Страница 29 из 44
— Душа есть лишь свойство тела, — возражает он.
— Это такое свойство, — говорю я, — которое стоит всего тела. Если душа появилась, отношение тела и души меняется на противоположное. Должно перемениться! Я хочу добиться этого.
Проблема номер один
— Следующим по степени важности для будущего дипломата, — учил я своего на редкость понятливого ученика Балбеса, — является внешность и внешнее поведение. Ты можешь быть чем угодно и кем угодно, но лицо твое должно выражать волю, выдержку, решимость, тайну, снисходительность и прочие качества гордого короля, временно исполняющего обязанности мелкого чиновника Министерства иностранных дел. Начни носить очки, они скрывают пустоту души, обнаруживающуюся в глазах. Научись сдвигать брови так, чтобы между ними образовались заметные морщины. А еще лучше — если одна, но глубокая и длинная. Это реже встречается. Уголки губ опускай немного вниз, чтобы образовались резкие морщины от ноздрей вниз ко рту. Губы слегка, вроде бы как недоверчиво поджимай. Ноздри чуть-чуть раздувай. Никогда не раскрывай рот для смеха. Лучше не смейся вообще, лишь иногда слегка усмехайся. Развить мускулы челюстей — пустяк. По сто раз напрягай их утром, днем и вечером. Смотрись ежедневно час в зеркало. Старайся придавать лицу желаемый вид. Лучше избери в качестве образца для подражания известную историческую личность и старайся походить на нее. Только Боже упаси выбрать Наполеона, Ленина, Сталина, Гитлера и им подобных, — засмеют. Лучше рангом поменьше, но внешне поприличнее. Теперь об осанке и движениях…
И в этом деле Балбес превзошел мои ожидания. У же через пару недель все ученики и учителя школы почтительно умолкали и вытягивались в струнку, когда он появлялся. Директор кидался ему навстречу и открывал ему дверь. Признаться, и мне становилось не по себе, когда он входил в роль. Куда-то исчезла глупая, гнусная, прыщавая, пористая морда и возникал лик некоей значительной личности, владеющей величайшими государственными тайнами и творящей мировую историю. Узрев своего дебильного отпрыска в таком виде, товарищ Гробыко невольно встал, суетливо подтянул спадающие штаны. И, ни слова не говоря, отвалил мне сумму, значительно превосходящую прежнюю.
Живи
Но вот кончились дожди. Выглянуло солнце. Иду на бульвар, разваливаюсь на скамейке, наслаждаюсь светом и теплом. Боже, как это хорошо — солнце, птицы, цветы. Рядом присаживаются две молодые, приятные на вид женщины.
— Опять проклятая жара начинается, — говорит одна со вздохом. — Я в жару вся противными пятнами и прыщами покрываюсь. Нет, надо подаваться на юг, в Крым или в Грузию.
— Но там же еще жарче! — восклицает другая.
— Балда! — отвечает первая. — Это же юг, а не наша дыра!
Я блаженно улыбаюсь. Как хорошо, что на свете есть такие ветреные женщины!
— Ты, Лаптев, опять тут ошиваешься? — слышу я знакомый голос. — Я тебя в два счета кое-куда отправлю!
— Поосторожнее на поворотах, старшина, — говорю я ему спокойно. — Я сейчас майорской жене яичники лечу. Я расскажу ей, в каком ты виде вчера…
— С тобой и пошутить нельзя, — лебезит с подленьким смешком старшина и оставляет меня в покое.
Ах, как хорошо, черт возьми! Хорошо, что на свете есть такие сволочи, как этот старшина. Ничего в мире менять не надо. Его надо принять таким, какой он есть, и устроиться в нем поудобнее. Вот так, как я сейчас на скамейке. Руки перекинуть назад, чтобы не свалиться. Голову слегка набок склонить. Прикрыть глаза и… Уснуть мне, однако, не удалось. Снова появился старшина и велел все же убираться вон. Я бреду в ближайшую забегаловку. Скрипучая, заплеванная, исписанная похабными словами и зарисованная непристойными рисунками дверь захлопывается за мною, отделяя от меня ослепительное и щедрое солнце. Боже, как прекрасна жизнь! Зачем загробная жизнь, зачем рай, если лучше, чем эта жизнь, ничего быть не может?
Меняю должность Бога и Вечность на одну минуту заурядного человеческого счастья.
Суета
На сей раз мой собутыльник — рядовой солдат. Он доволен жизнью.
— У нас можно отлично прожить, — говорит он с видом мудреца, постигшего глубочайшую истину бытия. — Только надо для этого голову на плечах иметь, а не пустой шарик. Надо находчивость проявлять. Вот, например, идешь ты в самовольную отлучку. Идешь, покуриваешь, встречных женщин осматриваешь на предмет возможности знакомства. Вдруг из-за угла неожиданно патруль выскакивает. Ты, конечно, подтягиваешься, берешь руку под козырек и печатаешь шаг, повернув голову в сторону начальника патруля. Ты уже миновал патруль, но у этого хлюпика-лейтенанта мелькает подозрение. «Товарищ боец, — слышишь ты позади, — подойдите сюда!» Ты четко поворачиваешься и подходишь к лейтенантишке. Не дожидаясь, когда он потребует увольнительную записку, рапортуешь: «Рядовой Иванов такого-то подразделения следует по вызову командира полка в штаб гарнизона». Фамилию, конечно, называешь не свою, а какого-нибудь отличника боевой и политической подготовки, который в это время сидит в «Ленинской комнате» и долбит последнюю речь нашего фюрера. Лейтенантишка при словах «полк» и «гарнизон» вздрагивает и приказывает тебе следовать по высокому вызову. И ты спокойно следуешь до первого поворота. А там — сгинь немедленно. Прыгай через забор, заползай в подворотню, прячься в подъезд первого попавшегося дома. Почему? Да потому что через несколько секунд патруль сообразит, что дал маху, и бросится за тобой вдогонку. Так оно и происходит. Ты стоишь за дверью чужого дома и слышишь, как ругаются матом и сопят преследователи. На другой день старшина вызывает отличника боевой и политической подготовки Иванова, фамилию которого ты назвал патрулям. «Что же ты, Иванов, роту подводишь, — говорит старшина. — Мы тебя в ефрейторы произвести собирались, а ты такое отмочил!» Иванов хлопает глазами и лепечет, что он не знает, в чем провинился. «Где ты был вчера в такое-то время?» — строго вопрошает старшина. «В „Ленинской комнате“, — отвечает Иванов. — Сидоров может подтвердить». Сидоров — это я, то есть. Старшина вызывает меня. «Боец Сидоров, — спрашивает он, — где ты был вчера в такое-то время?» «В „Ленинской комнате“», — отвечаю я. «А видал ты там Иванова?» — спрашивает старшина «Никак нет», — отвечаю я. И судьба Иванова решена: теперь ему по крайней мере еще два месяца придется лизать задницу у всех сержантов и старшин, чтобы выбиться в ефрейторы.
Не успел солдат докончить свой рассказ, как в забегаловку вошли патрули и уволокли его с собою. Очевидно, на гауптвахту. Уходя, он скорчил гримасу: мол, и на старуху бывает проруха!