Страница 4 из 11
Саул шел впереди, катился по дорожке, словно крепенькая бочка. Шип не пытался его обогнать, приноровился к темпу коротконого слуги и смотрел на величественную «виноградную гроздь» Дворца. Путь от внешних ворот до резиденции был не таким уж малым, но проезжать на территорию позволялось лишь карете правителя. Все прочие повозки оставались за воротами.
Преодолев парадную аллею и пройдя в ворота внутренней ограды, Саул, довольно удивив полковника, свернул не к административным помещениям Дворца, а направился на половину государя. Шип думал, что его ждут в канцелярии или службе охраны, но Саул все дальше и дальше углублялся в личные помещения правителя.
Шип шагал по хорошо знакомым коридорам, но здесь стал примечать, что за четыре года многое изменилось. Охранные символы на стенах поблекли, давно не обновлявшаяся магическая роспись потеряла силу. И если раньше, проходя по коридорам, начальник охранной службы не мог пронзить стены взглядом, то теперь Шип видел эти помещения насквозь. А это значило, что Пантелеймон таки запретил колдунам обновлять защитные росписи. «Честному человеку нечего бояться, что за ним подглядывают. – Говорил правитель. – А злодея охрана должна – увидеть. И уберечь страну от козней и предательства».
И то есть, слухи о возрастающей паранойе девяностолетнего государя оборачивались правдой. Страх покушения совсем добил Пантелеймона, он презрел обычаи Дворца и заставил жить по новым правилась: все нараспашку, все насквозь! Теперь от взора преданных гвардейцев не могли укрыться даже мышь и муха. Поворачивая к коридору до покоев государя, Густав увидел людей, находящихся в одной из комнат.
У круглого стола сидели трое: пара мужчин и седая сгорбленная женщина. Старушка находилась в колдовском трансе и сидела спиной к полковнику, но на ее свисающей руке Шип разглядел серебряный браслет с запоминающимися брелоками.
«Тетушка Нина! – Полковник вспомнил старую знахарку, принимавшую посетителей в небольшом шатре у портового рынка. – Она-то здесь зачем?! Во Дворце что… своих лекарей уже не хватает?!»
Шип пораженно притормозил. По сути дела никакой знахаркой Нина не являлась. Полученный с рождения сильнейший талант диагноста забил у Нины лекарские способности: бабушка могла в точности определить причину хвори, но могла ее лечить. Среди диагностов ей, пожалуй, не было равных, но поскольку исцелять знахарка не могла, к ней приходили в исключительных случаях. Платить дважды за диагноз и лечение считалось неразумным, и народ предпочитал напрямую обращаться к лекарям, которые все ж были магами и редко ошибались называя причину хвори.
Но как чистый диагност старушка Нина не имела конкурентов. Она могла установить причину болезни, не видя пациента. Ей приносили какую-то вещь, а лучше ноготь или волос пациента, и Нина ставила верный диагноз. Тетушка просила скромную оплату за труды, за долгие годы она научилась изготавливать пилюли и притирки, сама собирала травы и готовила из них лекарственные чаи…
Но что Нина делает во Дворце, Густав понять не мог. В резиденции полно квалифицированных лекарей! А тетушка Нина… из рыночного балаганчика… «Она-то здесь зачем?!»
Шип не успел как следует разглядеть мужчин, сидящих рядом с бабушкой, – притормозить надолго не получилось. «Вернусь в город, схожу на рынок, узнаю все у Нины», – постановил полковник и заспешил вслед уходящему Саулу. Слуга уже дошел до двери в приемную правителя и предъявлял караульным раскрытую ладонь с печатью пропуска.
Густава глянул на высоких гвардейцев с церемониальными алебардами и у него появилось предположение: бывшего начальника охраны собрались пригласить в личную гвардию Пантелеймона. В штат, набираемый самим правителем.
Шип не успел решить обрадовала его эта догадка или огорчила. Три года привольной жизни полковника расслабили, чем ближе подступал срок окончания поражения в правах он все чаще задумывался: «А оно мне надо? Вставать ни свет ни заря, будить подчиненных, строить их, гонять и даже морды бить… Может, послать все к черту… взять в жены хотя бы ту же Милену… Осесть, детей растить».
Но мысли мыслями, мечты мечтами, а знать полковник – знал. Он вольный ветер, воин. Такой загнется от тоски в четырех стенах. Солдату не по чину оседлая жизнь и ласки одной единственной женщины! Шип понимал, что лишь на время сцепил зубы и принял предложенную обстоятельствами жизнь, но случись война или беспорядки в провинциях… он первым явится на призывной пункт. Война снимает с воина любое поражение в правах.
Но вот работа телохранителем правителя – не война. Пантелеймон ждет от охранников бессловесного подчинения, их подвергают унизительным проверкам на благонадежность, за личными гвардейцами правителя надзирают денно и нощно.
«Нет! – сказал себе полковник. – В тело-хранители я больше не вляпаюсь. Пусть хоть сам Пантелеймон начнет упрашивать».
…По роду прежней службы Шип знал наизусть все помещения Дворца. Проходя за обитую железом дверь редкий счастливец попадал в приемную правителя, примыкавшую к спальне-кабинету: просторной комнате в форме полуовала с выходом на великолепную террасу. Но несколько лет назад Пантелеймон приказал заложить камнями выход на балкон и теперь жил в совершеннейшем уединение, отрезанный даже от вида за окном.
Поговаривали, что в опочивальне правителя есть потайная дверь, открывавшаяся в выдолбленный в скалах коридор, ведущий за внешний периметр Дворца. И Шип был склонен верить этим слухам, поскольку иначе спальня-кабинет превращалась в мышеловку. И то есть – ход имелся. Но знал о потаённом только сам правитель.
Саул приказал трансформерам остаться в коридоре. Густав вслед за ним прошел в приемную и удивленно поднял брови. По правде говоря, он ожидал увидеть здесь старинного приятеля – начальника личной охраны Пантелеймона полковника Захра. Но за рабочим столом на фоне полукруглой стены, густо расписанной свежими охранными символами, увидел только моложавого личного секретаря Пантелеймона и незнакомого майора с вислыми усами и весьма смущенным видом.
Приветствуя входящих канцелярист Велух подскочил.
– Крайне рад вас видеть, уважаемый Шип! – Секретарь протянул полковнику руку и, не отпуская его ладони, потянул к стулу возле письменного стола. – Садитесь, господин Густав. Пожалуйста, познакомьтесь с заместителем уважаемого Захра майором Синькой.
Синька кисло улыбнулся. Секретарь был дружелюбен, но обеспокоен и не собирался этого скрывать. Как только Шип расположился на жестком стуле (исключительно неудобном ради сокращения визитов), Велух сел напротив через стол. Поглядел в упор на Густава и убрал с лица приветливость. Стал сух и даже мрачен.
– Не буду скрывать от вас, полковник, что вызвали мы вас по неотложному и секретному делу. Вы – посвященный. Вы здесь служили… – Синька тихо кашлянул, и канцелярист прервал необязательное вступительное многословие. – Мы всерьез обеспокоены, господин полковник. Правитель Пантелеймон уже три дня не покидает своей комнаты…
Густав изобразил лицом легкое недоумение, но продолжил слушал. Как знал полковник, государь и прежде не появлялся на людях по нескольку дней. С годами Пантелеймон превратился в чистейшего затворника, в его опочивальню-кабинет имел свободный доступ единственный приближенный – маг-звездочет Дум. Для всех прочих дверь в спальню магически закрыта, снаружи она отпиралась только по приказу государя или Дума, являвшегося не только астрологом, но и преданным старинным другом Пантелеймона.
А следуя рассказу Велуха доверенный астролог государя – пропал. Его не могут разыскать уже два дня, дверь в покои правителя запечатана наглухо и вскрывать ее никто не решается. Что тоже было Густаву понятно: проникнуть без позволения в опочивальню сдвинутого на безопасности Пантелеймона мог лишь самоубийца! Правитель отдаст приказ растерзать ослушника, едва его увидит.
Велух расстроенно развел руками:
– Как видите, полковник, положение сложилось – хуже некуда. Войти мы не имеем права, а Дум пропал. И мы обеспокоены… – Чиновник покосился на молчаливого усатого майора. – Правитель наш, увы, не молод… С ним могло что-то случиться…