Страница 41 из 58
Здесь опять на Мериджи «давил» немецкий язык: Erbe по-немецки "наследство". Таким образом, получалось, что ликийское эрббе и немецкое Erbe — одно и то же слово... Что же оказалось на самом деле? За последнее время установлено, что в ликийском эрббе значит "несчастье, поражение" — оно точно соответствует лувийскому слову арба-, имеющему эти же значения. Хас- значит "наказывать, штрафовать" (и здесь есть хетто-лувийские параллели, к тому же это слово известно из так называемых «формул проклятия» в ликийских же надписях). Вся фраза значит: "Кереи наказал тлосское войско поражением". Заметим, что нам в переводе Мериджи необходимо было лишь поменять знак плюс на минус: из «положительных» значений «наградил имуществом» сделать «отрицательные»: «наказал поражением». Это хороший пример, показывающий, как много значит в анализе текста отнесение слов либо к сфере положительного, либо к сфере отрицательного. Ясно и то, что, прежде чем мы начинаем понимать текст, мы можем хорошо уяснить его грамматически. Ясно, наконец, какое важное значение имеет сравнение с близкородственными языками.
Вот ликийский глагол мрсххати. Его основа соответствует хеттскому марсахх- "искажать, портить". Вот слово цайала, образованное от корня цай-, который в хеттском значит "переступать"; судя по суффиксу -ла, цайала обозначает действующее лицо и может быть переведено как "преступающий, преступник". В одной милийской фразе говорится о преступнике, который мрсххати (т. е. "искажает, нарушает") установления общины. Перевод этой фразы помог разобраться и в следующих трех предложениях, которые странным образом оканчивались на глагольные основы, лишенные каких бы то ни было окончаний. Дело в том, что эти три предложения и заключали установления общины, они содержали глагольные формы в повелительном наклонении 2-го лица единственного числа. Этим и объясняется отсутствие окончаний (возьмите наше слово стой: это «чистая» глагольная основа и в то же время это форма повелительного наклонения 2-го лица единственного числа).
В нескольких местах говорится о том, что герой или бог «повергает злодеев». Интересен в этой связи глагол мувати. Он значит буквально "осиливает". Но что такое «осилить»? Конечно, это примерно то же, что «одолеть». Однако приставка в слове «одарить», например, имеет совсем другое значение. Если ориентироваться на это значение, осилить можно было бы перевести как "наделить силой". И действительно, в ликийском слове мувати в некоторых случаях имеет явно «положительное» значение "наделять силой". И все-таки при желании можно было бы сомневаться в такой «двойной» трактовке глагола мувати ("одолевает" или "наделяет силой"), если бы близкородственный иероглифический лувийский язык не содержал подтверждения: здесь мувати действительно значит и "одолевает" и "наделяет силой"!
Исследование текстов должно, конечно, начинаться с чисто формального (комбинаторного) анализа. Однако после того как мы исчерпали возможности такого анализа, мы вправе обратиться к сравнению интересующих нас слов со словами близкородственных языков. Чтобы сохранить максимум объективности, мы можем поступать так: на основе данного ликийского (или милийского и т. д.) слова восстановим ту хетто-лувийскую основу, от которой это слово произошло. Потом посмотрим, имеется ли в хеттском или лувийском словаре такое слово и соответствует ли его значение тому значению, которое мы предполагаем для него. В нашем примере на основе милийского мрсххати "искажает" мы восстанавливаем хетто-лувийскую основу марсах- "искажать" и, действительно, находим это слово как раз с таким значением в хеттском словаре.
Другой пример: милийское нениети значит "направляет" — это следует уже из комбинаторного анализа. Милийское нение- должно восходить к хетто-лувийскому наннийа-. И действительно, находим глагол наннийа- со значением "'гнать, направлять" в хеттском языке (это слово происходит от корня *най- "вести", о котором речь шла выше). Мериджи в одной из своих поздних работ, правильно определив, что нениети — глагол, попытался связать его с ликийским нени "брат", но перевод, который он дал слову нениети — нем. "verbrudert" (от слова Bruder "брат"), никак не вяжется со значением "направляет", которое можно получить на основе комбинаторного и этимологического анализов.
По традиции некоторые исследователи (Ларош, Гусмани и др.) переводят милийское слово кибе союзом "или". Значение "или" словечку кибе придали только потому, что оно похоже на ликийское тибе, которое действительно значит "или". Но ведь ликийскому ти "который" соответствует в милийском тоже ти, а не ки; местоимение ки в милийском есть, но означает оно "этот". Видимо, в ликийском «или» тоже писалось тибе. Оно просто не встретилось в сохранившихся текстах. А что же значит кибе?
С этого-то и надо было начинать: исследование должно начинаться с комбинаторного анализа, а не со звуковых сопоставлений. И вот выяснилось, что в милийском кибе всегда связано с группой, состоящей из определяемого и определения, например приелиеди кибе мереди "первыми (...) воинами". Но, если слово кибе стоит между существительным и прилагательным, оно не может значить «или». Действительно, кибе является, судя по всему, усилительной частицей вроде наших же, то (видимо, кибе родственно указательному местоимению ки). Поэтому фразу трппали мету-пе-не приелиеди кибе мереди надо понимать так: "изменение [в тексте стелы] не должно быть предпринято даже первыми воинами!" (мету здесь повелительное наклонение; трппали "изменение" родственно лувийскому тарпали- "замена").
Внимательное изучение текста позволяет исправить и другие ошибки, связанные с излишним доверием к этимологическому анализу. Взять, например, ликийское слово трбби. Долгое время думали, что это послелог со значением "против" (ср. иероглифическое лувийское тарпи или тарби "против"). Но никак не получался перевод ликийской фразы се сппарталияхе трбби атанас цхханте терн, — выходило мало понятное "и против спартанцев афинское войско победил" (субъект предложения — Тиссаферн: этот персидский наместник в Ликии действительно сражался против афинян, но при чем тут "против спартанцев"?). Выяснилось в конце концов, что мы имеем дело не с трбби, а с винительным падежом [трббин] (пишется тоже трбби) существительного со значением "враг" (ликийское трбби, видимо, соответствует хеттскому тарби "злой демон"; хетто-лувийский глагол тарб- значит "поворачивать", ср. наше "оборотень"; лувийское тарби "против" этимологически относится сюда же). Получаем и перевод, соответствующий исторической правде: "И врага спартанцев, афинское войско, победил", точнее: "И врага спартанского, афинян (вин. пад.) войско, победил".
Особенно важно учитывать данные комбинаторного (и конечно, этимологического) анализа при интерпретации грамматических форм. Эти данные говорят, например, что окончание творительного падежа в ликийском и милийском всегда имеет вид -ди. Но вот итальянский исследователь Р. Гусмани предположил, что -ти и -нди тоже могут быть окончаниями творительного падежа. Однако обращение к текстам сразу же убеждает нас в ошибочности такого предположения. Гусмани относит, например, к формам творительного падежа слово нениети, но, как мы видели, это — глагольная форма; Гусмани переводит творительным падежом даже сочетание натри ти; на самом деле оно значит "предводителя, который" (произносилось [натрин ти]).