Страница 54 из 61
Он оглядел нас и чуть серьезней сказал:
— Чтобы увидеть всю радость и кайф моей планеты, нужно стать человеком. Можно отвыкнуть от наркотиков при помощи препаратов или без них, но наркотики снова понадобятся вам, они снова придут в том или ином обличье. Пока вы верите в то, во что однажды поверили, вы не избавитесь от них никогда. Не избавитесь, пока не увидите того, что у вас перед глазами, не услышите того, что у вас под ухом, не поймете очевидного… Мир прекрасен.
— Правда, херр Карлсон?! — не удержался я.
А он чуть удивленно посмотрел на меня и очень просто сказал:
— Правда.
На следующий день Карлсон разделил нас по парам. Мне не досталось человека.
— Жертва нечета! — всплеснул руками Карлсон, и тут дверь открылась.
…У нее были светлые волосы, спадающие на плечи. Она была выше меня на полголовы. У нее были карие глаза и чуть усталый вид, она грустно улыбалась, она…
— А вот и твоя пара. Знакомьтесь — это Лена.
Мы сели напротив друг друга. Мне стало неуютно. Черт возьми, когда я снова стал волноваться при виде девушки, как прыщавый подросток?!
— Друзья мои, нет ничего проще, чем смотреть друг на друга, не правда ли? Гораздо проще, чем разгружать по ночам вагоны, чтобы днем пригласить куда-нибудь девушку. Кстати, куда бы вы пригласили девушку, если бы, конечно, вам снова представилась такая возможность?
— Никуда, — сказал один парень, — я по другой части.
И, довольный собой, заулыбался.
Карлсон пожал плечами.
— Однажды мне пришлось переспать с мужчиной, — сказал он, — чтобы достать денег на дозу. Весьма сомнительное удовольствие. С девушкой приятней. Хотя, конечно, иногда от этой фигни перестает стоять. Но, наверное, это тот самый высший кайф, о котором говорят слуги.
Мы переглянулись. Карлсон поймал наши взгляды.
— Друзья мои, я много чего знаю такого, что вы думаете, что знаете только вы. Я знаю все про Снег, знаю про следы на нем и про того, кто эти следы оставляет.
Он оглядел нас.
— А кто-нибудь из вас уже видел его?
— Я его слышал, — сказал тот парень, что шутил про педиков минуту назад, а теперь сидел серьезный и хмурый.
— И я, — послышалось несколько голосов.
— А я его видел, — сказал Карлсон и улыбнулся.
Стало тихо.
— Как это было?.. Что он сказал?.. — спросил я.
— Это было, когда моя девушка умерла от передозировки. Она умерла на моей постели. Там, где я был с ней в первый раз. Я долго смотрел в ее лицо и потом — увидел его.
Карлсон по-прежнему улыбался.
— А сказать, он мне ничего не сказал. Ему уже нечего было мне сказать. И… Но это в другой раз.
— Но хотя бы на что это было похоже?
— На что?.. Это как если долго смотреть на воду. Один японец сказал, что тогда в ней можно увидеть проплывающий труп врага. Но хватит об этом. Я думаю, у вас еще все впереди.
Он хлопнул в ладоши.
— Так вот, нет ничего проще, чем смотреть друг на друга, от передозировки здесь пока еще никто не умер, так что увидеть того, чье имя не произносим, вам сейчас никак не удастся. Смотрите друг другу в глаза и не говорите ни слова. Этим сущим пустяком мы и займемся в течение ближайших… двух часов. На первый раз.
И началась эта мука. Я не мог смотреть ей в глаза!.. Мне все хотелось куда-то их убрать, спрятать и самому куда-нибудь спрятаться, провалиться сквозь землю. И в то же время хотелось смотреть и не отводить глаз. Она же глядела на меня совершенно спокойно, она проникала в меня, просачивалась, как вода, пронизывала, как ток, вплеталась, как судьба… Господи, чего я только не увидел в ее глазах! Я нашел в них целый мир, целую вселенную, бескрайний океан. И я мог в него войти. Мог до него дотронуться.
На втором часу от начала задания, данного Карлсоном, я встал на берегу морском и увидел новое небо и новую землю… Я сел в лодку и поплыл под белым парусом прочь от зимы и снега к неведомой земле, к terra incognita, к вечному вечеру, к лету Господню. И впереди меня на расстоянии глаз светило два маяка, горело две звездочки, манило два магнита, плескалось два спасательных круга с черной точкой зрачка посередине…
Лена не лечилась в клинике, она устроилась в нее на работу, а программу проходила вместе с нами для себя, для общего развития, как она объясняла. У нее была странная манера подходить к телефону. Она выдыхала воздух, когда здоровалась, и в этом было что-то милое и обреченное.
Я часто приходил к ней поболтать. Рассказывал ей о книгах, которые когда-то читал, о фильмах, что видел, а она о своих снах. Она любила рассуждать о снах, толковать их, разгадывать. Она и о книгах говорила как о снах. По-моему, вся жизнь для нее была большим неразборчивым и туманным, полным неясных образов и символов сном. Но если найти, подобрать к нему ключ, то мелодия заиграет, картина станет ясная и ровная, как любовная записка. Графиня, я жду вас в заброшенном замке ровно в полночь; если вы не придете, этой же ночью моей женой станет сама смерть…
Есть такая детская игра — если ты нашел ключ в самом начале, то автоматически оказываешься в конце игры, если же нашел его только в конце, начинаешь сначала. Фауст продал душу дьяволу, чтоб остановить мгновение. Одно лишь мгновение… Что же это было за мгновение?
Полюбил ли я ее? Я не знаю, что значит это слово. Я уже сильно потерялся в словах. Слова условны, это факт. Единственное, что я могу сказать, не боясь покривить душой, это то, что, если бы я стал в тот момент, когда узнал Лену, писать картину мира, то нарисовал бы полное полотно снега и — ее лицо, начерченное на снегу. Как странный след, как рубец на замершем сердце.
Она была со мной нежна.
Знаете, есть короткие анекдоты: Буратино утонул; колобок повесился; негр загорает. Я тоже такой анекдот. СПИДоносный импотент.
Я проснулся ночью от странного жжения в груди. Открыл глаза и долго вглядывался в темноту, пытаясь понять, что происходит. Кругом было тихо, но что-то происходило. Происходило во мне. Шевелилось, оживало и разрасталось. Пульсировало. Наверное, я увидел какой-то сон…
И только через несколько минут я понял, что у меня эрекция. Я снова мог любить…
Но я никогда не забуду не эту ночь, а ту, которую мне довелось пережить несколькими днями позже.
В тот вечер Лена задержалась на работе. Было уже часов десять, когда она зашла ко мне. На ней был длинный, немного потертый кожаный плащ. Она зашла попрощаться. Я предложил ей присесть. Лена согласилась. Мы немного поболтали и умолкли. Разговор не клеился. Повисла тягостная пауза. Больше всего на свете я хотел прижать ее к себе. Но я не мог этого сделать, не имел права, я исчерпал свой лимит любви. Она встала, медленно подошла ко мне вплотную и, наклонившись, коснулась на прощанье моих губ своими губами. Я не мог больше терпеть и удержал ее. Она не сопротивлялась. Мы прижались друг к другу, и я ее поцеловал. Очень долго. Не знаю, сколько длился этот поцелуй.
На самой границе счастья, прежде чем броситься с обрыва в холодную воду, я остановился, завис над пропастью, замер и упал. Но не вперед, а назад.
— Что я делаю! Господи!.. У меня СПИД… Уходи. Я прошу тебя, уходи.
Она отвернулась, и я подумал, что сейчас она уйдет из комнаты. Но она не ушла. Она сказала самое страшное и самое прекрасное, что я мог услышать:
— У меня тоже.
Она оставалась со мной на ночь, когда могла. И эти ночи были прекрасны, я жил только ради них. Нашу связь приходилось держать в тайне. Двое обреченных на смерть людей, которым не исполнилось и тридцати, мы любили друг друга с буйством и беззаботностью молодости и с поздним умением ценить каждое мгновение. Мы каждый раз прощались.