, которая еще пару часов назад находилась в графине ресторане отеля «Эсперасьён». Четырехугольной шляпы с кисточкой не было.

Вышла на сцену и немолодая мадам Дельмар с пуком черных страусиных перьев на голове. Она уселась на стул посреди сцены, и магнетизер заговорил.

— Дамы и господа! Приятно видеть, что в городе Б* столько прогрессивных людей со смелым мышлением...

После комплиментов гастролер изложил научное обоснование существования бессмертной сущности человека, строение потустороннего мира, пользу общения с ним и горячо предложил присутствующим восстановить в памяти облики тех жителей потустороннего мира, с кем хотели бы поговорить. Исключительно научная терминология снизила напряжение в зале. «Биотоки», «экстраполяция», «гипермедиум» и «общение» своей успокоительной неясностью придавали мероприятию добропорядочный смысл.

И в эту коварную минуту каждый житель города Б*, разорившийся на три рубля, подумал: «Почему нет?» или «Может быть...».

— Вот вы, мадам, — обратился магнетизер к серьезной тете Крысе, чья высокая прическа под черным платком с блестками возвышалась в первом ряду. — У вас, наверное, есть в иномире близкий человек, которого нежно любили и с которым мечтаете соединиться в вечности... Вы хотели бы задать ему несколько вопросов, услышать его голос?

Тетя Крыся вздрогнула. Высота вдовьего величия не могла пошатнуться на глазах города Б*. И тетка неуверенно кивнула головой в знак согласия.

— Помните только, — зловеще предупредил Бурдейко, — что души, которые прошли сквозь ворота смерти, могут неузнаваемо меняться, и проявлять свою истинную сущность...

Медиум стал за спиной дородной Аманды и начал проделывать стремительные движения над ее головой с черными перьями, словно плыл против опасного течения. Перья на голове мадам Дельмар колыхались, одутловатое напудренное лицо застыло, подобно античной маске, глаза закрылись. Загробным голосом мадам рассказывала, что ее душа отделяется от тела и уступает его всем желающим свободным духам, которые будут изъясняться из его недр.