Когда судьба мстит

– Ах, Бате! Ну, о том, что я о нем думаю, я ему сам при встрече скажу, что при даме говорить не принято.

– Скажите, у Орлова состояние очень серьезное? – тихонько спросила я. – Я, милочка, диагнозы по телефону ставить не привык! – отрезал хирург. – Посмотрю, тогда и скажу. Только вот этим балбесам нужно было его сразу же в Мурманск везти, а не слушать его нелепые приказы, что он и дома отлежится.

Весь полет я просидела, зажмурившись и обхватив руками живот, и обмирала от ужаса. Когда, наконец, этот кошмар закончился и меня на руках спустили на землю, я поклялась, что лучше я отсюда на собаках или на оленях в Мурманск вернусь, чем еще раз сяду в вертолет.

– Все, Елена Васильевна! Уже все! – успокаивал меня Саша. – Сейчас мы вас домой отвезем, девочки вас ужином покормят… Ночевать вы в Батиной квартире будете – там уже все готово. А завтра утром – в госпиталь. Там и зарегистрируетесь. И будет у вашего сына, такой отец, которым, честное слово, годиться не только можно, но и нужно. Который, собой рискуя, нам с Лешкой жизнь спас, – у него дрогнул голос и он отвернулся. Ребята повезли хирурга в гостиницу, а меня по дороге доставили к девочкам и, только попав в заботливые руки их жен Натальи и Татьяны, я до конца почувствовала, что добралась до места. Они что-то говорили, кормили меня чем-то, что я машинально ела и мечтала о постели, как о чем-то совершенно несбыточном, до чего я уже и не надеялась когда-нибудь добраться.

– Пойдемте, Елена Васильевна, – наконец, сказала Ната. – Мы вас проводим. Я со стоном поднялась, потянулась за шубой, но Тата остановила меня. – Не надо – Владислав Николаевич в соседней квартире живет. На этой площадке три квартиры наши: сейчас мы у Наты, налево будет наша с Лешей, а направо – его. Если вам что-нибудь понадобится, то просто постучите в стенку – мы всегда так делаем – Ната к вам и прибежит, – она отперла дверь в квартиру Орлова и на прощанье сказала: – Отдыхайте, Елена Васильевна. Мы здесь все приготовили, чтобы вам удобно было. Спокойной ночи.

Я устала. Я смертельно устала. Я была бесконечно вымотана всеми этими перелетами, но сейчас мне нужно было понять, что представляет собой человек, которого судьба послала мне в мужья, хотя я ее совершенно об этом не просила. И я стала внимательно осматривать его сверкающую чистотой трехкомнатную квартиру – Ната с Татой постарались, поняла я.

Кухня и ванная блестели так, словно их собирались снимать для рекламы какого-нибудь чистящего средства. В спальне стояла старинная кровать, но отнюдь не сексодром, что вполне объяснимо – негоже командиру полка плотскими утехами на виду у всех заниматься, для этого можно и в Мурманске подходящие объекты подыскать. А у себя дома нужно облико морале блюсти. На старинной изящной прикроватной тумбочке стояла фотография в рамке – симпатичный седой генерал прикреплял к кителю Бати какую-то награду и улыбался. Вот уж никогда не заподозрила бы Влада в столь мелком тщеславии: просыпаясь утром, первым делом полюбоваться на этот миг своего триумфа – сомнительно, чтобы эта награда была у него единственной. Или: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!»? Черт его знает, зачем ему это?

В маленькой комнате со шкурой белого медведя на полу, где самое место кабинету, почему-то стояли два старинных, тщательно отреставрированных кресла со старинным же невысоким столиком между ними, а напротив них большой телевизор со встроенным плеером и музыкальный центр. Я просмотрела стоявшие в специальной стойке диски и несказанно удивилась – классика: Чайковский, Бетховен, Брамс, Шопен… С фильмами – та же история – классика. Да уж! Загадочная личность мне в мужья досталась!

Но главное потрясение ждало меня в большой комнате – это и оказался настоящий кабинет. Все стены были уставлены старинными шкафами с книгами, причем фамилии авторов и название произведений на корешках с золотым тиснением были написаны по-старому, с использованием давно вышедших из употребления букв: ять и фита. На старинном огромном письменном столе около окна стоял компьютер последней модели – более странное сочетание трудно себе представить. Но окончательно добил меня маленький кабинетный рояль в углу, я подошла к нему, подняла крышку, и вздрогнула от неожиданного мелодичного звона – это стоявшие в другом углу большие старинные напольные часы пробили час ночи.

«Куда я попала? – тоскливо подумала я. – Кто же ты, Батя? Кто твои родители, о которых ты никогда ничего не говорил? Наверное, какие-нибудь очень непростые люди, если у тебя есть антикварная мебель, книги и картины, которыми увешана вся квартира? Но почему же тогда нигде нет их фотографий?».

Я снова обошла вся квартиру, не решаясь ни до чего дотронуться и все более отчетливо понимая, почему в «Сосенках» после недолгой обиды на меня за то, что я отказала Орлову, все быстро успокоились и больше не злились, чего я, откровенно говоря, очень боялась – просто они все, зная его лучше меня, видели и понимали, что мы с ним действительно совершенно разные люди. Да и моя знакомая писательница Зульфия Касымовна Уразбаева, которая, правда, пишет под псевдонимом Юлия Волжская, отчего я зову ее просто Юлей, судя только по моему рассказу и Батиным фотографиям, тоже поняла, что мы с ним совершенно разные, и сказала, что ему другая женщина нужна. Да, не зря она детективы пишет, с логическим мышлением у нее все в порядке. Вот и Колька Егоров, друг мой бывший, который обозвал меня «дурой» и разорвал всяческие отношения со мной из-за того, что я отказала Орлову (потому и бывший), тоже заявил, что не может понять, что Батя во мне сумел найти. Но мне-то что теперь делать? Теперь мне уже совершенно непонятно, что его, вообще, могло привлечь во мне, когда он звал меня замуж? Он же умный человек и видел, что мы с ним разные люди. Не мог не видеть. Но звал. Почему? Зачем?

Я лежала на Батиной кровати, пытаясь уснуть, но эти вопросы просто воочию стояли передо мной. А главный из них был – как мне теперь себя вести с Владом? Как ни неприятно мне было сознаться в этом даже самой себе, но я понимала, что он выше меня, настолько выше, что не дотянуться мне до него, хоть дерись. Права была Юля: Орлов из «летящих», как она таких людей называет, он человек неба, а я – земли. И на равных разговаривать с ним у меня не получится, но и смотреть на него снизу вверх – а это единственно возможный вариант нашего общения – я не смогу. Ну не смогу я пересилить себя! Я полежала еще немного, с тоскою глядя в потолок и предаваясь совсем нерадостным мыслям, а потом все-таки заснула. Утром меня разбудила Ната:

– Елена Васильевна, уже девять часов.

В первые минуты я даже не поняла, где нахожусь, решила сначала, что в «Сосенках», но тут же, увидев фотографию на тумбочке и стоящую рядом с ней Снежинку, все вспомнила.

– Что, уже пора? – спросила я и стала подниматься, чувствуя себя разбитой, как никогда.

– Да, Елена Васильевна – регистрация же на одиннадцать назначена. Пока вы соберетесь, пока позавтракаете, пока доберемся до медсанчасти…

Одеваясь, я пристально рассматривала себя зеркало, бормоча под нос: – Да… «Молодая была немолода»…

А я действительно выглядела ужасно – в давно не крашеных волосах ярко выделялась седая прядь, появившаяся в тот день, когда я узнала о гибели Игоря, а на косметику у меня во время беременности выявилась аллергия: стоило хоть чуть-чуть тронуть тушью ресницы, как веки тут же отекали и начинали отчаянно чесаться, от пудры кожа лица шелушилась, ну и все остальные прелести… Так что выглядела я не только старухой, но к тому же еще и безобразно неухоженной. Представляю себе, какими взглядами меня будут одаривать здесь женщины, да и мужчины, наверняка, представляли себе, так сказать, избранницу Бати несколько иначе. Ну и пусть думают, что хотят, разозлилась я. Не к ним я, в конце концов, приехала!

По дороге в госпиталь я попробовала аккуратно выяснить, кто были родители Орлова и откуда у него весь этот антиквариат, на что Ната совершенно спокойно ответила:

– У Владислава Николаевича нет родителей, он в детдоме вырос. А все эти вещи ему его погибший друг завещал. Давно уже. Он, говорят, с этими вещами сюда и приехал.