Страница 36 из 44
Итак, то, что называют психологией человека, есть явление историческое, а не извечно и на века присущее человеку. Я не хочу этим сказать, что в человеке раньше не происходило ничего похожего на эту «психологию» и не будет происходить потом (уже не происходит для многих сейчас). Я хочу лишь сказать, что в человеке есть нечто такое, что лишь в определенных исторических условиях приняло форму психологии. Это нечто присуще разным людям и в разные времена в различной степени. И в то время, когда оно приняло форму психологии, это происходило не для всех и не одинаково для тех, с кем это происходило. Что собой представляет это нечто, в каких именно условиях оно приняло форму психологии и в чем заключается эта психологическая его форма, — вот задача для размышлений. Ответьте на эти вопросы, и вы поймете многие явления в современной жизни и культуре, в том числе увлечение масс людей спортивными зрелищами, джазовой музыкой, приключенческой и детективной литературой, порнографией. В том числе вы поймете и феномен массовых репрессий и убийств недавнего прошлого, бесчисленные случаи терроризма и насилия наших дней.
То, что наука свалила в одну кучу и рассматривает как некую психологию, следует расчленить по крайней мере на такие элементы: 1) социальный расчет и связанные с ним переживания (желание успеха, ожидание результата, страх потери, зависть и прочее); 2) условия, в рамках которых указанное в первом пункте переживается в системе социальных запретов и ограничений (т. е. в условиях действия религии, морали, общественного мнения, правового самосознания). Субъективное переживание всего того, что связано с социальным расчетом, в условиях табу, изобретенных цивилизацией, и породило то, что стало восприниматься как некая от природы присущая людям психология. В нашем обществе рухнули все табу цивилизации. В результате вообще исчезла человеческая психология в строгом смысле слова, осталось лишь физиологическое переживание ситуаций социального расчета. Так что задача состоит не столько в том, чтобы изменить психологию людей, сколько в том, чтобы изобрести ограничения, в которых она может возникнуть.
— Во всем, — говорит Антипод, — есть свои объективные закономерности. Даже в исключениях — есть законы исключений и законы, по которым они случаются. Даже в хаосе есть объективные законы. Возьми большое число явлений и определи, что ты будешь называть хаотическим состоянием для них. И я тебе докажу, что нужно следовать определенным законам, чтобы такое хаотическое состояние получить. Есть всеобщие законы, которые распространяются и на явления человеческой жизни, в том числе — на психологические и духовные. Вот тебе несколько примеров. Если один человек причиняет зло другому человеку (например, обманывает его), то по закону психологической самозащиты он вырабатывает в себе негативные эмоции по отношению к своей жертве, ищет дефекты в ее поведении, чтобы обвинить жертву и оправдать себя. Если человеку причинил зло другой человек, то, чтобы облегчить свои страдания, он стремится отплатить этому другому человеку той же монетой. Хватит?
— Хватит, — говорю я. — Но ты уверен в том, что эти твои «объективные законы» не являются изобретениями человека? Действуют ли они в животном мире?
— Есть факты, — отвечает он, — которые…
— Верно, — соглашаюсь я, — но ведь и современные культурные растения выведены человеком из диких видов, что не отвергает того, что они изобретены людьми. То же с законами психологии. К тому же все изобретенное человеком тоже объективно. Ты просто переводишь разговор в другой план, а не опровергаешь мои утверждения.
— Пойми, — говорит он, — в реальном человеке одновременно сочетается все. Он любит, ненавидя. Ненавидит, любя. Предает, давая клятву верности. Отзывчив и непроницаем в том же самом чувстве. Способен на самопожертвование, но способен и на жертвование другими. Подл и благороден…
— Но что делает людей хорошими или плохими, подлыми или благородными, добрыми или злыми? — спрашиваю я. — Не идеология же. Идеология как раз оправдывает и развивает в людях эту гибкость, как ты сам выражаешься.
— Верно, — говорит он, — в мире все усложняется. Усложняется и духовный мир человека. Лишь идеология способна упорядочить внутренний сложный и хаотичный мир человека.
— Усложняется внешний мир человека, — говорю я, — его взаимоотношения с людьми. Но внутренне человек опустошается. Он избавляется от сложных внутренних механизмов духовности, дабы лучше эксплуатировать свою социальную среду.
И в таком духе мы спорим часами, не приходя ни к какому соглашению и ни к какой ясности. Совершенно неожиданно меня поддержал Писатель.
Мысль Писателя
— Я перечитываю Толстого, — говорит Писатель. — Удивительное дело: старый мужчина очень тонко и точно описывает психологию молоденькой девочки, зрелой светской женщины, проститутки. А секрет-то прост: никакой принципиальной разницы между молоденькой девочкой, светской дамой, проституткой и старым мужчиной нет. Люди все в общем и целом одинаковы. По крайней мере потенциально. Различия есть, конечно. Но не они определяют их психологию, вернее — они влияют на психологию, но не непосредственно. Эти различия влияют на те социальные роли, которые навязываются людям или которые избираются людьми. И вот эти роли определяют психологию. Каждому типу роли соответствует свой тип психологии. Так называемые гениальные писатели чаще бессознательно и редко сознательно описывают именно логически возможные социальные роли, описывая психологию, соответствующую им. Описание психологии становится литературным приемом описания социальной роли, которую в принципе может сыграть любой человек, если отвлечься от его физических особенностей. Вот почему «гениальный» писатель способен «перевоплотиться» во что угодно — в грудного младенца, в лошадь, в собаку, в проститутку, в солдата, в клопа.
Мечта и реальность
Разговариваю с дочерью Писателя, а мечтаю о Богине. Вторая — светлая мечта, первая — мрачная реальность. Намерения дочери в отношении меня не оставляют сомнений. И я сам, кажется, готов упасть в эту яму, — воплощением добродетели по законам реальной жизни становится порок. Антипод, выходит, прав.
Дочь — существо образованное и утонченно интеллигентное. Начинает она свою атаку на меня издалека. Она задала мне тот же вопрос, что и отец. Я ответил так же. И ее реакция была такой же: «Не люблю, когда подглядывают за мной, — сказала она. — Выходит, твой Бог будет подглядывать, что я делаю в постели? И на работе тоже? Избави Боже! Тогда житья не будет».
Хаос мыслей
Но ведь можно рассуждать и так. Психологи объясняют конфликты в группах некоей психологической несовместимостью. Но такого явления просто не существует. Подберите самых, казалось бы, психологически совместимых людей и понаблюдайте за ними: конфликты все равно возникнут. Ибо дело не в психологии, а в социологии, вернее — в социальной психологии. Уже в группе из двух человек действуют социальные законы. Причем в силу недостаточности людей для нормального коллектива эти законы могут сработать особенно остро. Тут порою самые различные социальные отношения спрессовываются в одно, и люди сами не отдают отчета в том, что творят. Между прочим, требуется достаточно большое число людей в коллективе, чтобы можно было осуществить «психологическую» совместимость хотя бы двух индивидов. Увеличение размеров группы необходимо для решения социально-психологических проблем. Но это увеличение группы порождает чисто социальные явления (сложная структура группы, разделение функций, неравенство) — неопровержимый показатель того, что социальная психология есть лишь «спрессованная» социальность.
А что такое «социальность»? Почему люди не властны над своими же социальными законами? Да потому, что это — такие правила поведения и переживания людей, которые обеспечивают им наилучшее приспособление к социальным условиям существования, без соблюдения которых людям хуже, плохо или они погибают совсем. Люди стремятся сами соблюдать эти правила. Эти законы неподвластны людям лишь постольку, поскольку люди не хотят над ними властвовать, хотят, наоборот, подчиняться им. Таким образом, круг замыкается, и сама социальность находит основу в своих, казалось бы, следствиях.